Как кошка Хогвартс обносила

Сначала меня обжег свет, потом холод, потом кто-то очень добрый меня пребольно шлепнул, да так, что у меня от боли кожа загорелась. От такого произвола у меня разинулся рот, и я заорала во всю мощь своих новых легких. К букету ощущений прибавились жжение в горле и першение. Меня быстро завернули в одеялко, удобно уложили на ручки, заслонили головами лампу. Новое тело, ошеломленное происходящим, озадаченно кряхтело, я же воспользовалась шансом и любопытствующе взглянула на своих новых родителей, пытаясь понять, где же я оказалась на этот раз. Зрение было слегка размытым, но это быстро исправлялось, фокусируясь на склонившихся надо мной людях. Одно радует точно — на этот раз все прошло удачно, и я человек. Осталось понять, не произошло ли других сбоев, и я в том мире, где смогу научиться магии, как и советовал мне друг. Родители у меня оказались самые обычные. Мама и папа. У кого другой набор, покажите, мне интересно. Мама, Линда, была голубоглазой блондинкой с изможденным после родов лицом, но с очень теплой, любящей улыбкой. А папа, Дэвид, мне показался очень набожным человеком с темными короткими волосами и тоже голубыми глазами. Набожным он был по той простой причине, что едва мать меня ему показала, меня перекрестили, поцеловали в лоб, а потом была прочитана со знанием дела молитвочка на… это английский? Я наскоро огляделась вокруг, пытаясь понять, какое время мне досталось. Лампа говорила, что хоть электричество тут есть, но может, все куда лучше? А то меня настораживает религиозный папаня в опасной от меня близости. Я таких не очень жалую. Да и… Я ж учиться магии буду, значит, и способности полагающиеся должны быть. Но, в целом, знакомство прошло неплохо. Новое тело не слишком бунтовало, и хотя было невероятно слабым и неуклюжим, не доставляло таких проблем как кошачье. В смысле, не мяукало, не царапалось и уж точно не бросалось на собственный хвост. Мне кажется, все у меня будет нормально. На столь радостной ноте я уснула. Проблем пока не предвиделось… Опуская всякие проверки и прививки, поставленные мне огромными неуклонными руками врачей и медсестер, из роддома нас выпустили быстро, и мы отправились домой. Дом мне особо не дали разглядеть, понесли сразу в детскую, да и смотреть особо было не на что. Обычный английский домик в районе одинаковых обычных английских домиков. Рядом жили такие же благодушно-вежливые соседи, коим дозволили на секундочку узреть мое сиятельное величие одним глазком. В общем, идиллия, которая пришлась мне по душе сразу. Это то, чего я хотела — отдохнуть после волнений прошлой жизни, научиться кое-какому колдовству… И если со вторым пунктом все пока невнятно, это не беда. Жизнь простой обывательницы мне тоже подойдет… Первые лет десять мне хватит за глаза, а потом я определенно попробую найти себе приключений на задницу. Отличный план. И хотя младенчество стало большим испытанием для моей гордости и самоуважения, я наслаждалась этим временем, отдавшись простейшим инстинктам и желаниям. Тело хотело тепла, сухости, еды и ласки. Мама научилась предсказывать мои желания довольно быстро, и мы славно сработались. Я каталась в счастье, как в маслице, только чумазая попа или колики все портили. Младенцы — существа премилые только издалека. С отцом мы виделись нечасто. Он работал каким-то офисным работником в компании в Лондоне. Это было далековато от нашего района, но куда прибыльнее, чем в местных крошечных захудалых конторках. Правда, времени на дорогу уходило так много, что вставать отцу приходилось еще затемно, а вечером он валился с ног, успевая меня только поцеловать и по головке погладить. Так что папа постоянно был занят своими бумажными делами. На самом деле он пытался найти способ заработать: платили ему не так уж много, и на содержание семьи приходилось трудиться не покладая рук. Жене Дэвид выйти на работу не давал, да и не рвалась она: дома ей тоже было чем заняться. Конкретно — мной! Но папа был большим молодцом, и проблем с деньгами мы не испытывали. У меня всегда было полно игрушек для развития по возрасту, одежки и пеленок, а мама периодически мелькала в новеньких платьях. Так что из уважения к нему я закрывала глаза на отцовскую манию читать молитвы в любой подходящий и не очень момент. Детское тело, как бы я ни старалась, все равно недовольно сопело или морщилось. Оно вообще было гиперчувствительным к перепадам настроения. Раннее детство прошло тоже неплохо: я сосредоточенно чесала режущиеся зубы о пятки и развивала мускулатуру с нуля — училась держать эту тяжеленную, как пушечное ядро, голову, шевелить культяпками. Впереди меня ждал увлекательный квест: «Начни ползать», а потом и «Встань на лапы, не грохнись». Как в свое время справлялся Эйс — молчу, этот подвиг достоин занесения в анналы истории. Он даже не возмущался! Я, к своему стыду, оказалась шумливой малявкой, которая никак не хотела заткнуться. Если не ревела, то заливисто хохотала или пыталась лопотать на одном с аборигенами языке. Не иначе как за это вечное звуковыделение мне дали имя Лира или, как произносили тут, Лайра. Лира Спайс. Офигенно, у меня есть фамилия! Я крута. Крутые умеют хотя бы ровно стоять, не шатаясь, как деревца на ветру, и не ходят, вихляя памперсовым попцом туда-сюда! Мама была в восторге от того, как я быстро научилась ходить, гундеть на своем, детско-английском, и никогда не коверкала слова нарочно. Еще она находила милой мою привычку пугать голубей и притаскивать домой щенков… Это просто привычка охотиться! Один раз я даже спалилась: притащила упитанного соседского щенка «на ужин». Мама резко разлюбила мое стремление приносить животных в дом. Да я и сама старалась не забываться так уж сильно. Но нет-нет, а проскакивали дикие охотничьи повадки. Еще мама Линда совсем не поощряла мою привычку ругаться с детьми на площадке. Но кто ж виноват, что они — мелкие злобные и тупые засранцы, забирающие мои лопатки и ведерко?! Дети моего возраста были упрямы, глупы и непостижимы. Однако, с поразительной частотой зарились на мои — мои! — вещи. Да как они смеют?! Я тут пиратка! Чудовищная тигрица и демон! Была. Теперь же я забияка-Лирка из дома 23 по улице Маунтроад в одном из районов на окраине окраины Лондона. И ничего ни у меня, ни в этом мире волшебного нет. Видимо, не вышло… Так я думала ровно до того момента, как бутылочка за спиной матери вспорхнула со стола и приземлилась мне в руку. Мама Линда еще удивилась, что за чертовщина, но не придала этому особого значения. В этом мире я ни на улице, ни по телеку магов и волшебства не видела, так что не сильно верила в их здесь скрытое существование. Что б мне и повезло попасть в такой интересный мирок… А уж если в мир любимой книжки… Вселенная меня конечно любит, но такие финты мне не по силам. Я была почти уверена, что в этом мире никакой магии нет, и я все-таки в пролете. Ан, нет — шмот летает по моему приказу. Я маг! Случилось это преприятнейшее событие, когда мне было чуть больше трех лет, и с тех самых пор я стала развиваться. Делать было особо нечего: инстинкты в человеческом теле были настолько слабы, что после укрощения тигриных я даже не напрягалась особо, наоборот, пыталась растянуть беззаботное и почти лишенное разума существование подольше. Все-таки столь незамутненное счастье бывает только у детей с их простейшими радостями. Но все кончается, кончилась и моя лафа. Магия в теле текла. При особенно глубокой медитации я даже могла почувствовать ее в теле. Основной очаг находился в животе под диафрагмой и был настолько ярким, что затирал ощущения магии в конечностях. Приходилось подолгу чутко прислушиваться, вникать и разбираться что там как. Я не знаю, как учиться магии, так что лучше я запомню, как все должно быть при естественном течении, и буду брать это состояние за образец, если вдруг нахимичу что-то не то. Стоило прочувствовать магию, как тело вдруг решило, что без ударной выработки волшебной энергии мне не обойтись. Причем делало оно это отвратительно неравномерно и совершенно внезапно. Только то, что я следила за своей «магоносной» системой, спасало меня от палева: пока мама отворачивалась, я быстро и незаметно стравливала излишки на какое-нибудь колдовство, а потом возвращала все на места. Признаться ей и папе, что их крошка Лира — волшебница, было смерти подобно. Оба моих родителя были очень набожны, и я не могла предсказать, что в них победит — любовь ко мне или к богу, который ненавидит таких, как я. Тренировалась я тоже втихую, стремительно расходуя резерв на левитацию и перекраску предметов, на изменение их формы или размера и прочие нереально крутые штуки. Это потрясно и все такое, но… рано или поздно должен был настать такой момент, когда бы мне в голову пришла идея: «Хэ-хей, ты так круто меняешь окружающий мир, а себя можешь?» В прошлой жизни я была некоматой, трехцветной кошкой с раздвоенным хвостом, которая могла превращаться в человека, украв чужую душу. Душой этой был Я, старый демон, который добровольно согласился на эту боль, лишь бы избавиться от пустоты в душе. Его больше не волновало ничего во всех мирах во вселенной, и единственным выходом было найти кого-то, кто будет делиться с ним теплом чувств и эмоций, хоть как-то скрашивая безрадостное бытие. Встретились мы чуть ли не случайно, и наше знакомство было не сказать, что приятным, но точно полезным во всех смыслах. Жаль только, что контракт мы заключали лишь на одну жизнь, и больше ничем не связаны. Едва ли он сможет снова найти меня во множестве миров, но, кто знает, вдруг опять пересечемся… Да и не в этом суть! А в том соль, что я помню ощущения превращения и могу попробовать стать оборотнем вновь. Только теперь буду использовать магию, а не выворачивать чужую душу! И хотя тренироваться на кошках в самом буквальном смысле этого выражения, мне очень не хотелось, других вариантов у меня не было. Запасных тел в наличии как-то не завалялось… Примерно годкам к пяти я исчерпала все свои небогатые задумки по использованию магии. Мне хватало сил левитировать предметы как угодно, подзывать их к себе и отталкивать, даже не глядя. Еще я азартно занималась поджигательством и мнила себя каким-никаким дизайнером, перекрашивая рандомно вещи. Все, осталась лишь я. И я в самом деле не хотела ничего подобного... В тот день я сидела у себя в комнате, время от времени азартно выкрикивала классические фразы из перечня «коровка говорит му-му, а кошка мяу-мяу», чтобы мать не волновалась, чем я тут криминальным занимаюсь, а сама заставляла рисунки животных двигаться по бумаге и припоминала, какой была раньше крутой. Корабли ломала с одного удара, железо перекусывала на раз-два, бегать даже могла по поверхности воды — такой быстрой была! А тут… Жалость да и только… Погрузившись в воспоминания, я сама не заметила, как рисунки прекратили чехарду, а мой размер увеличился до невообразимого для пятилетней человечки. А вот для пятилетнего чудовищного тигра — вполне. Моя макушка уткнулась в потолок, и только тогда я спохватилась. Ракурс был более чем привычный, даже родной, но не в этом же мире! Лира, я бишь, была тощей, белобрысой и голубоглазой девчонкой, мамке по середину бедра, папке по колено. И уж точно не скребла головой потолок своей детской. Хвост с непривычки взметнулся, с грохотом смахивая вещи с комода, из горла вырвалось взволнованное рычание. Вода на кухне внизу выключилась. — Лира, дорогая, что произошло? Все в порядке? Я заволновалась, судорожно пытаясь вернуться в норму. Да вот только как?! Процесс пошел, когда в комнату ворвалась испуганная мама. На ее глазах огромный черный тигр с рыжими полосками съежился и превратился в ее любимую крошку-дочку. Нежданно-негаданно, а сообщить о своей бесовщине придется раньше, чем я хотела… Или нет! Я ласково и добродушно улыбнулась, помахала ручкой и предложила карандашик порисовать. Вдруг прокатит. Белинда Спайс вслепую нащупала ручку двери и на дрожащих ногах вышла из комнаты. Я прикусила губу, напряженно раздумывая, дать ли ей время успокоиться, обождать чуток, или проследить и убедиться, что все нормально? Спустя пару минут я решила, что лучше я все проконтролирую, и направилась на кухню. Мать дрожащими руками капала в стакан валериану и громко дышала. А у меня, словно нарочно, обострились все чувства. Я даже слышала, как бьется ее сердце — заполошно и дробно. Впрочем, в зеркале в коридоре я не нашла ничего компрометирующего: те же голубые глазки, ангельская внешность. Никакие тигриные полоски, уши или хвосты, как в прошлой жизни, из меня не полезли. Маленькая девочка Лира. Так что я рискнула зайти на кухню и робко поинтересоваться, все ли хорошо. Мама от неожиданности выронила стакан с водой и пузырек с валерианой, те упали и разбились. В нос ударил аромат моей любимой некогда выпивки. Я почувствовала, как от ностальгии и остроты чувств дурманит голову, как наливается цветом радужка и тянутся во рту клыки, и поспешила слинять побыстрее. Плевать уже на все, тут как бы снова не превратиться. Вечером пришел папа, и был зловещий шепот на кухне за закрытой дверью. Меня мама боялась и остаток дня старалась лишний раз не трогать. Я сидела под дверью и внимательно слушала. Мать утверждала, что в дочь вселился демон, который боится святой воды. Она ее сегодня разлила (Она с ней валерианку, что ли, собиралась пить?), и демон испугался и сбежал. Отец все отрицал и вел себя, как и положено взрослому человеку, скептически. Так что дослушивать я не стала и с детской непосредственностью пошла рыдать у себя в комнате. Я хоть и жила долго, и это моя третья жизнь, но родителей во всех них у меня было немного. Я очень привязалась к ним, к маме и папе. Может, это диктует детское тело, но мне не хочется их потерять. Однако, даже если они оставят меня, а не сдадут какому-нибудь экзорцисту-священнику, доверие будет подорвано, и счастливой семьи у нас точно не будет больше никогда! Хоть бы отец не поверил в то, что маме там могло привидеться в валериановых парах… На следующий день ничего не произошло, взрыв не грянул. Ни через неделю, ни через две. Мама снова пробовала улыбаться, отец стал чаще появляться дома. Заседаний на кухне больше не было. Постепенно я расслабилась, вновь возвращаясь в своему праздному времяпрепровождению. Пару раз, когда родители уходили поздно вечером на прогулки, оставляя меня в кроватке, я рисковала превращаться в тигрицу и с удовольствием разминалась. Чудовищные тигры живут долго, как люди, но взрослеют в первые три года, так что в свои пять я была уже взрослой под два метра в холке. Такой же, как я была когда-то. Магия прекрасно заменяла Волю Вооружения, но разойтись во всю мощь у меня не было возможности. Подрасту, смогу гулять ночами, тогда и буду что-нибудь крушить. А пока мне хватало скромной растяжки на ковре… Но все, конечно, не могло стать как прежде! Мама была уверена, что ей не почудилось, и она вознамерилась доказать мужу, что дочь одержима дьяволом. Святая вода, кресты, иконы заполонили дом, возникая, порой, в самый неожиданных местах, заставляя меня морщиться. Мама считала это успехом. Самое страшное — папа проникся, и любовь перестала скрывать мои косяки, которые теперь рассматривались чуть ли не под лупой. А я ведь уже взрослая женщина, с соответствующими интересами и мышлением. Да и видела я в жизни многое. Это я сейчас про взгляд. Можно сколько угодно прикидываться беззаботной бабочкой на лугах вечности, а глаза выдают… Они слишком холодные, пытливые, ледяные и острые. Я вижу это, когда забываюсь, а люди вздрагивают. К лету мои родители объявили, что маме надо работать, а мне пора в садик. В садик-интернат… Если они надеялись обхитрить таким образом демона, у них не вышло. То, что меня решили кинуть, я просекла, едва отец подошел ко мне с «серьезным» разговором. Для приюта требовалось собрать документы, сделать медицинский осмотр, пройти тест у психолога. Из последних сил я пыталась казаться нормальной. Той самой Лирочкой, которую они так любили. Я ведь всегда ею и была! Нам ведь было хорошо вместе! Я никуда не лезла, не докучала, сидела на попе ровно… Я даже не воровала! Разве что щенка одного… Но это не считается! Я не теряла надежды до самого Лондона, играла в надоевшую до смерти игру, будто не знала, куда и зачем меня везут. Хвасталась папе двумя красивыми косичками с голубыми ленточками, которые мне на прощание заплела мама, обещала рисовать рисунки и скучать по мамочке и папочке, пока буду в «садике». Все силы уходили только на то, чтобы не расплакаться. По лицам родителей я понимала, что они чувствуют то же самое. Мне бы очень хотелось им объяснить, что происходило с их дочерью, кто я такая, но родителей я полюбила, и они бы просто сошли с ума от правды. Отец так точно. Проще было действительно не насиловать друг друга и отпустить. Я и так уже сыграла на их нервах достаточно… Когда мы подъехали, я увидела здание, очень похожее на школу или садик. Там под надзором воспитателей гуляли дети в одежде одинаковых фасонов и цветов. Папа достал из багажника чемоданчик с одежкой, который мы собирали с мамой вместе, продолжая играть в «интернат». Там же оказалась еще пара баулов со всеми моими игрушками и прочими вещами. К нам подошли две работницы и забрали вещи. Еще одна проводила нас в серый кабинет. Меня оставили внутри, а родители разговаривали в коридоре. Я уселась в кресле, вертя дорогую ручку со стола и пытаясь услышать что-нибудь за дверью. К сожалению, дверь не пропускала звуков. В тишине кабинета было слышно гудение вентиляции и невнятный шепот родителей. От нервного напряжения я беззвучно плакала, пытаясь сдержаться. Детское тело до сих пор было щедро на выражение эмоций, и малейший перепад сразу же отражался на лице. Вдруг дверь открылась, показывая пышную даму в зеленом. Мамы и папы уже не было, а у нее в руках были подписанные родителями документы. Ко мне она подошла, доброжелательно, как и все нянечки, улыбаясь, но стиснув деревянный планшетник в руках. На мой неверящий взгляд она улыбнулась немного грустно: — Привет, Лира, добро пожаловать в приют имени Святой Марии. Теперь ты будешь жить тут. Не дослушав ее, я проскочила мимо, скатилась по лестнице и вылетела из здания, задыхаясь от рыданий и волнения, но заметила только отъезжающую синюю машину отца. Они меня оставили вот так, вывезли, как ненужную кошку, и бросили на обочине… Я думала, что мы хотя бы попрощаемся по-человечески… — Па-ап! Ма-а-арм! — крикнула я им в след в отчаянной надежде, что они опомнятся и вернутся, но голос сорвался на совершенно нечеловеческий рев раненного зверя. Не для пятилетней худенькой девочки такой басовитый вой. От этого рева машина только вильнула, прибавила газу и постаралась быстрее скрыться за поворотом. Я вытерла подолом слезы, комкая детскими пальчиками желтенькую ткань. В голову лезли воспоминания: как мне было хорошо дома, как я таскала маме голубей, она целовала меня в макушку и отпускала добычу, пойманную с таким трудом, и звала на нормальный обед, как мы с папой играли в крестики-нолики, он носил меня на плечах и пытался учить молитвам… Шмыгнув еще пару раз носом и проводив окончательно скрывшуюся в дали машину, я встряхнулась и вытерла рукой сопли. Серьезно разгладила смятый подол платья и задавила рыдания. Ну, что ж, Лира, пять лет ты нежилась у мамы на коленках, у папы на ручках, пора вспоминать голодное разбойничье детство. Я повернулась к бледно-зеленой воспитательнице и оскалилась. Добро пожаловать в приют, верно?