Ну же, смейся!

      Стол был освещён лишь керосиновой лампой. Ручка поскрипывала по бумаге, и чернила растекались, портя отрывистые, тонкие, сумбурные линии, среди которых угадывались буквы. Шорох — лист скомкан и летит в урну.       — Нет, всё не то. Стоит... Сделать это повеселее.       Рука в перчатке потянулась к газете, лежащей на краю пыльной столешницы. Заскрежетали ржавые ножницы.       Джокер вырезал буквы из заголовков статей. Так поступали маньяки и убийцы во второсортных фильмах ужасов. Он же готовил приглашение на своё грандиозное шоу.       „Доброжелатель".       Брюс долго вглядывался в эту надпись, словно пытаясь распознать чей-то почерк. Потом отложил послание и поднялся со своего кожаного кресла.       — Придётся принять приглашение.       Заброшенный театр. Грязно-багровый занавес, пустой зал и звенящая тишина. Вниз по лестнице, медленно, осторожно, слыша надрывный скрип готовых прогнуться, отсыревших досок. Ближе к сцене. Резкий, отрывистый шорох — взметнувшийся край занавеса — вычурная фигура. Хохот.       — Не думал, что ты станешь действовать так примитивно.— сердцебиение отдаётся в висках. В груди словно стучит молот из плоти и крови. Голос дрогнул? Показалось. Спокойно.       Джокер молчал с минуту. Для Брюса эта минута была напряжённой и даже мучительной.       — Знаешь, Бэтси, что... Чем искушённее враг, тем большего он ждёт. И тем легче его сбить с толку совершенно незамысловатым ходом. Даже не вынимая карт из рукава.       — Где Гордон?       — Гордон? О чём ты? Я сегодня не брал в труппу дополнительных актеров. Только ты и я, мышка, только я и ты... Правда, неожиданно? Спасать тебе некого. Только... Себя.— Джокер спрыгнул со сцены. Блеснуло лезвие ножа.       — Он бесполезен.       — Твоя уверенность в себе сыграет с тобой плохую шутку.       Рывок. Схваченное запястье, вывернувшийся противник, треск — пояс костюма летит в зрительный зал.       — Взглянем, что ты можешь без этой побрякушки, Бэтси.       Брюс был выбит из привычной колеи. Он понимал, что ещё осталось несколько приёмов, осталась надежда на применение физической силы — и при этом ноги переставали держать. Нужно взять себя в руки. Не слушать. Бить.       — Что встал, как истукан? — из кармана извлечён продолговатый футляр. Стоит поодаль и поправляет грим.— Даёшь мне время...       Рука на горле. Футляр падает на пол. Хрип.       — Б...       — Ты решил надо мной поиздеваться? Что это за цирк, Клоун?       Судорожные попытки вдохнуть.       — Ты и сам... Всё объяснил. Где клоун... Там и клоунада. Тем более, смех мог бы продлить тебе жизнь, сам знаешь.       Резко — по руке, затем — вплотную. В губы.       — Довольно приготовлений.       Не целовать. Вгрызаться. Жадно, неистово и безумно, ощущая дрожь почти непоколебимого человека, вцепляясь в ткань плаща.       Алая краска на губах. Вновь хохот.       — Глупая мышка...       Организатор представления вскочил на сцену. В руке блеснула стеклянная склянка.       — Это противоядие. Догадываешься, что я с тобой сделал?       Залпом всё. Не осталось никаких слов.       Закружилась голова, перед глазами всё поплыло. Марта и Томас в проклятом переулке, ужасные, искажённые картины прошлого. Ноги не держат и подгибаются, голова невыносимо гудит, и ужасные видения вроде бы гаснут... Вместе с разумом. Невыносимая боль постепенно нарастает. Вопль. Обмякшее тело на полу.       Джокер торжествовал. Он вскочил на сцену и раскланивался перед пустыми рядами сидений, и смеялся, смеялся, смеялся... Потом, спрыгнув, подобрался к Бэтмену. Пальцы потянули за края маски. Открывшееся лицо было искажено гримасой боли, вечный огонь во взгляде... Потух. Стеклянные.       — Мы столько с тобой пережили, Бэтс.— говорил Джокер, и улыбка сходила с его губ.— Даже не верится, что это всё закончилось. Кто же теперь будет останавливать меня? Кому будет нужен этот глупый спектакль?       Джокер осторожно стёр с губ Брюса грим. Маска вновь скрыла лицо убитого.       — Ну же... Посмейся со мной, пустая ты башка!       А изнутри рвались лишь безумные рыдания.