Восстание

Огонь в камине негромко потрескивал, изредка выбрасывая снопы искр и угольки на железный поднос, стоящий тут же, под решеткой каменного очага. Была уже поздняя ночь, но разговоры не умолкали, только на небольшой кухоньке все стихло: не гремели кастрюли и не шкворчало масло. Безликие тени скользили по стенам, словно отдаваясь эхом глухих шагов от камня. Эйрин сидела прямо на голом полу, поджав ноги и грея озябшие пальцы у огня, вполуха слушая разговоры. Обсуждали, кажется, утренний захват королевской провизии, которую увозили с окраин в столицу. Налоговый продукт, который забирали в баснословном количестве: зерна, молоко, мясо или сразу скот, если ничего другого уже не было. Ни крошки хлеба не оставляли, переворачивали весь дом в поисках тайников. А если находили, то тут уже даже бежать было поздно: забирали всех женщин, в том числе и совсем еще детей, мужчин секли на заднем дворе до полусмерти, сгребали в ящик все, что не приколочено, и только их и видели. Так жили низшие слои населения, те, кому при рождении не было дано вкушать самые сладкие плоды и спать в шелках, не заботясь о завтрашнем дне. Из всех простолюдинов и прислуги жили по-человечески только две группы: одна из них — придворные, которые доедали за своими господами и спали во дворцах; другие же, к котором и принадлежала Эйри, звала себя повстанцами. Они ковали оружие и доспехи, набирали добровольцев из дальних сел и окрестностей бедных городов, они до последней капли крови бились за свободу, за то, что могло бы дать им возможность не бояться, что семья, у кого она еще осталась, умрет от голода или будет изничтожена, совершенно раздавлена по велению короля, если тому не приглянется ваше имя. Не первое столетие род Сагрилло, ведущий свое королевство, проводил настолько жестокую внутреннюю политику, как и далеко не первый год работало сопротивление, всеми силами пытавшееся ослабить хватку короля и выбить еще немного воздуха простым людям. На данный момент безуспешно. Но потерять надежду, веру в свои силы и силы последующих предводителей восстания, которые возглавят повстанцев после них, — значит умереть. Сгнить, обрабатывая землю день и ночь, не доедая; сгнить, зная, что твоя жена и дети могут умереть с минуту на минуту, потому что не ели уже несколько недель, но при этом работают не меньше мужчин. Этим и жили, двигаясь вперед, снова и снова останавливаясь у столиц, потому что охраны — несметное количество, армия короля составляет почти половину государства от всего населения, в которое входят и древние старики, не позволяющие себе умереть, чтобы помогать молодым поколениям, и совсем малые дети, еще не попробовавшие на себе тяжесть плуга и вспаханного поля. Девушка внимательно наблюдала за огнём, уже почти угасшим. Полен оставалось мало, так что она решила, что не будет тратить остатки на бесполезную забаву. Эйрин достала из кармана апельсин и стала разглядывать пористую кожурку, словно видя в первый раз. На самом деле, далеко не в первый, но так редко удавалось найти что-то подобное и оставить для личного пользования, что каждый раз, когда в руки попадал яркий и сочный плод, она смотрела на него как впервые, долго раздумывая и крутя в пальцах, прежде, чем съесть. — Эйр, ты долго сидеть будешь? Скоро рассвет, а ты и не ложилась еще, — спокойно спросил Руджав, подходя и оглядывая обстановку вокруг девушки, когда закончил разговаривать с соратниками. — Да, — протянула она, всё так же задумчиво меряя взглядом фрукт, — скоро пойду, наверное. Лицо Руджава, возглавлявшего восстание, было разукрашено цветными линиями и точками, совсем как у жителей иноземных племён. Он был смуглый, коренастый и с густой шевелюрой, которую не утруждал себя расчесывать и заплетать, но стягивал на лбу толстой синей полосой. Синий — цвет свободы, как он говорил. — Поздновато ты спохватилась, — усмехнулся рослый мужчина с белоснежной, словно снег, кожей, выходя из тени, — проспишь утренние работы, завтрак и всё на свете. Руджав, пусть она едет с нами, не маленькая уже. Эйрин дернулась, едва не выронив апельсин, резко подняла голову на говоривших и уставилась на них с таким безумным и горящим взглядом, что они только засмеялись своим густым, как борода здешнего повара, басом. — Ну, пусть, чёрт с вами! Только под твою ответственность и Ренате не говори, не то все по шапкам получим, что ребёнка с собой берем. Девушка грозно сощурилась, поджала губы, но стойко промолчала, потому что была совершенно уверена, что из фразы «я уже немаленькая» она выросла лет пять назад. Сборы прошли относительно быстро. Сунув за пазуху нож, оставшийся еще от брата, Эйрин нахмурилась и двинулась вслед за товарищами. Воспоминания о родственнике, оставившим этот мир, были не самые приятные. Как, впрочем, и о всей семье. Юная леди, вступившая в ряды восстания, старалась поменьше думать и вспоминать о матери и единоутробном брате. В последнее время, перед их гибелью, они вели не самый сознательный образ жизни, из-за чего в деревне возникало немало конфликтов. Старший брат воровал, обвиняя в содеянном десятилетнюю девицу, а мать, в ответ на разъяренные крики соседей, разводила руками и сетовала на неразумность дочери. Хорошо еще, что не били. Вообще мало внимания обращали, больше к бутылке прикладываясь. Нет худо без добра — примерно такой позиции и придерживалась Эйрин Ревьяр, в очередной раз морщась и заталкивая неприятные мысли подальше, чтобы лишний раз не всплывали. Тихо спустившись на улицу, их скромная компания из трех человек осадила коней и пустилась в дорогу через густой лес. Найти убежище повстанцев было сложно, хоть и возможно при должном желании. Но без предварительного знания лесной территории, окружающей добротный и крепко сколоченный дом, легко можно заплутать в хитросплетенных и едва заметных тропинках. Эйрин подставила лицо ветру и чуть улыбнулась — было приятно ощущать на себе предрассветную свежесть. В такие моменты особенно явственно ощущаешь, что ты — это ты и ты живешь в этом чудесном мире. Можно на время откинуть все гадкие мысли и насладиться несколькими секундами забвения. — Что за блаженный вид ты на себя напустила? — расхохотался Руджав, чуть придерживая коня, чтобы поравняться с медноволосой девчушкой. — О любви всей своей жизни задумалась, поди? Эйрин улыбнулась и промолчала. Она не считала, что может влюбиться сейчас или в ближайшую вечность. Ей это было чуждо, для нее первоочередной задачей было освободить страну, помочь восстанию и быть полезной тем, кого она считала своей семьей. Она видела в этом всю свою жизнь. Хотя многие из ее близких называли это блажью и глупыми детскими мечтами, которые с возрастом обязательно растворятся в более насущных и приземленных желаниях: семья, дети, муж — все, что может быть главным для женщины. Девушка вздохнула. Она уже давно не пыталась никого переубедить. Приняла как должное, что не всем суждено понять своего друга или подругу, поэтому она будет молча и с достоинством идти к поставленным целям, не оглядываясь на предрассудки. Увлекшись раздумиями, Эйрин совсем не заметила, как лес кончился. Они вышли на пустырь, дальше шли небольшие деревеньки. Она не знала, где именно они сядут в засаду, поэтому оставалось только бестолково оглядывать окрестности и ехать следом за старшими. Возможно, они проедут до ближайшего города? Это было логичнее всего, но крупный мужчина с синей лентой на голове свернул сразу же, когда они достигли первой деревушки: бедной и почти заброшенной, ее не оставили только древние старики, напрочь отказывающиеся покидать родной дом. Они направлялись в сторону объездной дороги, находившейся в небольшом подлеске. Эйри удивленно подняла брови, но послушно последовала за ушедшими вперед спутниками. Выбора ей все равно никто не предоставлял. Всадники спешились, девушка последовала их примеру. Руджав молча указал на соратника с белоснежной кожей, имени которого Эйр не знала и спросить не успела, привязывающего своего коня к ветке дерева. Она кивнула и сделала тоже самое. В той же тишине она тихонько, стараясь не хрустеть ветками поl ногами и не шуршать листьями, кралась за предводителем и его другом: птицы, недовольные чужим присутствием, шумели в ветках деревьев и громко щебетали. Любой опытный охотник прислушался бы к неспокойному лесу и тут же понял бы, что птицы устроили гомон не просто так. Но сомневаться не приходилось: вряд ли королевский экипаж будет пользоваться подобными ухищрениями и прислушиваться к лесным жителям. Повстанцы затаились за небольшим возвышением, откуда выходил неплохой обзор на дорогу. Эйрин поежилась. Младших редко брали на такие серьезные дела, и пусть она даже упорно тренировалась, но применять свои навыки в деле и на живых людях — совершенно другое. Она уже начинала жалеть, что согласилась и пошла с ними. Но тушеваться было поздно, обратной дороги нет. Девушка легонько ущипнула себя за руку и устроилась в ложбинке между корнями деревьев поудобнее. Она внимательно вглядывалась в слегка туманный поворот. Утро всегда влажное, а сейчас заря только-только занималась над горизонтом. Ее спутники были совершенно спокойны и сосредоточены, а медноволосая все никак не могла привести себя в чувство. Волнение слишком хорошо давало о себе знать. Ей оставалось надеяться, что в решающий момент ее тело не подведет. Ожидание затягивалось. Солнце уже вовсю освещало прохладную с ночи траву, игриво сверкая в росе. Эйрин немного успокоилась, потому что всерьез подумала, что сегодня обойдется без захвата и драки. Но словно в опровержение ее мыслей послышался недалекий стук колес о придорожные камни и звон стремян. Она напряглась, внимательно следя за действиями Руджава. Тот оставался неподвижен и совершенно безмолвен. Девушка осторожно тронула рукоять кинжала, торчащую из кармана. Она все собиралась приобрести ножны у здешних торгашей, но как-то руки не доходили. Свои были потеряны еще при побеге из родной деревни. — Сиди тихо и просто наблюдай. На рожон не лезь, — сквозь зубы процедил предводитель, доставая короткий и хорошо отполированный меч. Он был не больше 60 сантиметров в длину, но по рассказам и книгам девушка знала, что можно сделать этим оружием в ближнем бою. Тем более, в руках такого воина любая деревяшка становится смертоносным орудием. Руджав сделал знак рукой, и два повстанца тенью скользнули к дороге. Эйр была уверена, что если бы не наблюдала за ними не моргая, то не заметила бы и вовсе. Оставалось уповать, что королевская стража и ямщик столь же не наблюдательны. Послышался короткий вскрик, который мог значить только одно: двое мужчин, скрытых предрассветной дымкой, начали перехват груза. Девушка чуть приподнялась в своем укрытии, чтобы лучше видеть происходящее. Блеснула сталь, и уже второй стражник грузно осел на землю, заливая камни темной кровью. Рослый белокожий воин из восстания столкнулся с каким-то хлипким на вид мальчишкой, неловко держащим копье; парировав несколько ударов он скользнул чуть назад, чтобы сделать решающий удар, но случилось что-то странное. Со злобным рычанием один из поверженных Руджавом, так и лежа на земле с неестественно вывернутой рукой, сильно пнул под колено повстанца, и тут же откатился. Незнакомый Эйрин воин пошатнулся, теряя равновесие. Нескольких секунд промедления хватило для того, чтобы королевский гвардеец, охранявший груз, нанес смертельный тычок в голову. В ушах у девушки зазвенело, а ноги стали ватными. Предводитель еще не видел произошедшего, он был полностью увлечен боем с тремя гвардейцами и времени следить за товарищами у него не было. Молодой неуклюжий копьеносец, опьяненный первой победой и еще не осознающий совершенного, развернулся и нацелился на последнего противника. Стражник, толкнувший мертвеца, начал подниматься. Дело принимало неожиданный оборот и девушка, осознавая, что больше никто не поможет человеку, ставшему для нее почти отцом, рванулась вперед, на бегу доставая кинжал. Времени на раздумья не было, потому она и не задумывалась, что делать с нападавшими и вообще справиться ли она с ними. Разум затмило одно единственное желание, делавшее ее движения более быстрыми и резкими: спасти, не дать умереть. Где-то на задворках сознания билась мысль, что против четверых дееспособных и сильных гвардейцев и одного раненого ей не выстоять, но остановиться и передумать она уже не могла. С разбегу налетев на юнца с копьем, Эйр сильно замахнулась и резанула не глядя, тут же отскакивая, чтобы ее не достал его дружок, служащий своей королеве и королю. Она делала вид, что не слышит, как тело ударяется о землю и издает страшные всхлипы и хрипы, предвещающие тяжелую смерть. Девушка стиснула зубы и быстро оглянулась на Руджава: по его позе было ясно, что он услышал, что что-то не так, но трое дразнящих его соперников, которые то кололи, то снова отходили на первоначальную позицию, не давали возможности обернуться. Ему оставалось только защищаться и ждать подмоги. Но вот проблема — подмоги не было. Эйрин стояла одна напротив раненого, но живого ублюдка, подло и со спины ударившего друга ее предводителя, с окровавленными руками и ножом, дрожа всем телом не то от страха, не то от раздиравшей ее ярости. Девушка затылком чувствовала, как упруго бьется кровь из шеи убитого ею гвардейца, но ощущение битвы, близкой смерти и какого-то крайнего отчаяния не позволяло ей опуститься на землю и зарыдать, сокрушаясь о том, что она сделала. Все, что было внутри нее — ненависть и гнев. Ее глаза горели неистовством и пугающей решимостью. Эйр всего пятнадцать, но она уже почувствовала едкий вкус убийства, разъедающий душу и сознание не хуже вина. Не давая себе шанса отступить, она разъяренной кошкой бросилась на соперника. Кажется, рок неудач сегодня крепко повис над всем восстанием, потому что рыжая валькирия, не заметив раскинувшихся корней многолетнего дуба на дороге, споткнулась и тут же рухнула лицом в щебень. В глазах потемнело, а во рту явственно чувствовался металлический привкус крови. Что-то тяжело навалилось сверху и мерзко захлюпало — Ревьяр подозревала, что это был смех, перемешанный с кровью во рту. Все силы и злоба мгновенно ушли, предательски уступая место животному страху и слабости во всем теле. Она мысленно попрощалась с жизнью, зажмурившись. Так же неожиданно груз пропал, раздался неприятный хруст и все стихло. Девушка больше не слышала ни лязга мечей, ни сбившегося дыхания сражающихся. Больше не было ни страшно, ни больно — все чувства, как и звуки, пропали из сознания Эйрин. В глазах снова потемнело, но уже окончательно. Она очнулась рывком, перед глазами все завертелось и медноволосая девица осознала, что опять упала. На этот раз гораздо больнее, потому что Руджав, еле держащий поводья от бессилья и большого количество потерянной крови, растерялся и не успел подхватить вздрогнувшую всем телом Эйр и соскользнувшую с крупа коня. Бессильно и беспомощно мыча от боли в спине и разрывающих голову иголок, девушка неловко перевернулась набок и села, глядя на лошадей. Она с трудом понимала, где она находится и почему не спит в свой постели, ведь, вроде, собиралась… Воспоминания пришли неожиданно и болезненно. Битва, удар ножом, кровь и смерть. «Я теперь убийца, выходит?», — как-то совсем беспомощно промелькнуло у нее в голове. Мысль об отмщенном повстанце, имени которого она так и не спросила, заставила девушку сморщиться. Совершенно непрошенные слезы крупными градинами покатились по щекам — Вставай, — приказал Руджав ровным голосом, не выражая никакого участия к слезам и возрасту подчиненного, — нужно спешить. Мы слишком долго мешкали, подкрепление должно было уже выехать. Оставаться здесь значит быть убитыми. Эйрин кивнула, встала и поплелась к своему коню, которого предводитель все это время вел под уздцы. Тяжело вскарабкалась и дернула поводья — все медленно закачалось и двинулось вперед. Сейчас они доберутся до дома, она смоет с себя всю кровь и грязь, и тогда, конечно, после крепкого сна, все станет хорошо и как раньше. — На-ка, выпей, болезная. Сейчас не самое подходящее время, но лучше и не будет, — повстанец протягивал фляжку, с которыми ходили все взрослые мужчины, которых видела и знала Эйри. Девушка взяла сосуд, бестолково покрутила в руках и, даже не понюхав содержимое, отхлебнула из него, словно воды. Тут же закашлялась: гортань горела, перед глазами скакали шальные кружочки и точки. Через минуту стало немного тепло и безразлично до черта на все. Молчаливо отблагодарила кивком и вернула владельцу, крепче сжимая поводья, поднимая голову и глядя вперед. Так она и будет — всегда смотреть вперед, несмотря ни на что, как это делал сейчас Руджав. На его лице не было ни скорби, ни сожаления. Он знал, что провалил это задание, потеряв, ко всему прочему, бойца, но в этом была вся их жизнь: опасная, наполненная вечными поражениями. Одни лишь надежда и огонь сопротивления горели в сердцах этих людей — это поняла сегодня окрещенная первым боем Эйрин Ревьяр.