Паучок

Солнце стояло уже высоко в небе, а Паучок Володя все еще пытался взобраться на спинку стула. Ему так хотелось увидеть закат хотя бы одним глазком, но спинка стула казалась вершиной Эвереста — такой далекой и непреодолимой. Обычно Володя забирался в какой-нибудь тихий, укромный уголок на кухне и вдыхал запах крепкого, только заваренного кофе. Он жил в этой квартире уже два года, чудом оставаясь незамеченным, и чувствовал себя полноценным хозяином. На вид Володя был самым обычным паучком — восемь ножек, восемь глазок, но была в нем какая-то изюминка. Он был хорошо воспитан: вытирал ножки о коврик, говорил «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». Володя любил тишину, уют, он часто ругался, когда кто-то начинал шуметь. По утрам он обычно читал газеты, чтобы быть в курсе всех новостей и сплетен, правда, обсудить их ему было не с кем. Взобравшись, наконец, на спинку, он сел на краешек и свесил все свои восемь ножек. За окном поблескивали снежные сугробы, где-то проезжали шумные, гудящие машины, их паучок никогда не любил. — Красота! — выдохнул паучок, и все его восемь глазок широко распахнулись. За окном начинало вечереть, а Володя размышлял о том, почему люди ненавидят паучков. Они берут тапки, газеты или еще что-нибудь тяжелое и прихлопывают беднягу. Солнце начинало скрываться за горизонтом, а по небу расплывались синие, пурпурные, малиновые, фиолетовые краски. Небо, словно превратилось в чью-то огромную палитру. Сидя на краешке и любуясь закатом, Володя даже и не заметил, как домой вернулись люди, как дети прибежали на кухню и стали звать маму. Когда паучок, наконец, услышал какой-то звук, то было уже слишком поздно. Последнее, что он увидел это подошву маминого тапка, её узоры навсегда останутся в его стеклянных, мертвых глазах.