Волк и орел

1 В лагере Зеленые воды вязким омутом затягивали взор, но Марк не смотрел на реку. Его взгляд цепко осматривал берег, а сердце замирало. Британия. Наконец-то. По реке. По лесу. По полю. К месту назначения. Небольшой гарнизонный лагерь встретил его настороженно, как всегда принимали новичков из командного состава. Особенно если они молоды. Оценивающие взгляды, перешептывание за спиной - Марк терпеливо ждал, когда это пройдет. Он мягко, но настойчиво проявлял свою командирскую волю и советуясь с центурионами, прислушивался к ним, но поступал по своему: подтягивал военную дисциплину, укреплял стены, восстанавливая когорту в звании боевой, а не запасной. «По личным мотивам?» - спросил его Луторий Друз про выбор места службы, и Марк слишком поспешно ответил «нет». Он был спокойным, уравновешенным, талантливым командиром, но и у него была своя ахиллесова пята. В тот вечер Марк принес дар богам, обошел крепость по периметру, привычно замер на смотровой площадке у самых ворот. На душе было тревожно Солдат, стоявший рядом с ним, сменился. Строго по расписанию, отметил про себя Марк и на секунду позволил себе улыбнуться. Тревога не проходила: смутное, гнетущее ощущение поселилось где-то в животе. Марк еще раз осмотрел безмятежный ландшафт: в наступающих сумерках все было тихо и спокойно. Ветер слабо колыхал высокие травы. На небе сквозь серое марево угадывался диск луны. Близилось полнолуние. В груди у Марка что-то дернулось: он вспомнил недавние слова центуриона про то, что в деревне видели друидов, вспомнил все слухи и рассказы, которые слышал и впитывал по дороге в Британию. Друиды и полнолуние - всегда нехорошо. А он еще выслал патруль… Спать Марк ложился с тяжелым сердцем. Потому, когда его разбудил какой-то шорох - далекий, будто почудившийся - он, не раздумывая, вылез из теплой постели. Марк постоял на смотровой площадке, безрезультатно вглядываясь в черную даль и прислушиваясь к тому беспокойному чувству внутри себя. Он отдал приказ собрать всех солдат, прекрасно осознавая, что его авторитет, как командира, уже весом, но еще слишком хрупок. Любая ошибка отбросит его на несколько шагов назад - туда, где все опять будут перешептываться за его спиной, придумывать прозвища и прятать ухмылку, отдавая честь. Ну что ж, это будет не навсегда. Когда тишину внезапно нарушил яростный крик и на Марка обрушился сильный удар меча, он смог его отразить. Если бы бритт сразу ударил в голову или в беззащитную шею, Марку не помогли бы годы тренировок, ведь он был без шлема, держал его в руке. Но темнота работает на благо обеих сторон, у нее нет любимчиков. Успев отметить краем сознания, что целились в него, в главаря, Марк очистил голову от всяких мыслей и стал действовать схематично. Он стал убивать. Движениями резкими, отрывистыми, безупречно точными он пробивал себе путь к факелу, который был их общим спасением. Короткая дорога его к огню была устлана трупами. Внезапность атаки была главным оружием бриттов, и, понимая, что проигрывают, они бились дико, остервенело, не боясь умереть. Лишь бы утянуть с собой на тот свет хоть одного ненавистного римлянина. Марк добрался до факела и сбросил его вниз, в защитный ров. Стены мгновенно заполыхали, освещая все вокруг. Множество бриттов стояли около крепости, не решаясь приблизиться к огненному рубежу и понимая, что битва, едва успев начаться, была проиграна. Те, кто штурмовал стену, сгорели, успевших залезть - планомерно добивали. При свете быстро наступившего утра Марк осмотрел гарнизон, подсчитывая потери. Он крепко стиснул зубы. Как бы хорошо они ни сражались, какое бы преимущество на их стороне ни было, всегда были потери. Он склонил голову, присев около скорбной цепочки тел на земле, произнес молитву. Центурион второй центурии уважительно ждал, когда он закончит. Его лицо, еще совсем недавно ехидное и злое, выражало теперь такое почтение, которое Марк если и надеялся увидеть, то ближе к концу своей службы здесь. Все солдаты смотрели на него с новым, необычным восхищением во взгляде. А когда со стены раздался крик караульного «Командир!», то звучал он, как призыв о помощи к тому, кто все рассудит и уладит. Марк взлетел вверх по лестнице на смотровую площадку. Он знал, что ничего хорошего его не ждет, но сердце ухнуло вниз от того, что он увидел. Патруль. Его патруль, который он непреклонно, авторитетно, показательно выслал за зерном, сильно поредевшим составом стоял на расстоянии, недоступном лучнику. В окружении бриттов. В плену. Одного мужчину, главного в отряде патруля, командира третьей центурии, вывели вперед. Поставили на колени. Марк знал, что должно случиться. Он не хотел это видеть. Он должен был на это смотреть. С сильно бьющимся сердцем и прямой до боли спиной он стоял впереди всех и не позволял себе ни отвернуться, ни прикрыть глаза. Почти совсем не моргая, он слушал непонятный язык обвинительной речи вгоняющего себя в транс друида и смотрел, как центурион пытается сохранить лицо перед смертью. Накал речи возрастал, совпадая с учащающимся сердцебиением Марка. Кульминацией стал короткий взмах меча и яростно-радостный рык толпы. «Нет», - прошептал побелевшими губами Марк. Просто - нет. Героически-бессмысленно, отчаянно-безрассудно, но он должен был попытаться спасти своих людей. Он не мог не попытаться. Солдаты выстроились у ворот, как он и приказал. Они беспрекословно готовы были идти за ним. Центурионы готовы были идти вместо него. Он был лучшим командиром, который был у них за долгие, долгие годы. Марк произнес молитву. Ворота открылись. Лязгнули щиты. Они побежали. 2. У дяди Марк стоял, одной рукой тяжело опираясь на палку, другой - о стену. Его сильное молодое тело вдруг стало неповоротливым и тяжелым. Зеленые речные воды, текущие вдоль той стороны дома, где находилась его комната, создавали красивый умиротворенный вид. Вид жизни, протекающей мимо. Он благословенно мало помнил о случившемся после ранения. Он четко помнил все, что было до. Лобовая атака, разъяренные дикари, медленное, но уверенное продвижение к цели, освобождение пленных, жаркая злость при виде выпавшего из защитного круга солдата - он не собирался больше терять людей, ни одного. А потом этот трубный звук, заставивший толпу разбежаться. И колесницы, - осознание на мгновение выбило дух, - боевые колесницы. Мог ли он закричать об отступлении раньше? Спасло бы их всех то крохотное мгновение, на которое он промедлил? Марк сжал упертый в стену кулак. Он не знал. Скорее всего, нет. Тут не было его вины. Вот только увидев, как с криком, лишаясь ноги, падает еще один солдат из спасательного отряда, он понял, что больше людей он не потеряет. Хотели убить его первым делом при штурме? Лишить бойцов командира? Отлично. Он сделает так же. И Марк, взяв с земли копье, пошел навстречу колеснице с главным друидом. Зеленые воды текли почти беззвучно. Завораживающе. Маняще. Марк зло тряхнул головой и отвернулся. Он просил богиню сохранить честь легиона любой ценой. Она сохранила честь. И оставила ему жизнь. Забрав ее смысл. За все самое важное платят не деньгами, не телесными травмами. За все самое важное платят кусочками души. Марк кинул последний взгляд на зеленые воды, прошептал короткую молитву и пошел к позвавшему его дяде. Старший Аквила был слишком сед и улыбчив, чтобы сравнивать его с молодым, стоическим образом отца, оставшимся в памяти у Марка. Но он не был похож на отца. Как и Марк. - Внешне ты больше похож на мать, - с нескрываемым любопытством, настоящая искра которого есть только у стариков и детей, разглядывал его дядя, - а вот норов - отцовский. И звучала в его голосе радость от осознания этого факта. За те пару недель, что он прожил в доме дяди после ранения, Марку в общении с ним было легко и комфортно, будто они давно знали друг друга. Он не чувствовал себя обузой или временным гостем. Он чувствовал себя частью семьи. Как и дядя, он был Аквилой. Они были из одного материала, и в молчании дяди он находил больше понимания, чем в, казалось бы, разумных словах родственников по материнской линии – тех, с кем прожил много дольше. Которых не любил, и которые не любили его. Хотя там, где он провел юность, было теплее и солнечнее, а тут - сплошная морось, затянутое небо и холодный ветер, эти места чувствовались ему родными. Тут жил его дядя. Тут умер его отец. Умер. Марк прислонился к стене, чтобы передохнуть. Нога заживала с трудом и долго. Короткий отрезок пути давался ему большой болью. Он надеялся, что отец умер в бою. Втайне желал, чтобы по воле богов он выжил. И весь холодел от мысли, что отец мог выжить не по воле богов, а от собственной трусости. Все то время, что он был в забытьи, разные варианты случившегося бродили у него в голове, представляя картины красочные и правдоподобные, изматывающие душу. Марк глубоко вздохнул и отошел от стены. Дядя, видя, как он все сильнее и глубже погружался в воды тоски и отчаяния, особенно после визита Лутория, пытался как-то развлечь его. И хотя он явно не любил такие представления, а Марк вообще не хотел куда-либо выходить из дома, они оба собирались в атриум. 3. Атриум Марк шел сам почти до самого конца, но лестница вынудила его принять чужую помощь. Уже уставший и раздраженный этим, он с неприязнью огляделся. Деревянные ряды, небольшая арена, много народу - все, как в любой римской провинции. Он пару раз посещал в Риме битвы и всегда выносил оттуда знание одного-двух новых ударов и уважение к гладиатору, их применившему. Он учился у них. Тут, что-то ему подсказывало, учиться было нечему. Орущие люди с обрюзгшими лицами, похотливые женские улыбки, направленные в его сторону, снисходительно-оценивающие взгляды мужчин. Марк вздохнул. Конечно, когда тебе плохо, все кругом кажутся уродами и идиотами. Это место не нравилось ему по одним только рассказам, а теперь и воочию… Марк отвернулся от арены, где еще только шутовски разминались неумелые вояки, и нетерпеливо, устав от тяжести в груди и подначиваемый болью в ноге, спросил про отца и сразу же поделился своей тревогой о его возможном предательстве. Боль ослабила щиты, которыми он окружал эту тему. Да и дядя был тут, наверное, единственным человеком, который мог понять его. - Твой отец был настоящий римлянин, - сказал дядя. Римлянин? Настоящий? Марк знал многих римлян, которых можно было назвать настоящими, но на которых ему никогда не хотелось быть похожим. Да и тут, на трибунах, наверняка присутствовал не один такой гражданин. Глубокие морщины пролегли у него между бровей. Сомнений не убавилось. На арене объявили настоящий бой, и толпа оживилась. Мощный гладиатор-фракиец поднятыми руками приветствовал зрителей. Второго противника, ниже ростом и совсем без доспехов, пинками в спину подталкивали на арену. Он хмурым взглядом осматривал толпу. - Это раб, - удивленно и досадливо вздохнул рядом дядя. - Бой между гладиатором и рабом никогда не бывает честным. Марк почувствовал, как внутри него натянулась невидимая струна. Что-то в манере держаться, прямой спине, мрачном взгляде этого юноши было таким знакомым, таким понятным. Раб, молодой бритт с синими татуировками на руке, с презрением, достойным плененного дикарями полководца, осмотрел беснующуюся публику. Перевел взгляд на фракийца. И, глядя ему в глаза, с гордо поднятым подбородком, отбросил в стороны меч и щит - свое единственное оружие и защиту. Да как он посмел, задохнулся Марк. Сердце у него заколотилось. Как он мог - не бояться? Обманутая публика возмущенно заверещала - ей отказывали в зрелище. - Какой смельчак, - дядя усмотрел в этом то, чего не видела толпа, - он не боится умереть. Неправда, сдержал возглас Марк, вдруг поняв. Он боится. Он не хочет умирать не в бою. Но биться на потеху? Развлекать ненавистную толпу? Он выбрал такую смерть, чтобы сохранить свою честь единственно возможным способом. Волк, запертый в клетке, заметался в ограниченном пространстве своей свободы, заскулил в предчувствии смерти. Остальные животные, приготовленные к схваткам, согласно вторили его вою. Человеческий гвалт, скулеж животных, шум собственной пульсирующей крови – все эти звуки вдруг будто приглушили. Лихорадочное биение сердца барабанным крещендо затмевало все остальное. Внимание Марка было полностью сосредоточено на этой худой, мускулистой фигуре, стоически принимавшей удары. Вот бритт опять упал, не сразу встал на ноги, отряхнулся от песка, выпрямился и посмотрел волком на своего соперника. Следующим ударом фракиец послал бритта на землю, и тот уже не поднимался. Грудная клетка его ходила ходуном, ноздри ненасытно втягивали воздух с запахом песка и застарелой крови, глаза смотрели в небо, необычайно чистое в этот день. Он готовился умереть, хоть отчаянно не хотел встречать смерть так рано и при таких обстоятельствах. Струна внутри Марка дернулась, рискуя порваться. Струна ли? Может, это был стержень, на котором держалось все его естество? Марк сглотнул. Во рту пересохло. Стук сердца перестал быть единственным бьющимся в голове звуком - гудящей волной его накрыл шум окружающего хаоса. Марк больше не был там, на арене, один на один с бриттом, вместо него, загнанным пойманным зверем, жаждущим свободы. Кругом было множество людей и они показывали пальцем вниз. Марку, потрясенному собственным острым сопереживанием, понадобилось мгновение, чтобы осознать, что это значит. Его убивали. Фракиец ждал, внимательно осматривая через прорези двуликого шлема сидящую так высоко и такую падкую до крови публику. Он тянул с последним ударом меча – видимо, не привык убивать без борьбы или испытывал непонятное другим уважение к противнику. Разочарованная публика требовала смерти. Марк, не мигая, смотрел на гладиатора, на острие его меча, приставленное к сердцу бритта. Тот глубоко дышал, каждым вздохом приподнимая лезвие вверх. Алая полоска крови на его губах слегка дрожала. Струна внутри Марка максимально натянулась, толкая его вверх, поднимая на ноги - больную и здоровую. Опираясь на плечо дяди, он хрипло и громко закричал: «Жизнь!». Зрительный сектор вокруг них в недоумении затих, потом зажужжал удивленным ропотом. Бритт вздрогнул, повернул на песке голову, выискивая обладателя голоса. - Жизнь! - закричал Марк еще громче, увереннее. Его плечи распрямились, большой палец изо всех сил тянулся вверх. Чуть не метая глазами молнии, он повелительным взглядом обвел толпу, приказывая: - Ну же, глупцы! Пальцы вверх! Величие его позы, прямота осанки, то, как он говорил, все в нем дышало – «вожак». И толпа подчинилась. Первыми сдались женщины. Звонкие срывающиеся крики «Жизнь!» опередили мужские развороты ладоней вверх. Мужчины, еще сами не понимая, по какой причине они должны щадить раба, лишившего их ожидаемого побоища, велись на командирский тон. Марк с замершим сердцем смотрел, как на трибунах поднимался частокол больших пальцев. Гладиатор убрал меч. Бритт поднялся. Осторожно, будто не понимая, что случилось, он огляделся, потом посмотрел прямо на Марка - с таким потрясенным удивлением во взгляде, что струна внутри зазвенела. На лице выступил холодный пот, а кровь, еще недавно, казалось, вся бившаяся в голове, схлынула вниз, запульсировав в ноге, которую будто жгло каленым железом - он слишком ее нагрузил сегодня. Израсходовав запас сил физических и душевных, Марк безропотно принял чужую помощь, чтобы уйти с трибуны. Делать здесь ему больше было нечего. Он не видел, каким задумчивым взглядом провожал его дядя. 4 Новый раб На следующий день дядя ушел рано, не сказав куда. Вид у него при этом был, как у заядлого заговорщика. Марк не обратил на это внимания - он все утро отдыхал и только далеко за полдень стал проявлять хоть какую-то активность. Вчерашняя вспышка будто выжгла его изнутри, оставив опустошение и легкое чувство стыда за проявленные эмоции. Но он не жалел о спасенной жизни. Когда эта спасенная жизнь переступила порог его комнаты, Марк весь подобрался. Бритт тоже выглядел ощетинившимся. Дядя направляюще подтолкнул его в спину, и острое лицо бритта закаменело. - Его зовут Эска, - только и сказал дядя, оставляя их двоих наедине. - Мне не нужен раб, - все еще недовольным тоном из-за того, что его застали врасплох, сказал Марк. - А мне не нужны хозяева. Бритт смотрел на него так, как он смотрел на фракийца днем раньше: с гордо поднятой головой и молчаливым вызовом в глазах. Прямой и весь настороже, будто в ожидании удара из-за спины, он казался выше ростом, чем был на самом деле. Потом взгляд его изменился: в нем расплескалось, дрожа на свету, удивленное непонимание: - Ты спас меня. Марк вздернул подбородок на эту обвиняющую благодарность. Слова о том, что настоящий мужчина не должен просить о пощаде, вибрирующее напряжение, исходящее от бритта, все его поведение было так созвучно Марку, что он ни капли не удивился, увидев нож в руке Эски. И не испугался. Только молчаливо выжидал, что бритт сделает дальше. Тот кинул нож - память об отце, залог своего слова - ему в ноги и молчаливо опустил глаза. Марк посмотрел на пол, посмотрел на Эску, замершего в ожидании, хмыкнул, привлекая его внимание. Бритт поднял на него взгляд. Марк указующе посмотрел на лежащий на полу нож, показал глазами на свою перебинтованную ногу, скрестил взгляд со взглядом Эски, вопросительно приподнял бровь. Эска безропотно опустился на колени, поднял нож и подал его Марку. Бессловесно и покорно. Марк аккуратно взял странного вида лезвие. Осторожно спрятал его за пазуху. Он знал цену реликвиям. И чести. С этого дня Эска стал его тенью. Молчаливой, опасной и очень послушной тенью. Приказы других он совершенно игнорировал. Даже дядины наставления выполнял только после одобрительного кивка Марка. Его постоянное присутствие, такое незаметное и явное одновременно, подстегивало Марка держать спину прямо, сдерживать стоны боли, не перебарщивать с вином и не стоять слишком долго у края реки, разглядывая ее мутные воды. Он стал больше ходить, пытаясь разработать ногу. Эска в такие прогулки становился к нему чуть ближе, чем обычно, сокращая размер своей невидимой цепи на расстояние вытянутой руки, чтобы подхватить Марка, если у того откажет нога. Марк чуть ли не рычал на него, когда нога подкашивалась и Эска мгновенно делал шаг к нему. Но помощь принимал. Дядя, наблюдая за ним, прятал довольную улыбку в усы. До тех пор, пока собственное упрямство в поведении не стало серьезно угрожать здоровью Марка. Марк чувствовал себя скверно. Черные мысли о бессмысленности лишенной чести жизни опять накрыли его с головой. Физическое состояние ухудшилось. Разработка ноги внезапно дала обратный эффект тому, на который он рассчитывал. В этот день он не смог пройти и четверти своего обычного маршрута, выбившись из сил в самом начале пути. Ни есть, ни пить не хотелось, боль не затихала ни на минуту, а Эска в течение дня слишком часто поднимал на него взгляд, и Марк с раздражением читал в нем беспокойство. Ночью Марк, сжав ладонью деревянного орла у себя на груди, долго не мог уснуть и слушал дыхание Эски у двери. Тот всегда засыпал позже него, а просыпался раньше. Всегда. Несколько раз Марк пытался опередить его в этом, но у него ни разу не получилось. Идеальный солдат, внезапно подумал Марк и провалился в забытье, где отец его то сражался до последней капли крови, то трусливо бежал от нагоняющего его врага. Утром он очнулся от дядиного голоса: - Как он? - Терпимо, - пробормотал Марк себе под нос. Во рту было сухо, все тело ломило. Тут он понял, что обращаются не к нему, и резко открыл глаза. Эска, потупив глаза, стоял рядом с дядей, едва заметно, но все же ближе к кровати, и мотал головой. А дядя смотрел на Эску, не на него, и хмурил брови. Марк вспыхнул и приподнялся на локтях, в ноге тут же дернуло. От неожиданности он не сдержал стон. Дядя мрачно посмотрел на него, покачал головой и вышел из комнаты. 5 Врачевание Врач появился несколькими днями позже. Веселый активный человек, старый друг дяди, хороший эскулап. - Я бы назвал себя самым лучшим, если б не моя природная скромность, - улыбался доктор, ощупывая, осматривая, ковыряясь в его ране. - Поэтому я называю себя просто лучшим. Марк крепко стиснул зубы, шея у него напряглась, хоть пальцы у врача были знающие и на удивление не причиняли боли. Но когда его будто между делом спросили об операции, Марк напрягся уже всем телом. С утвердительным ответом его опередил дядя, непринужденно подхвативший легкий тон врача. И они оба ушли разговаривать о нем, вспоминать истории из совместного прошлого, обмениваться новостями о старых знакомых. Марк видел, как, выходя из комнаты, дядя повернул голову к Эске и что-то сказал ему глазами. А Эска едва заметно, но кивнул. Сил злиться у Марка не было. В последние дни, во время сплошного непрекращающегося приступа боли, его все раздражало. Но теперь не было сил даже на простое возмущение тем, что его, как ребенка, игнорировали, оставляя Эску за старшего. Марк про себя усмехнулся: в сущности он и вел себя, как ребенок, у которого болит зуб. Моление Асклепсису, чтобы эскулап избавил его прежде всего от этого недостойного поведения. Впрочем, дети не пьют. Много. - Принеси вина, - попросил Марк. Ему нужно было подготовиться к операции. Когда его привязывали к столу, Марк был кристально трезв. Ногу затянули ремнями. Эска принес теплую воду, врач, всем своим видом показывая, что это рядовая процедура, буднично готовил инструменты. Марк откинулся на столе, поцеловал деревянного орла, прочитав про себя жаркую короткую молитву, поймал взгляд Эски и увидел в нем отражение их первой встречи. Расширившиеся зрачки дрожали странным удивленным сопереживанием. И было ему также неловко присутствовать тут, как и Марку от его присутствия. - Ты можешь идти. И тут вмешался врач. Марк чуть не заскрипел зубами от его слов. Он знал, что врач прав, знал, что дядя откажется, если он попросит его, знал, что опять дает слабину, спросив тем не менее. Он отчаянно не хотел, чтобы Эска был тут, когда его будут резать. Он знал, какая боль его ждет. Горячий стыд от возможного своего поведения опалил Марку щеки. Когда Эска навалился на него всем своим весом, подавляя этим неконтролируемые судороги, Марк не знал, куда девать глаза. Потому смотрел прямо. Он так привык. Когда острое железо взрезало рану, Марк не закричал. Все его тело в безмолвном крике подалось вверх, но он лишь крепко стиснул зубы, подавляя стон. Глаза у Эски были цвета тины, смешанной с песчаным илом. Марк тонул в их омуте. На этот раз отец бежал с орлом весь в крови и с ужасом в глазах. Марк очнулся, чувствуя себя слабым и будто выжатым под прессом, но с легкой головой. Взмах ресниц, приближающийся шорох шагов, и вот его уже поят водой - прежде, чем он осознал силу своей жажды. Эска держал его голову осторожно, мягко, невысоко от подушки, воду лил маленькими порциями, так, что она не разливалась. Марку было трудно разглядеть лицо Эски в вечерних сумерках, но глаза бритта, когда он задал вопрос, волновавший его даже в забытьи, светились выражением восхищенного уважения - недоуменного, будто чувство это помимо воли хозяина нашло выход наружу из тесной грудной клетки, а он даже не знал, что оно там было. Эска молча покачал головой в ответ. Что ж, Марк облегченно выдохнул, он не навлек своим поведением бесчестия чуть больше, чем уже было у имени его семьи. - Спасибо, - поблагодарил он. То ли за ответ, то ли за воду. То ли за этот блеск в глазах, который красноречиво говорил о том, что Марк вел себя достойно. Эска бесшумно отставил пиалу с водой и вернулся в свой привычный угол. Уже оттуда, сидя у стены, глядя на Марка, он произнес: - Врач сказал: операция прошла хорошо. Нога заживет. Доктор прожил у них в доме некоторое время. Он несколько раз осматривал Марка и довольно цокал языком. Марк быстро шел на поправку. Когда он первый раз встал с кровати, слишком скоро после операции, Эски не было рядом. Марк специально отослал его за едой. Он стоял, прислушиваясь к своим ощущениям. Боли не было. Конечно, была та зудящая, знакомая, тянущая боль заживающей раны, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что Марк испытывал раньше. Он сделал шаг вперед и покачнулся. Эска, вошедший в этот момент, глухо зарычал, кинул корзину с фруктам на стол и поднырнул Марку под руку. Марк крепко сжал плечо Эски пальцами, сделал шаг уже с опорой. Он был еще слаб. Но он мог ходить. Марк неуверенно улыбнулся и повернул голову к Эске, неосознанно разделяя радость момента. Эска коротко кивнул. И Марк позволил ему довести себя до туалета, впервые не испытывая чувство тоскливой досады и душевной горечи от принятия помощи. 6 После операции (Званый ужин) Садиться на лошадь он пока не рисковал - врач не советовал. Но приглашение на ужин по дядиному настоянию принял. Приятели старшего Аквилы звали его в гости еще до операции, но Марк по понятным причинам вежливо отказывал. Тут его пригласили незнакомые дяде люди, что было неожиданно. Чтобы дядя - и не знал всех в округе? Оказалось, знал, но не близко. - Довольно… замкнутые, - дядя задумчиво подбирал слова для их описания, - зажиточные, старомодные. Последнее определение явно касалось пригласительного письма, которое он крутил в руках. Марк хмыкнул. Странно, какой непривычной ощущалась улыбка на его губах. - Ты должен пойти. Мне любопытно. Теперь Марк сидел за богато обставленным столом и пытался вести битву на поле светской беседы, которую он всегда отчаянно ненавидел. В мужской компании он бы нашел, о чем говорить, но дело ухудшал численный перевес сидящих за столом женщин. Грозного вида пожилая матрона дружелюбно растягивала губы в натренированной улыбке. Две девушки, одна - хозяйская дочь, другая - ее подруга, постоянно хихикали, призывно улыбались и пытались, на римский лад, полулежа растянуться на скамье. Кажется, Марк видел их в атриуме. Хозяйский сын, бледный юноша с завитыми, как у столичных модников, волосами, что-то манерно и нудно рассказывал про современную римскую моду. Марк не слушая кивал и дожевывал жареного цыпленка. Хозяйская племянница, маленькая, лет пяти кучерявая девочка, сидела у самого края стола напротив и хмурила брови в его сторону. Она ему нравилась. У нее были вострые темные глаза и недовольное из-за его присутствия лицо. Из-за него ей приходилось держать спину прямо и хорошо вести себя за столом. Марк ее понимал. Внезапно он поперхнулся куриным мясом. Под столом по его правой ноге, от щиколотки до колена, двигалась чья-то обнаженная ступня. Потом, чуть под другим углом, но не менее настойчиво, похожий маршрут прочертила другая. Марк замер, лихорадочно высчитывая, кто это мог быть. Матрона и ее дочь сидели напротив, подруга и сын - по бокам. Это же не может быть сын? Третья ступня, без игривых прелюдий, опустилась ему на колено. За своей спиной он ясно услышал чье-то фырканье. Эска. С его позиции ему, наверное, все хорошо было видно. Кажется, две ноги столкнулись друг с другом, но никто из ужинавших не выдал себя лицом. Это, видимо, было высоким искусством, решил Марк, обдумывая, как бы скорее и непринужденнее завершить эту трапезу подстольного соблазнения. Третья ступня вдруг быстро и нахально заскользила от его колена к паху. Марк, закашлявшись, отпрянул от стола. Он неожиданно ловко нашел слова, чтобы похвалить застолье, описать, как разболелась его нога, сослаться на заветы доктора, пообещать в скором времени вернуться... и быстро ретироваться. Освещая обратную дорогу факелом, Эска держал лицо, но Марк заметил его суженные и будто прикушенные изнутри губы. Он обернулся на чрезмерно гостеприимный дом, оставшийся позади, и чуть сбавил шаг – взятый темп ходьбы больше напоминал бегство. Марк рассмеялся, вспоминая произошедшее, и Эска тут же улыбнулся - широко и понимающе. Для Марка было большим удовольствием наконец сходить в баню - раньше, чтобы рана не размокла, он не мог долго находиться в воде. Теперь он с наслаждением нежился в прохладном бассейне после жаркой сауны и последующего массажа. Эска зорко следил за ним из угла зала. Марк чуть не позвал его искупаться тоже, но вовремя прикусил губу. Это не река. Хотя… Воспоминание про реку навело его на другую мысль. Он осмотрелся: народу было мало, время неурочное, он никому не помешает. Марк взмахнул руками, будто крыльями, и, неглубоко нырнув, стал рассекать мягкую гладь прозрачной воды. Вот он коснулся мраморной поверхности одной стенки бассейна, перевернулся в воде, оттолкнулся ногами и поплыл в обратную сторону. Противоположная стенка бассейна оказалась под руками слишком быстро - он даже не успел как следует разогнаться. Еще кувырок, и опять преграда появилась, будто только его и ждала. Марк недовольно мотнул головой и вылез из бассейна. Эска ждал его с вытянутым полотенцем. - Завтра надо сходить искупаться на реку. Эска качнул головой, не поддерживая и не возражая. Марк наскоро вытер голову, обмотался широким лоскутом ткани на манер тоги, позволив каплям воды стекать по шее и плечам, бодряще холодить кожу. Он на секунду замер и с видом гончей, учуявшей след, ухватил еще одну мысль в своей голове. Добавил: - На лошадях. Эска прищурил глаза, прикидывая что-то в голове, возможно - оговоренные доктором сроки для каждого из этих занятий. Марк смотрел на него, также сощурив глаза в ожидании возражений, которые он знал, Эска не выскажет. Эска кивнул. Марк, неожиданно довольный, широко улыбнулся. 7. В саду Раньше он только и мог, что сидеть в библиотеке - уперев взгляд в одну строчку свитка с новомодной поэзией, не видя куцых фраз, а только снова и снова пытаясь прочесть их. Или, большей частью сидя, кидать легкие дротики. Его телесное заточение было относительно недолгим, но Марк, содрогаясь, вспоминал свою немощь и все возможности, которое она отбирала. Первое время, ступая на выздоровевшую ногу, он подспудно ожидал появления боли, предчувствовал ее самым краешком сознания, и, сам не отдавая себе в этом отчета, пускал Эску по левую сторону. Боль не приходила. И было от этого радостно и страшно одновременно. Когда он, еще сидя, один за другим кидал дротики в специально установленный для этого в саду широкий толстый деревянный круг, Эска, стоя рядом, невозмутимо разглядывая землю, а потом приносил ему ворох маленьких железных ос обратно. Но Марк видел, как он украдкой поднимал взгляд и смотрел - то на него, то на мишень, то на стремительный полет маленького острия. Марк сменил дротики на кинжалы, и интерес у Эски стал более явным. Он уже не прятал взгляд в землю. Марк однажды предложил ему метнуть кинжал. Молчаливо указал ему бровями на мишень, когда Эска принес ему нож после очередной попытки. Эска не ожидал подобной просьбы, но быстро спрятал удивление за привычной стоической маской. Он долго примерялся и кинул лезвие слишком высоко в цель, но это было - Марк знал - из-за низкой посадки мишени, под сидячего, и из-за непривычности кинжала. Он подумал, а не дать ли Эске его нож, но сам себя мысленно одернул. Однако он запомнил тень улыбки на лице Эски в тот день. Теперь, подняв мишень на нужный уровень, Марк встал от нее подальше, широко расправил плечи, и, кинув один раз кинжал, предложил второе лезвие Эске. Тот молча взял, крепко сжал рукоятку, с терпким послевкусием благодарности в жесте, встал в позу. Марк слегка подправил ему локоть, подкорректировал прицел, и с удовольствием смотрел, как Эска бьет в цель, в центр. Они тренировались по очереди с дротиками и кинжалами. Потом Марк принес копье. Первый бросок с небольшим разбегом, замах - и рука дернулась, копье полетело слишком высоко. Марк застыл, как молнией пораженный. Яркий образ величавого друида - темные, излучающие жгучую ненависть глаза, топот подкованных копыт, полет копья и взлетающая вверх колесница - предстали перед его глазами слишком живо, Марк и не знал, что запомнил все так четко. А потом его накрыло воспоминанием о белой, обжигающей боли, причиненной опускающейся на него, ломающей тело колесницей. Сердце колотилось где-то в висках, над верхней губой выступили капельки пота, Марк моргнул, возвращая себя в настоящее. Эска, с принесенным копьем в руке, стоял прямо перед ним, а между бровей у него залегла складка, которую Марк не видел на его лице раньше. Эска звал его по имени, а левое плечо Марка еще хранило легкое покалывание от касания ладони, которую Эска убрал, как только Марк посмотрел на него осмысленно. - Что? Нога? Марк мотнул головой. Он облизал пересохшие губы и попытался собрать внезапно раздробленные части своего сознания в привычную монолитную твердь. - Ранение… Меня накрыло колесницей, когда я убил копьем возницу. - Марк смущенно изогнул край губы. - Внезапно вспомнилось. Эска стоял все еще слишком близко - как раньше, когда думал, что нога вот-вот подведет Марка. Только не за спиной, а прямо перед ним. И смотрел в глаза, а не в землю. - Ты вышел один на один с колесницей? Марк пожал плечами, большое ли дело, и кивнул головой. Он не знал, что рассказали Эске про него рабы. Он не знал, разговаривал ли Эска вообще с другими рабами. - Я должен был защитить своих людей, - сказал Марк, как будто это все объясняло. И Эске это все объяснило. Глаза его опять засветились уважением, от которого у Марка ёкнуло сердце. Эска кивнул, будто сам себе, а не ему, опустил взгляд, отдал Марку копье и ушел с линии броска. Марк крепко сжал древко, глубоко вздохнул, успокоил опять было засбоившее сердце, встал в позицию и запустил копье в длинноволосую голову, опять представшую перед его внутренним взором. Он отрицательно мотнул головой Эске, уже собравшемуся бежать за копьем, и пошел за ним сам. Встал в позу, кинул, принес обратно. Он бросал и бросал в постепенно истончавшийся грозный образ врага, пока тот совсем не стерся, и перед глазами не осталась одна только деревянная мишень. Марк тяжело дышал, руки было больно поднять, нога гудела, и он стал слегка прихрамывать. Светлые сумерки с вересковым запахом и предчувствием дождя окутывали сад. До темноты оставалось еще немного времени. Марк протянул копье Эске. На миг оперся на Эскино плечо, скрипнул зубами, выпрямился, не отходя далеко, осмотрел положение тела. Эска не кидал, ждал поправок. Марк чуть нажал ладонью на внутреннюю часть его колена, чтоб нога больше сгибалась, в остальном Эска превосходно копировал его движения. До темноты, окрасившей все вокруг серым, копье кидал только Эска. И только поздним вечером, почти ночью, Марк обнаружил, как сильно он голоден, ведь они в этот день пропустили и обед, и ужин. В последующие дни они тренировались с дротиками, кинжалами и копьями так, как Марк привык тренироваться каждый день в лагере. Долго и основательно. В одну мишень по очереди. Пока Марк не нашел пылившийся у дяди лук. Лицо Эски, увидевшего лук, засветилось так, что ни под какой маской это спрятать уже было нельзя. Его пальцы сжали полукруг гибкого дерева с таким трепетом, что Марк не мог не заметить. Даже специально не наблюдая. Когда Эска выстрелил легко и уверенно, и стрела полетела точно в цель, а он горделиво выпрямившись, стоял с тенью полуулыбки на лице, будто вспоминая что-то хорошее из прошлого, Марк впервые подумал о том, в каком возрасте его пленили. Подумал и отогнал эту мысль прочь из головы, слишком уж она обжигала возможными ответами. Марк никогда не любил лук, и тот платил той же монетой - не давался ему с такой легкостью, как остальное оружие. Не можешь использовать оружие максимально полезно - избегай использовать его. Марк слишком хорошо владел мечом, копьем и остальным колюще-режущим оружием, чтобы расстраиваться из-за не сложившихся отношений с луком. Привычную ежедневную тренировку они начали непривычно: с сооружения новой мишени. Закончив, Марк молча отдал лук Эске и, сказав только «Твой», пошел собирать оружие для собственной мишени, даря Эске сокровенный момент радости в одиночестве. 8. На рынке. Схватка Она улыбнулась ему. Не томно, не призывно - просто улыбнулась, показывая, что оценила его молодость, красоту и силу. Марк неожиданно улыбнулся в ответ. Она не была ни молоденькой девчушкой, жаждавшей романтики, ни принципиально нацеленной на замужество провинциалкой. - Вдова. Шестеро детей. Троих похоронила в младенчестве, троих воспитывает образцовыми римлянами. В скором времени собирается к родне мужа. Хороший род. Живут где-то в Испании, - будто между делом сообщил ему дядя, когда они не спеша прогуливались по рынку. Марк опять посмотрел на нее. Она задержала его взгляд. Статная, высокая, с бледным красивым лицом и грустными глазами, в которых бесстыдно и очень честно читалось предложение. Марк пошел за ней, что-то сказав дяде извиняющимся тоном. Дядя только фыркнул, будто обидевшись на Марковы сомнения в его сообразительности. Эска пошел следом. Марк оставил его у входа в дом, пробормотав что-то про свободное время. Эска фыркнул - почти как дядя ранее, и встал у дверей, заложив руки за спину. Он будто наложил на себя аскезу службой Марку. Спальня была аскетичной, пустой. Все вещи уже были собраны и ждали переезда. Марк обнимал теплое женское тело, пытаясь передать ему чувство уверенности в будущем. Последний шанс получить обычную физическую радость перед тем, как полностью войти в роль строгой вдовы перед родней мужа, перед детьми, перед собой. Она была благодарна ему за это. А Марк, перебирая ее длинные черные волосы, прислушивался к звенящему чувству опустошения внутри себя. Всегда, сколько он себя помнил, его энергия имела направление. Он стремился к цели и тратил все свои ресурсы на ее осуществление. Теперь он чувствовал, что растрачивает себя попусту. Опять заворочалась в груди холоднокровная гнида душевного отчаяния, заснувшая было от радости выздоровления. «Спи, - приказал ей Марк, - спи!» Марк ушел, когда женщина заснула. После длинного монолога про почившего мужа, про детей, про страх переезда. Ей нужно было выговориться, и Марк не торопился уйти. Эска стоял у двери все таким же напряженным, готовым к обороне цепным псом, каким становился на входе… несколько часов назад. На улице уже горели факелы, освещая путь прохожим. Увидев выходящего Марка, Эска отмер, окинул его скептическим взглядом, подправил складку тоги, зажег свой факел и в благословенном молчании пошел за Марком следом. Марку нужно было успеть зайти в одно место. Лавка еще работала. И Марк вздохнул в ней свободно. Он кивнул Эске, чтобы тот сам занялся выбором. Смотрел, как он примеряется к мечам, держит каждый в руке, делает взмах. И к этому оружие он привычен, подумал Марк, значит не совсем ребенком… И прикусил себе кончик языка. Кузнец показывал самые красивые, самые искусные свои произведения, но Эска, полностью отдавшись предоставленной задаче, рассматривал те, которые были им доступны по деньгам, а из них - отсеивал худшие. - Какой?- спросил Марк, когда Эска стал выбирать только между двумя мечами. Эска взвесил оба в руке, нахмурился и протянул Марку нужный меч. Марк улыбнулся, взял оба. Опробовал их в руках, осмотрел. Эска выбрал тот, который подходил Марку идеально: по весу, по длине, по заточке лезвия и удобству рукояти. Марк вздохнул, усмехнулся мягкой улыбкой, и повторил вопрос: - Какой тебе нравится больше? У меня уже есть. Эска вздрогнул и показал рукой на второй меч: более легкий и короткий. На следующий день они включили в тренировку бой на мечах. Удары отрабатывали боевыми, а дрались деревянными. Марк, опытный в этом деле, тормозил меч у самого тела, на расстоянии с толщину ногтя, а Эска бил до конца, сам шипел на себя за попадание, в следующий раз останавливал удар из-за слабого замаха далеко от цели, получал за это окрик уже от Марка, и опять бил по телу. Вечером Марк с любопытством, посмеиваясь, разглядывал вновь приобретенные синяки на своем теле. Эска рассматривал их же, но со злостью и неудовольствием. Эмоции на его лице проскакивали все чаще и чаще. Или он не мог, а, может, не хотел прятать их перед Марком, или Марк научился заглядывать под его маску. На следующее утро Марк с болезненным трепетом в сердце открыл свой сундук с доспехами. Осторожно, один за одним, вынул их на поверхность. В некоторых местах еще чернела кровь, металл ножной защиты был помят. Марк вздохнул. Вздохнул еще раз, и, зажмурив глаза, позвал Эску, чтобы тот помог ему одеться. Эска зашел в комнату с корзиной еды, которую специально готовил на вынос, и Марк спиной почувствовал, как он замер. Бесстрастно, исполнительно, Эска затянул в доспехи грудь Марка, закрепил на предплечьях защитные браслеты, приподнял над головой роскошный шлем, но Марк, отрицательно мотнув головой, быстро провел по короткой выпуклой отметине на подбородке. Всегда ненавидел эту вещь. Эска, со шлемом в руках, сделал шаг назад. Марк расставил ноги пошире, расправил плечи в таком привычном и таком чуждом теперь обмундировании. Эска смотрел на него. Лицо окаменевшее, застывшее, а в глазах – пляска ужаса и восхищения. - От синяков, - непонятно зачем объяснил Марк, немного обескураженный такой реакцией. Эска, сглотнув, кивнул и отвернулся. Бой у них прошел в молчании, окрашенном странной аурой настоящей воинственности. Эска уже не злился на себя, если попадал по Марку, а, казалось, наоборот, специально целил в доспехи удары посильнее. Сосредоточенное лицо и напряженное тело Эски и лязг доспехов Марка придавали схватке окрас настоящего боя. Складывая доспехи обратно в сундук, Марк прочитал облегчение в глазах Эски. Что ж, сколько бы ему лет ни было, их было достаточно для того, чтобы запомнить и возненавидеть эту форму. И людей, которые ее носят, добавил про себя Марк и поморщился. К этим людям он больше не принадлежал. Эти красивые, мощные доспехи являлись болезненным воспоминанием для них обоих. Лучше было их больше не доставать. - Поедем завтра на охоту, - сообщил Марк Эске, захлопывая крышку сундука. - На кабана. 9. Начало пути Охота была славной, удачной. Быстрой. Марк размял тело и разогнал кровь. Они, вдвоем, хорошо провели время. В загоне животного всегда играло роль хорошее сопровождение, а Эска действовал идеально. Они слаженными, отточенными движениями, будто не в первый раз, загнали кабана. Уложились в один день. Сидя на нагретом солнцем камне у самой реки, пока Эска сноровисто потрошил тушу у него за спиной, Марк отпил из фляги, оглядел такие привычные теперь зеленые воды, в которых еще недавно они купались. Теперь вода казалась обманчиво теплой сверху, а снизу сводила ноги. Лето сдавало свои позиции неохотно, медленно, цепляясь солнечными лучами за выцветшую, засохшую траву. Эска прошел мимо него с окровавленным ножом. Сполоснув в воде руки, он аккуратно вытер лезвие об одежду. Марк посмотрел на него, перевел взгляд на реку, сощурился на чистый небесный горизонт. В этот момент он испытал чувство счастливого умиротворения. Тут было хорошо. Словно затишье перед бурей. Ранним вечером они вернулись домой. Оставив лошадей в конюшне и даже не успев толком помыться, они пошли в дом. В саду, на пути, стояла пара солдат. Чей-то почетный эскорт или нечто похуже. Марк весь подобрался и опять спиной почувствовал, как напрягся Эска. Из дома доносились голоса. Гости. Ненароком прервав трапезу старых друзей, Марк с тревожным любопытством оглядел дядиных гостей. Старый и молодой, как собака и ее хвост. Клавдий Марцелл, почетный легат, даже повел носом, будто определяя, из его ли Марк стаи. Из его. А Сервий Плацид, легатский хвостик, казался из породы тех людей, которые были так неприятны Марку. Марк пожал его предплечье, тщательно давя растущую неприязнь. Ведь может же он ошибаться? Но он не ошибся. Каждая фраза Плацида, каждое его слово будто нарочно метили в больное место Марка. Не специально, почти не намеренно, а бесхитростно, неучтиво и откровенно выражая свое мнение, Плацид злил Марка еще больше. Потому что он имел право так говорить, хоть и не имел права так думать. Все отрочество разом встало у Марка перед глазами. Все мальчишки, которые озвучивали то, о чем Марк даже подумать не смел. Он мог, ударив, запретить им так говорить, но он не мог приказать им так не думать. Все его обидчики получали физический отпор, но их слова, косые взгляды, усмешки подтачивали Марка изнутри, сеяли сомнения, которые со временем росли и крепли. - Девятый... Кто в Риме не знает девятый? Простые слова, но с какой интонацией произнесенные. Марк скрипнул зубами, за его спиной тихо вздохнул Эска. Дядина рука, успокаивающе накрывшая его плечо, смирению не помогала. Опять его резали по живому. И это было намного больнее операции на ноге. Клавдий Марцелл, неодобрительно взиравший на своего протеже, слегка подправил тему разговора. Смягчил острые углы, превратив почти что ссору в плавную окружность беседы. У Марка все натянулось внутри при слове «орел». Сердце разогнало кровь и застучало, как днем на охоте. Орла видели. Если видели, значит, он не уничтожен. Если он где-то есть, значит, его можно найти. Орел потерян, честь потеряна. Орел возвращен, значит, честь восстановлена… И Сервий Плацид опять обрубил ему крылья одной только фразой. Марк не сдержался, вскочил, желваки у него на лице напряглись. Плацид смотрел на него удивленными честными глазами, будто не понимая, что он такого сказал. Марк мог ударить его, мог убить, мог разорвать его горло зубами, но возможную правоту его слов он не мог опровергнуть. Без орла - не мог. Разъяренным раненым зверем, под укоризненное дядино «Ма-а-арк» он невежливо сбежал от гостей. Метровым шагом пронесся мимо вояк в саду, плечом открыв двери, влетел в свою комнату, покружил по замкнутому пространству, выпуская пар. Эска, как всегда, неотделимой тенью был рядом, стоял в арочном проеме между комнатами и исподлобья наблюдал, как Марк загнанным зверем кружит по комнате. Всполохи бессильной ненависти и злобы выжигали что-то у Марка в душе. Он остановился, повернул голову: Эска рассматривал его с непонятной смесью сочувствия, понимания и смятения в глазах. Огненные отсветы факелов высветляли его глаза и кожу до странного светло-золотистого цвета так, что он казался совсем чужеземным. Марк замер около своего любимого наблюдательного пункта, открывающего вид на реку, прислонил пылающий лоб к прохладной стене. Вот оно. Или река и бесчестье или орел и смысл жизни. Как для кого-то слово «честь» может быть пустой формальностью? Просто набором идущих друг за другом звуков? До этого момента у Марка не было даже призрачного шанса, чтобы вернуть то, к чему он так стремился всю свою жизнь, чего так желал достичь всей своей службой. Он мог попытаться и смириться с тем, что у него есть, и жить и дальше так, как жил. Но, знать, что существует хоть крохотная возможность восстановить доброе имя своей семьи, и не попробовать? Ему не будет спокойствия, ему не будет прощения, ему не будет смысла жить. Двери открылись, но Марк не повернул голову. Дядя пришел, проводив гостей - наверное, извинившись за поведение племянника, забыв при том, что оскорбляли имя его брата. Или он научился с этим жить? Марк этому учиться не хотел. Дядя вразумлял его мягко, осторожно, а Марк не мог понять, как он не понимает такой простой вещи. Срывающимся голосом он опять, как тогда на арене, открыл перед дядей то самое сокровенное, что ело его изнутри. Лучше умереть в поисках чести, чем прожить в бесчестии. Марк знал, что дядя волнуется за него, искренне любит и тревожится за его судьбу, но если судьба – это дар богов, нужно довериться им. То, что он задумал, было сущим безумием, самоубийством или очередным бессмысленным геройством. Но Марк почувствовал твердую спокойную уверенность от принятого решения. 10. Адрианов вал От принятия решения до его реализации у Марка прошел едва ли день. Он торопился: осень вступала в свои законные права. Марк собрал для себя и Эски все самое необходимое, обнял дядю на прощание, запрыгнул на коня. Волнительное предвкушение живило кровь. Он опять стал туго натянутой тетивой, вибрирующей в поисках цели. Дядя с грустью в глазах провожал его, всеми силами пытаясь показать, что не считает эту встречу последней. Марк был ему за это благодарен. Эску старший Аквила окинул хмурым взглядом. Марк вспомнил, как еще вроде бы совсем недавно, одним теплым днем они гуляли с дядей вдоль реки, пробираясь сквозь заросший высокой травой берег. Дядя попытался отослать Эску в дом, он что-то забыл там. Эска упрямо выдвинул подбородок вперед и проигнорировал просьбу, ведь она не касалась благополучия Марка. Дядя метнул раздраженный взгляд на Марка, и тот улыбнулся, почему-то довольный таким развитием событий, хотя тут же попытался стереть улыбку с лица под осуждающим взглядом ближайшего родственника. Но губы опять предательски изогнуло. Марк хмыкнул, опустил глаза и обратился к Эске, не сумев убрать смех из голоса: - Эска будь добр, выполни дядину просьбу. - И, не сдержавшись, добавил громким шепотом: - Нам надо посекретничать. Дядя внезапно стал похож на раздувшегося петуха. Он проводил мгновенно выполнившего приказ Эску тяжелым взглядом, и, повернувшись к Марку, задумчиво рассматривал его некоторое время: - Я слышал, он зовет тебя Марком. - Да. - А ты его - Эской. Марк пожал плечами. Нелепо было подтверждать очевидное. - Всегда по имени... Марку было неуютно под этим долгим оценивающим что-то взглядом - неясно, что там дядя решал про себя. Но когда Эска вернулся, принеся дяде его смешную шляпу от солнца, Марк смог распознать сомнение на лице дражайшего родственника. Дядино удивление, последовавшее за решением взять Эску с собой на поиски орла - такое простое, естественное и само собой разумеющееся решение для него самого, и такое чуждое, странное, нелогичное для дяди - оказалось для Марка полной неожиданностью. Как можно было идти одному, без него? Марку такая мысль даже в голову не пришла. Он сросся со своей тенью. Да и что бы тут делал Эска без того единственного, чьи приказы он только и исполнял? Дядя, каким бы терпеливым он ни был, долго бы терпеть такое не стал, а с другим хозяином… С другим хозяином дело бы опять окончилось ареной. И как можно было сомневаться в словах Эски, в его клятве? Думать, что случись возможность, и Эска перережет ему горло? Хотя дядя не присутствовал в тот момент, когда Эска принес свой обет, не слышал этот твердый голос, не видел этот взгляд. Кем бы Эска ни был в своем племени, он знал слово чести и чтил память отца. Как и Марк. До стены они ехали галопом, с редкими привалами. Когда стал виден вал, сбавили скорость, остановились у самой каменной кладки. Дозорный пункт встретил их атмосферой затхлости и расхлябанной дисциплины, солдаты имели запущенный вид. На мгновение Марку захотелось сказать Эске, который с зыбкой уверенностью смотрел то на него, то на разбойничьего вида солдат, что при его командовании тут все было бы совсем по-другому. Один солдат, главный в патруле, оскалив страшные зубы, поинтересовался, куда они едут. И загоготал от услышанного ответа. Марк, не скрывая брезгливого презрения, ждал, когда он отсмеется. А потом просто сказал: - Открывай ворота, солдат. Уверенное спокойствие его голоса, стать, осанка, то, что всегда выделяло его из толпы даже без командирских регалий, вмиг преобразило солдат. Они тут же подобрались. И открыли ворота. Марк под мрачное напутствие «увидимся на том свете, римлянин» выехал в открытый простор земель, не принадлежавших римской империи. Ворота, закрываясь, лязгнули за спиной. Так вот, что чувствовал Цезарь. Это пьянящее чувство безвозвратности. Рубикон был пройден. 11. Каледония I Марк был рад, когда голые холмы сменилась для разнообразия лесной порослью. Он успел устать от этой выбивающей дух дали, от которой, если в нее долго всматриваться, слезились глаза. Но голые обезглавленные трупы людей, висящие на деревьях, радости поубавили. Он знал про жестокость к живым - в определенные моменты только она гарантировала правдивые ответы. Он не понимал жестокости к мертвым. Первый привал на ночь они сделали в этом лесу, отмеченном печатью смерти. Эска по пути подстрелил жирного зайца, и у них был сытный ужин. Марк расстелил одеяло ближе к костру, лег к нему лицом, и, повелительно пробормотав Эске, убирающему посуду, «ложись», и только дождался, чтобы к спине согревающее прислонились острые лопатки, как его сморил сон. Чужие места, чужая природа, чужой воздух. Марк видел это глазами, чувствовал телом, вдыхал носом. Все - другое. Марк четко ощущал себя здесь чужаком. Эска же распрямлялся, оживал. По-звериному ловил ноздрями воздух. Стал чаще выезжать вперед на лошади. На белой лошади. Они встретили этого горе-пастуха, который возник будто ниоткуда, когда выехали из леса. Казалось, вот еще пустошь, а вот Марк чуть не задавил пожилого мужчину, ведущего под уздцы белую лошадь. Марк, не сдержавшись, ругнулся, рука его непроизвольно легла на рукоять меча. Пастух отпрянул, попятился назад, тоже потянулся рукой за пазуху. Эска тут же выехал вперед, успокаивающе поднял руки, произнес что-то на своем языке. Пастух, если это был пастух, убрал пустую руку из-за пазухи. Недоверчиво посмотрел на Эску, перевел взгляд на Марка, опят на Эску. Сказал что-то скрипучим, подточенным ветром голосом. Эска спросил, он ответил. Или наоборот. Марк ловил интонации. Спрашивал все-таки Эска. Про лошадь. Пастух жал плечами, говорил отрывисто и неохотно. Эска вдруг вскинул голову в его сторону, приоткрыл рот, прикусил губу, опять повернулся к пастуху и что-то сказал. Пастух оценивающе посмотрел на быстрого коня Эски. Марк понял. Выпустил воздух сквозь сжатые зубы. - Он ведет его на убой. В жертву. – Эска посмотрел на него с такой невысказанной мольбой в глазах, какой Марк никогда не думал увидеть, на которую, он думал, Эска не способен физически. Марк еще раз примерился к коню. Белый был ухожен, статен, красив. Более взрослый, чуть менее быстрый, сильный. С таинственными узорами на крупе. - Почему? - Это - конь жреца, – пояснил Эска. Его взгляд словно ласкал лошадь, так же, как некоторое время назад его пальцы обнимали деревянную дугу только что приобретенного лука. - Жрец умер, и на него больше не может сесть никто из его племени. - А ты не боишься?- поддел его Марк Эска метнул в него такой взгляд, что будь Марк хворостом, запылал бы. - Я не сильно знаком с вашими верованиями, - почти извиняясь, пояснил Марк. Он не собирался наносить обиду. - Это … не опасно? Эска мгновенно расслабился, лицо у него смягчилось. Он всегда почтительно относился к Марковым подношениям богам. Был чужд его религии, но уважал его к ней отношение. - Это не опасно. И Марк рубанул подбородком короткую вертикальную черту в воздухе. Теперь Эска ехал впереди него с прямой спиной, исполненным уверенным благородством жестом опираясь ладонью на бедро. Марк вспомнил, что на белых лошадях у бриттов разъезжали вожди. Просто так часто получалось, что они были еще и жрецами. Когда кончилась та часть дороги, по которой должен был идти легион, и впереди вдруг оказалось множество возможных путей, Марк спросил Эску, куда идти. Тот странно глянул на него, испытующе: - Сам решай, - и почудилось Марку ехидство в его голосе. – Пять тысяч солдат могло пропасть и в одной долине, а тут их сотни. Марк сжал свой талисман, малую копию орла легиона, закрыл глаза и обратился за помощью с просьбой о знаке. Эска выжидал. Когда орлиный клекот расколол чистый воздух, указывая направление, и Марк сказал «на север», Эска, усмехнувшись, кивнул сам себе, будто удивляясь, в чем он мог сомневаться. Роль переговорщика Эска взял на себя. Редкие путники и малые деревушки, всё живое и умеющее говорить, встретившееся им по пути, было опрошено. Странные люди, настороженные, нелюдимые, с длинными немытыми волосами. Варвары. Марк поражался, как они могли дать отпор такой мощной и отлаженной махине римской армии. Но именно из-за этих людей два британских легиона по приказу Адриана построили крепостной вал, разделивший Британию на «свою» и «чужую». Постепенно походное настроение окутывало Марка. Было в этом что-то мистическое, глубинное, близкое сердцу. Дорога, коричневая и бесконечная, как река, затягивала его в себя. Природа вокруг не была больше чужой. Везде простор, он сам себе хозяин. Только бесконечность дороги в молчании могла быть мукой. То, что по началу было благословением, по прошествии времени становилось проклятием. В один из ночных привалов, рассматривая сидящего напротив и кутающегося в шерстяной плащ Эску, Марк поделился с ним сокровенным, тайно желаемым, тем, чем раньше он делился только с дядей. Своей надеждой, на то, что отец – жив. И подосадовал сам на себя за слабость, за внезапную откровенность, за то, что не сдержался, а на Эску - за то, что тот искренне, честно спросил про орла, который для него, для бритта, лишь «бесполезным куском металла». - Конечно, тебе не понять. Лицо у Эски было на удивление открытым. Он вздохнул, будто это Марк не понимал главного, а не он, а потом, замявшись на мгновение, словно тоже решаясь, рассказал ему свое горе. Буднично, спокойно, просто, глядя в глаза. Марк не мог отвести взгляд, не мог запретить этим болезненным словам обжигать его душу. Этот короткий рассказ потряс его. Ночью он долго не мог заснуть, вглядывался в затянутое черное небо, и пытался не представлять себя на месте Эски. Мать, отец, братья, родня, земля, язык, свобода. Столько всего отнято. Эска лежал рядом, тоже на спине и тоже не спал. Его плечо слегка касалось плеча Марка. Марк, не думая, подтянулся поближе, чтобы контакт был более осязаем, материален, чтобы Эска знал - он рядом. Плечо вжалось в плечо, бедро в бедро. Эска не отодвинулся. А через некоторое время накинул на Марка край своего одеяла. Марк, наконец, засыпая, улыбнулся. 12. Каледония II Контраст был разителен. Марк помнил момент обеденного привала у костра, когда он сел напротив Эски, а тот почти улыбнулся ему: легко, без напряжения, просто от вида Марка, который был ему приятен. А потом случились кочевники. Марк не заметил их, даже когда Эска сказал. Вскинул глаза в недоуменном удивлении, осмотрелся, не увидел, поверил на слово. Они, не мигая, смотрели в глаза друг другу. Замерли в этой бесконечно долгой секунде: Эска - потихоньку вытаскивая из колчана стрелу, Марк - нащупывая за спиной меч. - Ты готов? Они взвились вверх одновременно. Копье врезалось в то место, где только что сидел Марк. Эска спустил тетиву и убил одного нападавшего - почти обнаженного, со странными, не такими, как у виденных ранее бриттов, татуировками. Нацелился в следующего. Марк практически в рукопашную уложил еще одного, воткнув ему в шею нож. Неожиданно появившийся со стороны реки дикарь, на секунду заставший Марка врасплох, выполнил роль мишени. Копье вошло в него так, как учил Марк, только лучше. Эска бил с такой силой, какой ни разу не показывал на тренировках. Марк посмотрел на Эску и увидел на его лице радостное облегчение, сменившее испуг. За его, Маркову, жизнь. А потом на Эску набросился еще один, оказавшийся совсем мальчишкой. Прошедшим инициацию, впрочем, раз вышел на охоту. Марк, не задумываясь, метнул нож ему в спину, когда тот убегал. А вот выражение лица Эски заставляло задуматься. Что он увидел в этом мальчишке? Себя? Братьев? Ребенка? Сородича? Марк мог подумать об этом позже. Лезвие было коротким, оно не убило мальчика, и ему предстояло завершить начатое. - В следующий раз убивай не задумываясь. Эта работа не доставляла ему удовольствия, но она входила в его обязанности. Марк стиснул зубы, отвернулся, перерезал тонкую шею. Поднялся. Эска смотрел на него потрясенно, с ужасом осознания то, что Марк совершил, кем он является. Как тогда с доспехами. Только эти доспехи были не внешними. Внутренними. Их было не снять, не спрятать в сундук, убрав неугодное напоминание с глаз долой. «Да, я римлянин! - хотелось закричать Марку. - Признай же это!» Но Эска смотрел на него, и Марк видел, слышал всем телом, как он надевает внутреннюю броню. От него. Марк вспоминал то мгновение у костра. Момент умиротворенности, такой обыденный, простой. Более чистый, более яркий, чем тогда, в Калеве, на берегу обманчиво теплой реки, когда Марк почувствовал себя счастливым впервые после ранения. Момент, который начинаешь ценить уже после того, как он прошел. Сравнивая его с другими. Глухое напряжение сковало их ломким пластом молчания. Казалось, внешне мало что изменилось. Изменилось все. Он ждал, когда Эска поймет, когда осознает, что так было нужно. Иначе нельзя. Или ты их, или они тебя. Мальчик, молодой воин, мог привести других. Да что там, он бы привел других. Но Марк знал, что голова и сердце часто не в ладах друг с другом, когда замешаны эмоции. Эмоции и логика, как масло и вода. Масло заволакивает кристально чистую гладь разума и мешает видеть ясно. А если оно еще и горит… Да и не в мальчике уже было дело. Когда Эска общался со встретившимися на пути людьми, разговоры его были больше похожи на беседы. Все меньше и меньше вопросительных интонаций проскальзывало в его голосе, все больше усмешек, и косых взглядов в сторону Марка. Марк терпел. Стискивал зубы и терпел, давая время. Участился дождь, до странного соответствующий настроению, и привалы проходили в тяжелой сумрачности и молчании. Марк кожей чувствовал, как собран и напряжен Эска, как тяжело ему дается не отдернуть случайно коснувшееся Марка плечо или локоть, и потому из молчаливой гордости Марк убирал руку первым. Все это гнетущим образом истощало его терпение. Финальным ударом в невечные запасы столь тонкой душевной материи стал последний разговор Эски с каким-то бриттом, когда они вдвоем, ухмыляясь, поглядывали в его сторону. Бритт скалил зубы в его сторону, фыркал себе под нос и явно говорил про него что-то неучтивое. Когда Марк приставил нож к его горлу, то неучтивость разом слетела с его лица, сменившись удивлением. Эска выставил вперед подбородок, зная, в отличие от еще не успевшего понять расклад сил бритта, на что Марк способен. Лезвие Марк держал у одного горла, но острие взгляда резало другого человека. - Спроси его, - сказал Марк, прижимая нож сильнее к телу. Он не блефовал. В этот раз ему дали, пожалуй, самый толковый ответ за весь их путь. Эска, переведя слова бритта, резко отвернулся и ушел прочь. Марк, еще не растеряв свой запал, пробирался назад к лошадям, с силой отталкивая ветки от лица. Он нагнал Эску, когда тот пытался запрыгнуть на лошадь, опустил ладонь ему на плечо, развернул к себе и оперся ладонями на лошадиный бок, заперев Эску между своих рук. Он навис над ним и четко выговорил, глядя в глаза: - Мое имя - Марк Флавий Аквила. Эска явно ожидал другого развития событий после такого бесцеремонного рывка за плечи. Он стоял, почти не дыша, глядя ему в глаза. Прозрачность одного взгляда схлестывалась с огнем другого. Марк мог бы рассказать, что стоит за каждым его именем, всю римскую историю его семьи. Но сейчас он не доверял длинным речам. - Марк. Флавий. Аквила, - повторил он, выделяя каждое слово, и добавил, чтоб стало совсем понятно: - Римлянин. Эска смотрел на него не моргая и будто совсем не меняясь в лице. Но глаза его, светлея, отдавали простор расширяющимся блестящим зрачкам. - Я не изменился. Я тот же, кем был, - продолжил Марк. Эска молчал. Марку захотелось встряхнуть его за плечи, но он сдержался. И, словно высмотрев что-то в его лице, Эска отмер: - Эска Мак Кунавал, - наконец, прошептал он. - Эска. Мак. Кунавал, - повторил Марк, кивнул и отстранился. - Хорошо. - Хорошо? - Хорошо. Он запрыгнул на лошадь и в этот раз поехал впереди. Напряженность между ними все еще ощущалась в воздухе, но будто выпавшим снегом, а не затяжным снегопадом. Нужно только дать время, и снег растает. 13. Герн Снега было много. Марк в жизни столько не видел. Ветер пробирал до кости. Марк, не жалея лошадей и собственных сил, упорно шел вперед даже в темноте. Он отчаянно не хотел застрять здесь с вынужденной ночевкой. Когда они прошли снежный перевал, то их хватило только на то, чтобы привязать лошадей и вповалку упасть на землю спать, даже не разведя костра. Впрочем, утром Марка разбудил запах хорошо прожаренного мяса. Эска опять его опередил. Ногу тянуло, и Марк, разминая ее пальцами, не сразу прислушался к другим симптомам собственного организма. А вот Эска шепот чужого тела расслышал, полоснул взглядом, подошел к сидящему Марку, опустил ему на лоб ладонь. Жесткая кожа сомневалась с ответом, и Эска, опустившись на одно колено, приложил к его лбу сухие губы. Марк вздрогнул, замер на мгновение. Ему вспомнилось, как в детстве мать точно также определяла, есть ли у него жар. И повеяло запахом оливок, опалило жарким солнцем, вызывающим у него россыпь смешных пятнышек по всему телу, зазвенел колокольчиком мамин голос. Марк крепко стиснул костлявое мясо в руке, выныривая из такого теплого воспоминания. Эска что-то недовольно хмыкнул и отпрянул от него. Марк, часто моргая, смотрел, как он отходит все дальше и дальше, с рассеянным видом глядя себе под ноги. Он хотел его окликнуть, но из груди неожиданно вырвался громоподобный хрип. А когда Марк закашлялся, то звук напоминал скрежет двух толстых листов железа, сталкивающихся друг с другом по чьей-то злой воле. Эска принес ворох какого-то мха, закинул его в кипящую воду, а потом заставил Марка это выпить - но только после того, как Марк отлил половину Эске, хоть тот и не проявлял никаких признаков начинающейся болезни. На всякий случай. Жгучее варево, при всей специфичности вкуса, приятно смягчило горло и согрело тело изнутри, затопив зачаток недомогания. Марк прохрипел «спасибо» почти человеческим голосом. Лес за горами был такой же, как и лес перед ними. Только желтого в листьях появилось больше. Желтого и золотого. День заканчивался быстрее, а ночи становились все прохладнее. Воздух дышал, кричал, кружил запахом «последней надежды», как называла это его мать. Менее романтичные люди называли его просто перегноем. Но Марк еще в детстве считал, что «перегной» не может так волновать кровь, а вот «последняя надежда» может, и еще как. Марк посильнее раздул ноздри, глубоко вдыхая чистый воздух, и в этот момент Эску сбили с лошади, с лошадью, наземь, об земь. Марк тут же кинулся ему на выручку. Чужаку следовало первым нападать на него, на более рослого, но он выбрал добычу поменьше. И не справился с ней. Внезапный выброс животной злости в кровь заставил Марка желать ему смерти. Сразу и быстро. Без разговоров. Мужчина был длинноволос, бородат, закутан в теплые шкуры и вид имел основательный - не чета атаковавшим их полуголым кочевникам. Эска медлил. Его нож застыл. - Убей его, - приказывал, просил, уговаривал его Марк. А Эска потрясенно смотрел в одну точку и не двигался. Наконец, отпрянул, как от некой хладной ползучей гадины, кинув Марку слова: - Он – легионер! Напряжение, телесное и душевное, сковало Марка, свернуло внутренности в тугой узел, оглушительно зазвенело в голове. Он взял чужака за грудки, и, хоть Эска и не ослабил нажим ножа, чуть притянул его к себе, потребовав назвать имя. Чужак молчал, тянул время, рассматривал Марка, будто видел в нем что-то знакомое. Марк встряхнул его разок, Эска нажал чуть посильнее. Пленник назвал свое имя. Марк осел, будто невыпущенная стрела. Замер в своем потрясении. Это был легионер его отца. Герн, Марк даже мысленно не мог называть этого человека римским именем, настолько оно ему теперь было чуждо даже по внешнему виду, пригласил их к своей трапезе. Чтобы сгладить неловкость первой встречи. Марк задумчиво наблюдал, как он собирает ветки для костра, а Эска, стоя рядом, практически дрожал от едва сдерживаемого напряжения - чужак его злил и раздражал. Казалось, что Эска жалеет о случайно спасенной жизни. Странно, ему было в тягость, что он не послушал Марка с его «убивай не задумываясь», а у Марка темнело в глазах от мысли, что Эска мог сделать, как он приказал. И он бы никогда не услышал правду от очевидца. Герн принес хворост, окинул Эску ответным недружелюбным взглядом, задержал взор на татуировках, видных из-за порванной во время схватки одежды. Марк ждал ответов. Со страхом и в тягостном предвкушении. И Герн стал рассказывать. Неторопливо, не спеша, обкатывая каждое слово латинской речи во рту. Он повел их туда, где погиб девятый испанский легион, где каждый шаг пролегал по костям, где зеленый мох милосердно скрывал от глаз большую часть человеческих останков, а густой туман был мистическим саваном, укутавшим мертвых. Всю дорогу Марк ехал в благоговейном молчании, лишь изредка прерывая рассказ одним-двумя короткими вопросами. Герн был хорошим рассказчиком. Его медлительность создавала нужный настрой, придавала священный окрас случившемуся. - Мой отец, - спросил Марк, вытирая скупую слезу скорби, - он умер в бою? И Герн потряс его своим ответом. У Марка в голове не укладывалось существование такой трусости. Бросить командира, бросить орла, бросить товарищей, жить в обескровленном племени, воинов которого, возможно, сам и убил… - Ты - трус, - выдохнул Марк очевидное, невозможное. - Нет. Тебя там не было. - И были в его глазах и вера в свои слова, и признание правоты Марка. - Где орел? - потребовал ответа Марк. И получил новый удар. - Он знает. Марк оборачивался медленно. В два приема. Еще не веря, страшась увидеть неотвратимую правду в глазах Эски, безрассудно надеясь, что за спиной стоит кто-то третий, в кого Герн так указующе прямит палец. Но еще до взгляда глаза в глаза, по окаменевшей фигуре рядом, по напряжению, вытекающему из Эски с дыханием, по натянувшимся жилам на его шее Марк уже знал, это - правда. 14. В плену Он еще крепился какое-то время, держал лицо. Вежливо попрощался с Герном, не отклонил его предложение заехать в гости на обратном пути, сказал, что хочет до зимы управиться. Уехал. По пути все ждал хоть одного оправдательного слова от Эски. Тот молчал. А в груди плескалась обида, выходило из берегов непонимание. Почему? Зачем так? Когда они выехали из леса, Марк не выдержал, спросил. Только не остыло еще в груди, горело болью. От виденного, от слышанного, от пережитого. Резко спросил, обвиняющее. А Эска будто только этого и ждал - криков, обвинений. Будто он сам не знал ответов, потому и полез в словесную схватку. Марк тоже сорвался на крик, нужно было выплеснуть скопившееся. И ему, и Эске. Только не ожидал он, что тот так отчаянно повторит прием Герна, волком кинется на него сверху, собьет наземь, закружит по жухлой траве. В драке они не заметили, как появились Синие. Потом, уже когда Эска назвал его своим рабом перед шатром старого вождя. Марк не сразу, но осознал, как все это выглядело. И что им повезло. Ведь Эска первым кинулся на него, сбил, перевернул на земле так, что оказался сверху. Синие, которых в этот раз не заметил даже он, должны были видеть все это, наблюдая за ними. И поэтому поверили словам про раба-римлянина. А когда предводитель синего отряда осматривал его подбородок, Марку хватило благоразумия не дергаться. Численный перевес был не в их пользу. И преимущество внезапной атаки у них отняли. Тут они не справились бы. Об этом Марк подумал уже после, в поселении на морском берегу. А по пути туда, связанный, ничего не понимающий, он все больше вспоминал предостережения дяди по поводу Эски. «Он – бритт и перережет тебе горло при случае». Насчет последнего он все еще сомневался, но мысль о том, что Эска захочет отыграться за все унижения, испытанные им в рабстве от предыдущих хозяев, ледяным холодом гуляла внутри по позвоночнику, когда дождь замораживал тело снаружи. И тот его взгляд, холодный, торжествующий, которым он уколол его - растерянного, усталого - у шатра вождя. Вот только что Марк слышал гордость в его голосе, когда он называл его имя, и старый вождь с безумными глазами ласково облизывал его словами, словно кошка, играющаяся с пойманной мышкой. Но вот Эска обернулся и, наконец, прояснил ситуацию, изумив его ледяной выдержкой лица, сквозь которую, тем не менее, просвечивалось стыдное, радостное удовлетворение от реверса их положения. Марк удивился этой злости, направленной на него. И разозлился в ответ. Но когда его привели в шатер, где отныне ему суждено было быть согласно новому положению, когда ветхая, сухая старуха ласково омыла его раны, не глядя - бритт он или римлянин, просто из вечной женской мудрости сострадания, Марк расслабил сведенные все это время плечи, склонил голову. Кого здесь крушить, рвать, убивать? Этих убогих, малых, да хилых? Которые делятся с ним тем, что есть? А потом он стал думать, размышлять, оценивать ситуацию. И кругом выходило, что у Эски не было другого выхода, и что опять боги в своей странной непостижимой манере помогли им. «Хуже всех были разукрашенные воины», - сказал Герн. Не эти ли? Он сказал, орел у кочевников. Шатры у Синих были легкой сборки, быстрой, не то, что основательные землянки тех, кого они с Эской встречали раньше. И жило у Марка внутри предчувствие того, что Синие выбрали это место не случайно, а ради какого-то события. Оставалось выжидать. Работа у него была несложная, привычная. Солдатом он ее тоже выполнял по приказу. Делить ночлег с толпой народу и спать вповалку на земляном полу тоже было не привыкать. Основательно оглаживая бока лошади щеткой, Марк усмехнулся: выходило, что служба в армии на начальном этапе мало чем отличалась от рабства. Да и потом тоже. Только вот…Марк замер со щеткой в руке и проводил взглядом удаляющуюся спину Эски. Тот шел рядом с тем молодым вождем: прямой, с расправленными плечами, широкой уверенной мужской походкой, впереди других - привычно, будто по праву рождения. Марк сглотнул. Тяжелее всего была обособленность его положения. Чужая речь, журчащая кругом, в которой он не плыл, а тонул, острее всего напоминала о том, что он здесь один. Почти один. Когда Марк увидел в главном шатре, что Эска беседует с молодым вождем долго, длинно, на равных, то в груди неприятно дернуло. Он пожалел об их несостоявшихся разговорах у костра. Сейчас ему не хватало слов, простого общения. Понимания. Виделись они редко, Эска говорил с ним мало, только бросал короткие слова-приказания и тут же уходил. Марк томился, скучал, добросовестно исполнял всю работу, которую ему поручали, стремился заполнить делом как можно больше времени. И все равно пустого досуга оставалось слишком много. Ранними вечерами не спалось. Марк разглядывал потолок над своим ложем и думал. Размышлял о прошедшем дне. Сопоставлял. Они жали друг другу руки, как римляне, за предплечье. Они уважали гостя. Их дети росли без сильного родительского надзора, будто повинуясь негласному правилу «если сильный, выживет». Одна маленькая смешная девчушка, со злым недовольным личиком, часто приходила посмотреть на него, чужака, и засиживалась в палатке допоздна. На нее не обращали внимания, не шугали, а она рассматривала его, как невиданное животное: беззастенчиво, любопытно. Она напомнила ему другую девочку - востроглазую, кучерявую, которая единственная понравилась ему за тем незабываемым «ужином соблазнения». Они были похожи: возрастом, недовольством и, Марк вздрогнул и присмотрелся повнимательнее к детскому лицу, ожиданием от жизни плохого? Они обе будто предчувствовали нелегкую женскую судьбу. Сердце у Марка заколотилось. Он заложил руки за голову, уставился в потолок. Так похожи. Девчушка диким ветром шмыгнула наружу. Марк пытался прислушиваться к словам, но Синие говорили слишком бегло, и единственно знакомое ему «романих» не употребляли. Марк подосадовал на себя, что не озаботился изучением языка ранее. Он подумал о том, как язык выучил Эска: сам или его кто-то научил? Эска говорил на латыни коротко, отрывисто. Марк не задумывался об этом, принимал, как черту характера. Пока не увидел, как плавно и не спеша беседует Эска с молодым вождем на своем языке. Он не знал названия тому, что тогда так сжало его грудь. Марк тряхнул головой. Девчушка вдруг опять оказалась около него. В руке, решительно протянутой к нему, она держала какую-то вещицу. Марк присел на куцем покрывале, служившим ему лежбищем, пригляделся. В детской ладошке лежали бусы - грубая нить с чередой то ракушек, то деревянных бусин. Большая часть хрупких ракушек была побита, а бусины – щербатые и местами обуглены, будто их кидали в огонь. Девочка опустила ему бусы на раскрытую ладонь, вытащила из-за спины вторую ладошку, и высыпала следом горсть новых гладких ракушек, маленьких и более круглых. Потом огляделась и принесла кусок дерева, видимо, предназначенный кем-то специально для вырезания. Она шмыгнула носом, показала руками на шею и уши, произнесла одно короткое слово, явно повелительного толка. Марк усмехнулся, кивнул. Девочка еще немного побуравила его тяжелым взглядом, а потом ушла. Марк надеялся только, что оказывая ей помощь, не принял на себя какие-нибудь местные обязательства женитьбы. Потом подумал о том, кто обычно вырезает всякие забавные фигурки своим детям, и был ли такой человек у этой девочки. Вырезать шарики из древесины было труднее, чем это казалось. А уж пытаться сделать их ровными… Вечера у него теперь были заняты. Марк задумчиво орудовал ножом, потроша рыбу. Насвистывал себе под нос песню - вслух не смел, за неуместную латынь окрикивали. Впрочем, больше не рукоприкладствовали. Раны на лице, еще походные, от того, когда его тащили волоком, заживали спокойно. Он даже побрился. В походе они с Эской по Марковой воле стандартно раз в три дня скоблили себе лица, тут он взялся за лезвие позже - лицо саднило. Старуха, омывшая его, углядев, как он шипит, орудуя ножом по почти сухому подбородку, лишь качнула головой и принесла какую-то резко пахнущую грязеподобную мазь и показала, что это нужно втереть в кожу. Марк доверился ей: кожа стала гладкой и мягкой, такой, что ни одним римским цирюльникам и не снилось. Он усмехнулся: две молодые нимфы стояли чуть в отдалении на каменистом берегу, и явно не спешили по своим делам, рассматривая его и весело улыбались. Марк привык, что его разглядывают, но впервые в этом поселении, не считая той старухи, на него смотрели без страха, неприязни или настороженности. Так же его разглядывали девушки в Риме или в Калеве. Так похоже… Марк улыбнулся чуть шире. И получил окрик от синелицего. Молодой вождь подлетел к нему, яростно сверкая глазами, и ударил рукой, в которой держал нож. Следом подлетел Эска. У Марка звенело в голове, удар был слету, но сильный. Он не понимал, о чем они говорили, но яростный обвинительный тон, подкрепленный злым взглядом в его сторону, не сулил ему ничего хорошего. А расплескавшийся в глазах Эски ужас только усиливал эту уверенность. Эска приказал ему что-то, от волнения - на своем языке. Потом, отвечая на непонимающий взгляд, повторил уже на латыни: - На колени! Марк набычился, упрямо выставил вперед подбородок. И получил удар уже от Эски. Звон в голове усилился. Тень центуриона, которому на глазах у Марка друид отрубил голову, замаячила перед мысленным взором. Что ж. Он думал, что может умереть в этом походе, просто надеялся, что это случится по-другому. Но смерть не всегда выбирают, чаще выбирает она, и тут в его силах только сохранить достоинство. Марк стиснул зубы, опускаясь на колени. Он чувствовал дрожь пальцев в своих волосах, соленый морской воздух, твердые камни резали колени. Эска потянул его голову назад, максимально открывая шею. Марк, сжав губы, полыхнул взглядом по синелицему. Тот что-то говорил Эске. Эска ему отвечал: отрывисто, резко, уверенно глядя в глаза. Синий что-то сказал, сплюнул, Эска с силой оттолкнул голову Марка, пошел вслед за молодым вождем. Но Марк успел сказать ему то, что все эти последние секунды билось у него в голове, что он твердо решил сделать. Когда все закончится, он убьет его. Шумело в голове, ныло после отпустившего напряжения тело, сердце якорем ухнуло вниз. Он был теперь один. Совсем один. 15. Орел Тусклое, приглушенное отчаяние обволакивало его мысли вечерами. В груди давило. В деятельное время суток было легче. Он стал придумывать план отхода, как можно незаметнее присматривался к остальным шатрам, проверяя степень свободы своего перемещения. Рассчитывать теперь он мог только на себя. Эска после того случая на берегу избегал его, даже приказы не передавал, и Марк без напоминаний продолжал следить за лошадью и делать то, что делал раньше. Он стискивал зубы, когда видел Эску издалека, но тот даже не смотрел на него, полностью игнорируя, и лишь единожды Марк поймал его взгляд. Он доделал бусы. Не починил старые, а сделал новые, нанизав их на двойную скрученную нить. Девчушка тоже перестала приходить к нему по вечерам, и он перехватил ее днем у шатра. Протянул связку бус, в которых запрятались и сережки. Девочка замерла, опасливо вытянула вперед ладошку, ощупала новое украшение с искусно вырезанными бусинами одного размера, и красиво, замысловато чередующимися ракушками. Она вдруг засияла широкой, на половину беззубой улыбкой, сдернула все это богатство к себе в руки и убежала, что-то радостно хмыкнув ему на прощание. Марк посмотрел ей вслед, улыбнувшись помимо воли, а когда обернулся, замер от неожиданности. Эска стоял на расстоянии, через которое спокойно могла промаршировать если не когорта, то центурия точно, но казалось, что он близко – протяни руку и коснешься. Эска смотрел на него пристально, не моргая, и Марк тоже не мог отвести взгляд. Длинное тягучее мгновение в несколько громких ударов сердца они смотрели в глаза друг другу. Потом Эска, будто отгоняя наваждение, тряхнул головой, резко отвернулся и ушел. А Марк провожал взглядом его спину. В лагере явственно чувствовалось какое-то оживление. Разговоры участились, все - на повышенных радостных тонах, мужчины как-то загадочно переглядывались. Все кругом пульсировало предчувствием События. Когда ожидаемая ночь настала, Марк не спал. Крадучись, он последовал за волной стекавшихся к берегу людей с факелами. Дикие танцы и воинственная музыка пенили кровь и без наркотического дурмана. Марк даже представить не пытался, что в этот момент испытывали юноши, проходящие инициацию. Но он испытал это, увидев недвижимую птицу, могуче раскинувшую крылья, ярко блестящие золотом на черном фоне. Лава вместо крови, и сердце бьется наружу, а разум пеленает холодный воздух и отпускает в полет вместе с дымом костров. Марк встал в полный рост, и, как на вражескую колесницу перед своим тяжелым ранением, пошел один на один с судьбой. Странно, как она всегда щадила его. Сильный удар в голову - и он потерял сознание. Очнулся он от того, что его трясли за плечо, а знакомый голос звал по имени. Это должен был быть сон. Марк не сразу понял, что это явь. - Я думал, что потерял тебя, - Марк сказал то, что лежало на сердце. Эска молчал. Только взгляд его огненным отблеском напомнил тот, который был у него при виде лука, при виде белой лошади. Он помог Марку подняться. Голову еще кружило, тело ломило, но он упорно шел к цели, туда, куда его вел Эска. Холодная вода, через которую они пробирались к пещере, приводила в чувство, отгоняла слабость. Мрачная темень и кровавые подтеки на стенах бодрили еще сильнее, натягивая нервы в дребезжащие струны. При входе в пещеру они поменялись местами. Эска только посмотрел на него, взглядом отдавая право идти впереди, а Марк в ответ кивнул, глазами говоря спасибо. За все. Он шел вглубь, пролезая по все сужающемуся скальному коридору. Мрачные, липкие кровавые стены давили, нагоняли тревожности, воздух, как перед грозой, потрескивал от напряжения. Но когда вдруг свод над головой расширился, стены раздвинулись, он оказался в просторном гроте естественного происхождения , тревога исчезла. Он увидел орла. Что-то светлое, теплое затопило его грудную клетку. Дыхание на мгновение перехватило. Орел - грозный, сильный, мощно раскинувший крылья - стоял в самом центре пещеры. Марк кинулся освобождать его с вынужденного насеста. Заученно, не глядя, передал назад меч в уже ждущие эту ношу руки. Прикоснулся к реликвии. Пальцы, чтобы увериться, ощупали ребристые крылья, пробежались по гладкой голове, задержались на благородном металле. Эска поторопил. Но они не успели уйти тихо. Незнакомое слово грозным эхом прокатилось по сводам пещеры. Выход отсюда им преградили несколько воинов и тот шаман, который вынес орла из пещеры во время посвящения. Марк молниеносно выхватил меч, подрезал первого, не успев, однако, до конца отвести ответный удар, накинулся на главного. Шаман был неповоротливым, массивные одежды из перьев и рогатая голова-маска стесняли его движения, и Марк внезапно оказался на одном с ним уровне. Блеснувший на мизинце золотой перстень с зеленым камнем будто вынырнул из прошлого, притупил, затормозил быстроту реакции. Марк, ошеломленный, больше отбивался, чем нападал. Когда, наконец, нечеловечья маска слетела от сильного удара о камни, у Марка внутри всё застыло. Он ждал, когда освобожденное от маски лицо повернется к нему, страшился и все равно надеялся увидеть знакомые черты. Очередное напряжение отпустило его тело. Это был не отец. Рассекая мечом плоть вождю-шаману, Марк потребовал ответа, откуда у того кольцо его отца. Безумец, словно не чувствуя боли, насаживался на меч глубже, чтобы приблизиться к нему, и выплевывал ему в лицо слова. Сумасшедшие глаза, страшная, неуместная улыбка и чистое злорадное удовольствие от произносимых слов ничего хорошего Марку не сулили. Но он потребовал у Эски перевода. Тот, своим скороспешным отходом, укрепил Марка во мнении, что вождь скорее оскорблял его перед смертью, чем говорил что-либо путное. К тому же, Марк спрашивал его на своем языке. Сорвав кольцо с его пальца, Марк устремился наружу, прочь из этого темного места. Выбираясь из пещеры обратно, они летели, словно на крыльях, но берег уже начало окрашивать зарей. Бесшумно пробираясь между спящих на земле тел, они подошли к лошадям, закинули на них все необходимое, торопясь уйти из этого места как можно быстрее. И одновременно повернули головы на внезапно взрезавший тишину голос: «Эска!». Тот мальчик, который всегда крутился вокруг Эски, стоял около них и тоскливо глядел печальными глазами. Марк посмотрел на него, скользнул взглядом по Эскиной напрягшейся шее, обреченно вздохнул и вытащил меч, который как раз закидывал на седло. Эска и мальчик о чем-то говорили. Эска увещевал его, а Марк нервничал. Мальчишке ничего не стоило предать их, точнее, ему многого стоило их не выдать. Логично было бы лишить его жизни… или оглушить. Но Эска верил ему. А Марк верил Эске. Что ж, по крайней мере, крови этого ребенка на его руках не будет. Марк терпеливо ждал, пока Эска распрощается с тем, кто вдруг стал дорог ему в этом племени. А потом они полетели на лошадях. 16. Побег Они гнали лошадей изо всех сил. Как бы быстро Синие ни бегали, Марк был уверен, что самое тяжелое уже позади и их не догнать. Орел у них. Лошади у них. Эска с ним. На чистейшем адреналине он не обращал внимания на боль в ноге. А потом вольготный простор для лошадиного галопа закончился, даже легкой рысью было не пройти, только под уздцы. И Эска, коротко обернувшись, заметил, что он хромает. Подозрительный прищур глаз, еле слышный вздох, и вот его уже усадили на ближайший валун. - Твоя больная нога! Почему не сказал? Эска присел около него на корточки, сверкнул глазами, когда увидел свежий разрез на ткани и понял, что дело не в старой ране. Быстро и уверенно стал бинтовать ногу прямо поверх штанов. Марк смотрел на его склоненную светлую голову, и сверху казалось, что у него напряжены даже уши. Пальцы его, тем не менее, легко порхали вокруг раненого бедра, невесомыми бабочками щекотали кожу. Кадык на широкой мощной шее ушел вверх. Марк неожиданно для себя смутился. От молчания, от осознания легкой интимности их позы, от ветра, будто ласкавшего пряди волос и пригнавшего мурашки на затылок. - Там, в пещере, что он мне сказал? Он нарушил тишину первым пришедшим на ум вопросом, на который все еще хотел знать ответ. Эска резко поднял взгляд, замер на мгновение, разглядывая лицо Марка, отвел глаза и сказал, что им надо спешить. Странно, буквально минуту назад он проигнорировал Марковы слова о том же самом. То, что они не отрываются вперед, Марк понял, услышав звенящий в кристально чистом воздухе собачий лай. Невероятно, но Синие догоняли их. Эска отмахнулся: - Они еще далеко. Ветер всегда врет. Марк удивился - тому, что они, на лошадях и с форой, не вырвались вперед, и тому, что Эска как будто пытался его успокоить. Эска вообще удивлял его тем, как уверенно шел впереди и вел его, ни разу не сомневаясь в выбранном пути. Марк уже давно сбился в ориентирах и полностью доверился звериному чутью своего проводника. Но больше всего он удивлял его тем, что предпочел выбрать Марка, когда у него было право выбора. Эска был понятен, созвучен ему своей устремленностью, своими точными и ловкими движениями - ни одного лишнего жеста, - своей твердостью воли, ответственностью, целенаправленностью. Но этот финальный выбор, который, Марк знал, многого ему стоил, не просто удивлял - поражал. Восхищал. Вызывал благоговейный трепет. Казалось, чем больше Марка покидали силы, тем больше энергии вливалось в Эску. Поздний привал - только для быстрого ужина и короткого сна. Марка всего передернуло, когда Эска поймал и разделал чью-то мелкую тушку. Он не мог представить, что будет есть грызуна. Аппетита не было, гудящая усталость раздавалась по всему телу. Мелкий дождь и помогающий ему ветер вызывали озноб. Нога кровоточила. Но Эска хлестко сказал: - Ешь! Жестко пояснил: - Иначе умрешь! Указал глазами на ногу: - Ты потерял много крови! Марк знал, что он прав, знал, что его опекают, знал, что иначе никак. Его «Я не буду это есть, я не варвар» прозвучало слабо, со знанием своего заведомого проигрыша в этом вопросе, но упрямо. Эска протянул ему выпотрошенную, обескровленную тушку, сырую, потому что «Костер - нельзя. Опасно». Марк скривился, мотнул головой и, отчаянно не желая этого делать, протянул к еде дрожащие от холода руки. Эска следил за ним, пока он ел. Подавив возмущенный спазм желудка, Марк вгрызся в безвкусное питательное мясо. Эска удовлетворенно кивнул, когда он, тщательно пережевав свою половину, передал ему оставшуюся часть. После ужина Марк едва прикрыл глаза и сразу провалился в сон-забытье. Проснулся он с острым ощущением, что все это уже однажды было: его трясли за плечо и звали по имени. Только теперь он мгновенно взялся за лежащий рядом меч - сработали инстинкты солдата. Но будил его снова Эска, и они тут же отправились в путь. Когда пала белая лошадь, Марк не смог даже расстроиться и оценить их шансы. Все его силы были направлены на поддержание активности собственного тела. Он лишь отъехал на безопасную ровную площадку земли и протянул Эске руку. Теперь Эска согревал ему спину и, крепко обхватив Марка за талию, удерживал его в седле. Когда перед ними показался знакомый лес, Марк застонал сквозь стиснутые зубы. Сплошные пригорки и ямы, извивающиеся из-под земли коряги, покатые речные склоны. Он помнил, как медленно они пробирались по нему на двух здоровых, свежих лошадях. Теперь у них была одна уставшая. У лесной линии они остановились. Эска спрыгнул, помог ему спуститься. Они взяли только мечи и орла. Эска закинул руку Марка себе на плечи и они, спаявшись от бедра до плеча, как двухголовая гидра о трех ногах, пошли пешком. То, что они сильно проигрывают на этом отрезке пути, Марк понял, когда Эска стал нервно оглядываться. Потом и Марк услышал отзвуки чужой речи. Эска тащил его на плечах, упорно тянул вдруг ставшую бесполезной махину его веса. Они спустились по покатому берегу к реке. Пошли по ней, вдоль нее, чтобы сбить собак со следу. Река была то мелкой, то вдруг попадались глубокие участки. Одна из таких глубин буквально спасла им жизнь. Эска, почти вжавшись в высокий землистый берег, держал его на плаву, крепко обхватив руками, а Марк, сквозь нависающие сверху коренья, видел фигуру одного из синелицых, высматривавшего их. Синие пошли в одну сторону, а Марк и Эска – дальше, вниз по реке. Казалось, они шли вечность. Марк не чувствовал ног, они постоянно подламывались. Эска каждый раз упрямо тащил его вверх и вперед, через пороги, оббивал руки и ноги о каменистое дно, вылавливал его в глубоких участках реки, тянул сквозь ледяной холод, пробирающий до озноба. В один из таких моментов, когда Марк рухнул вниз и сам же попытался подняться, Эска не выдержал: - Тебе надо отдохнуть! Но, как бывало у них всегда, когда один разумно настаивал, другой упорно отнекивался. - Марк! В его голосе слышалось оголенное, тревожное отчаяние. Эска огляделся и вытащил его на каменистую отмель, сам отдышался. Марк, наконец, лежа на твердой поверхности, осознал, что дальше идти не сможет. Он подтянулся так, чтобы спина опиралась на камень. Полулежа, поднял взгляд на Эску. Будто им было мало пробирающей до нутра холодной речной воды, вода лилась еще и сверху. Сильный, косой дождь затуманил лицо Эски, оставив четким только силуэт и черты лица. Марк вздохнул, немного отдышался: - Я не смогу идти дальше. - Сможешь. Когда отдохнешь, - окинув его быстрым оценивающим взглядом, уверенно ответил Эска. Марк усмехнулся. Может, Эска и был прав, но у него не было этого времени. Марк слегка приподнял, замотанного в ткань орла. - Возьми. Найдешь лошадей, возвращайся. Если нет… иди на юг, доставь его в Рим. Теперь Эска смотрел на него долгим, возмущенным, пронизывающим сильнее ледяной воды взглядом. - Мы столько прошли вместе! – Он не верил Марку, не верил, что он мог так легко сдаться, без раздумий поставить ценность своей жизни ниже ценности металлического изваяния. - Не позорь меня, - мягко улыбнулся Марк. Ему было очень холодно, но в груди разливалось удивительное тепло. От принятого решения, от вида Эски, от того, что цель так или иначе достигнута. Эска упрямо поджал губы, лицо его застыло, глаза прожигали через толщу льющейся воды с неба. Он не собирался бросать его тут. И в груди у Марка стало еще теплее. - Эска, это приказ, - он не думал, что это прозвучит так, как прозвучало, не думал, что Эска поймет так, как понял. Он привык к солдатам и не привык к личным рабам. За все время короткой Эскиной службы ему, когда Марк что-то требовал, он окрашивал это спокойным командирским тоном. Говорил тем голосом, за который его еще в детстве укоряла мать: «Зачем ты приказал ему? Он же не раб», а Марк недоуменно оправдывался «Я не приказывал, я просил!». Эска сильнее поджал губы. Вся его фигура напоминала каменную статую. Он не обращал внимания на дождь, на мокрую одежду, прилипшую к телу, на ветер, выстуживающий кожу. Он весь на короткое мгновение стал взглядом - жгущим, буравящим, проникающим в самое естество, крючком без наживки вспарывающим сердце. Пока он медленно, весомо проговаривал свои слова, Марк не мог отвести глаз. С ресниц текло, туманило взор. Марк сморгнул на конечном «Освободи меня» и улыбнулся слабой улыбкой, не чувствуя губ. У него был с собой Эскин нож. Он взял его по наитию, так же, как и своего деревянного орла. Не мог не взять. Чуткое, четкое осознание правильности этого поступка было простым и необъяснимым. Эска не выказал удивления, увидев нож, будто это было что-то само собой разумеющееся. Или Марк просто не мог разглядеть тонкие нюансы его мимики за стеной дождя. Марк с легким сердцем протянул Эске нож. Тот взял его, осторожно, аккуратно, задержав обе свои ладони на ладони Марка, согревая его замерзшую руку. - Ты свободен, мой друг. Слово отскочило от губ, отзвенело в воздухе. Марк никогда не думал о нем, как о рабе, никогда не называл его так сознательно. Даже тогда, перед дракой, крикнув в запале «Ты все еще мой раб» из желания обидеть, он не имел это в виду. Эска был тем, кто всегда рядом, кто поддержит, поможет, потому, что не может иначе. Не раб. Не солдат. Теперь Марк нашел нужное слово. Теперь оно стало правильным и единственно верным. - Возьми. - Он приподнял свою драгоценную ношу. - Нет, - твердо, уверенно, выверено. Марк, вздохнув, недоуменно повел головой, всем видом выражая выжидательное «Ну что еще?». Эска наклонился к нему, крепко обхватил ладонью его голову у виска, притянул так, что они чуть не стукнулись лбами, теперь дождь почти не разделял их. Глядя прямо в глаза, так, чтобы у Марка не возникло ни единого сомнения в сказанном, он произнес: - Я вернусь за тобой. Марк смотрел в спину Эски, который удивительно быстро удалялся от него вдоль реки, пока тот не превратился в маленькую, невидимую и неслышную точку совсем вдалеке. Марк чувствовал, как щеку, там, где Эска держал его, начинает покалывать теплом. Вначале замороженная кожа совсем не почувствовала прикосновения, только давление извне, теперь же ее грел отпечаток прикосновения. Марк устало закрыл глаза, тело сползло по скользкому камню вниз, в голове разлилась стирающая все мысли и чувства чернота. 17. Битва Он очнулся все в тот же дождь, который, казалось, изрешетил его тело насквозь. Звук падающих капель эхом отзывался в голове. Марк пошевелил окоченевшими пальцами, подтянулся, собрался, одним движением сел. Он осмотрелся, вдохнул воздух с ярким запахом воды, задавил в себе желание лечь обратно на землю, волевым усилием отогнал кружащую голову слабость. Найдя подходящую по длине и толщине толстую ветвь, принялся методично затачивать один ее конец. Потом развернул тяжелую от воды ткань, освободил орла из его клетки. Отверстие и обточенное дерево идеально подошли друг другу, Марк без труда угнездил орла на его новое место службы, крепко привязал птицу лоскутами ткани. Распрямил спину, разогнул тело, подтянулся вдоль древка и встал, тяжело опираясь на импровизированный костыль. План действий был предельно прост: двигаться, действовать, не ждать смерти, но искать место, где можно ее достойно встретить. Защищая орла. Марк медленно, без раздумий пошел дальше по мелководью, в ту сторону, куда ушел Эска. Когда сил идти не осталось, Марк воткнул штандарт в землю, встал рядом, слегка опираясь на него, положил руку на меч. Он не знал, сколько прошел, но дождь давно кончился, а верхняя одежда на нем подсохла – может быть, от жара его тела. Солнечные блики светили в глаза. Приближающийся лай собак звучал в крови, бился в висках. Вдруг вдалеке, ниже по течению, ему почудились тени, движение. Туман от воды стоял густым облаком, могло померещиться. Марк прищурился, пригляделся. Фигуры людей - призрачным очертанием, всплеск шагов - знакомым строевым отзвуком. Казалось, маршируют мертвые. Щиты вынырнули из тумана, цифра девять сияла на их пузырчатых боках. Незнакомые сумрачные люди, тяжелые и неповоротливые на вид, привычно несли свою защиту. На фоне взрослых тяжеловесных мужчин с длинными космами легкая, отдельно обрисованная, будто эфирная фигура Эски казалась совсем мальчишечьей. Но взгляд его, которым он приветствовал потрясенного Марка, был таким горделивым, лицо - таким смелым, тело - остро прямым, а плечи расправлены так, что любой легионер с ним рядом проигрывал в агрессивной мужественности. Марк осматривал новые лица, печать близкой смерти лежала почти на всех. Усталые не от тяжелой физической работы, а вымотанные фуриями, которые преследовали их с позорного момента бегства, эти люди пришли сюда умирать. Эска же казался слишком уверенным, молодым и отчаянным. Живым. Марк сглотнул, когда понял, что эти люди пришли под его командование. Все эти люди. Эска коротко кивнул, когда Марк посмотрел на него. Еще мгновение Марк колебался. Он не мог требовать от них ничего, но они предлагали свои жизни добровольно. Отказавшись от семей, от детей, от будущей жизни. Они предпочитали умереть, полагаясь только на удачу, богов, свою честь и совесть. Но использовав свой единственный шанс очиститься, даже если только перед самими собой. Марк понимал их. Синие тени, по-звериному пригибаясь, заскользили вниз по почти отвесным берегам. - Приготовиться к защите орла! Прямая линия острой стеной щитов выстроилась перед ними. Синие дикой пульсирующей толпой замерли в ожидании приказа. Марк не знал, почему они не напали сразу, чего ждали, и – единственный из всех - не понимал, что говорил вожак. Когда вперед вывели мальчика, сердце у Марка ёкнуло от плохого предчувствия. Он же не посмеет! Свою кровь… Он посмел. Марку было жаль мальчика, которого еще совсем недавно он сам планировал убить. Но не так, как того центуриона, убитого похожим образом перед воротами его крепости. Странная боль сжала его сердце, сильный отголосок страдания другого человека, стоящего совсем рядом, через одного. Марк посмотрел на Эску, на его потемневшее лицо и блестящие глаза, стиснул зубы и отдал команду. Стена из щитов покрылась острыми шипами мечей. Синие взвились яростной волной, рванулись вперед, пенисто разбились о скалистую твердь их защиты. Лязг мечей, яростные крики, звук сломанных костей, стоны боли, всплески падающих тел - звуки войны наполнили это место. Марк на чистом адреналине и памяти тела, доведенной тренировками до совершенства, которое не подточило даже временное бездействие, орудовал мечом с ловкостью и силой Марса. Запах свежей крови разлился в воздухе, смешался с ароматом воды, сырой земли и опавших листьев. Битва была стремительной и короткой. Марк краем глаза отслеживал статную фигуру со странной конструкцией из костей на голове. Синий вождь неотвратимой немезидой, с грацией и умением своего бога войны, продвигался к выбранной цели. К Эске. Тот, только что яростно и умело орудовавший двумя мечами, отлетел от первого же удара. Зажмурил глаза, когда синий занес над ним свое оружие. Будто сдаваясь. Будто тот имел право его убить. Марк бросился наперерез. Кровавая пелена затрепетала у него перед глазами, на висках опасно застучало, бешено разогнавшаяся кровь заглушила в голове все звуки битвы. Остались только он и главный Синий. Один на один. Лезвия меча путешествовали от одного горла к другому. Воля одного вышибала искры, отражаясь, отскакивая от воли другого. Взгляд Марка, прямой, непреклонный, яростный, сталкивался со взглядом Синего, у которого в смертельной черноте застывших глаз проглядывало недоуменное удивление. Теперь Синий знал, как недооценивал ситуацию. Сражались два вожака. В конце Марк задавил его своим весом, мощью тела. Руки, сжимаясь на жилистой шее, задержали голову под водой. Синие руки яростно молотили по воде, били по подбородку. Синий не сдавался, но Марк был сильнее. Удары сердца в адреналиновом рывке гулко отзывались по всему телу, кровавая пелена, затуманившая мозг, начала истончаться. Марк медленно разжал пальцы. Он никогда в жизни не убивал голыми руками. Совсем юное, омытое от краски лицо расслабилось, навсегда застыв посмертной маской. Марк, тяжело дыша, сел на пятки. Огляделся. Прозрачные белые точки замельтешили перед глазами. Хриплое дыхание с подсвистом вылетало из горла. Остатки Синих отступали малой группой, опасливо косясь на труп своего военачальника. Марк проводил взглядом их тени, растворяющиеся в тумане, исчезающие в листве. Они не вернутся, он знал точно. И в глубине души надеялся, что оставшихся мужчин хватит для жизни племени. В конце концов, он убил обоих их вождей, замену которым найти трудно. Высокая цена за кусок металла. Марка хватило на то, чтобы помочь вытащить трупы на берег - все подряд, без разбора. Собрать хворост для погребального костра Герна. Сказать речь. Высокие желтые всполохи грели лицо, глаза начинали слезиться. Марк положил в языки пламени деревянного орла, чувствуя, как его эманация будто расправляет крылья глубоко в груди. Чуть помедлив, Эска положил в огонь нож. Вздохнул, как будто его плечи покинула тяжелая ноша. Они стояли плечом к плечу, разглядывая жаркую стихию, которую боялись и уважали все народы. Очищающее пламя сжигало все старое, хоронило прошлое, стирало боль и сожаления, освобождало место для нового. Всего нового. Марк повернул голову. Отблеск пламени мерцал в глазах, очерчивал резкой линией острый профиль застывшей фигуры, спина прямилась без болезненного напряжения, только чувством собственного достоинства. Эска, ощущая его взгляд, еще какое-то время смотрел на костер, погруженный в свои мысли, а потом медленно обернулся. Их взгляды встретились. Искры отражались от костра, от глаз друг друга. Горло у Марка сжалось. Старые стены разрушились, но новые не заставили себя долго ждать. Он должен был задать тревожный вопрос, но позади них стояли выжившие легионеры, а мертвые тела лежали на голой земле в ожидании последнего пути. У них было много работы. Потому Марк лишь слабо улыбнулся. Промолчав. 18. Обратный путь Тел было много, но одно приковало внимание Эски больше всех. Марк видел, как он присел около него, закрыл глаза, положив ладонь на детский лоб. Словно повторяя действия Марка, столкнувшегося со смертью своих солдат в крепости. Только Эска не видел его тогда, а сейчас действовал, как собрат по духу. У Марка опять стало колко в горле. Он отвернулся, давая Эске его минуту скорби, оглядел легионеров, которые заканчивали возводить хворостяной фундамент для общего костра, в котором будут гореть и бритты, и сроднившиеся с ними римляне. Марк помог темноволосому легионеру закинуть труп его товарища на помост. Потом второй, потом третий. Еще и еще. В конце Эска принес на руках самое маленькое тело. Они стояли там, пока все не сгорело в пепел. Адреналин медленно и верно покидал согревшееся во время битвы тело, стал вновь бить озноб. Когда огромная усталость придавила плечи и потянула к земле, Марк осознал, что драться ему помогала в основном сила воли. Как в забытье, Марк пошел вслед за темноволосым легионером, который позвал его за собой - Марк даже не сообразил, на каком языке. Они немного прошли вдоль по речке, до лошадей, привязанных к деревьям. Марку нужен был настоящий отдых. Хотелось лечь на землю и уснуть тут же, но Эска тоже куда-то звал. Настоятельно. Ободряюще. Марк запрыгнул на незнакомую, фыркающую лошадь. Вручил поводья Эске, а сам то проваливался в сон, то резко открывал глаза, по привычке оглядываясь в лесу. Легионеры неторопливо, выдерживая его темп, ехали на своих лошадях рядом. Словно в тумане, из последних сил, он спрыгнул с лошади, когда Эска сказал «стоп». С закрытыми глазами пошел туда, куда мягко направляла ладонь на плече. Почти упал плашмя на что-то мягкое, невысокое. Сон, крепкий, глубокий, тут же окутал его черным маревом. Проснулся он резко. Вынырнул из темной реки, в которой купался без сновидений. Обнаружил себя в хижине, на мягкой кровати, укутанным в теплую шкуру. Тепло приятно согревало, размягчало, а мягкость постели убаюкивала. Марк потянулся, хрустнул суставами, улыбнулся, приподнялся на локтях. Внезапно полившиеся на него солнечные лучи закрыла чья-то тень. Женщина средних лет с усталым лицом и цепким взглядом холодно оглядела его с порога, опять вышла наружу, крикнула что-то на своем языке. Марк все еще хмуро смотрел на порог, когда там появился Эска. В руках – опять пиала с водой, но в этот раз он предложил отпить Марку самому. Марк вначале принюхался: травяной запах, в котором явно угадывался лечебный мох, спасший его однажды. Марк выпил все до дна и отдал Эске посуду. Тот развернулся, собираясь уйти, но Марк потянул его за край рубахи вниз. Эска сел на край низкой кровати, выжидающе посмотрел на него. Марк окинул его быстрым взглядом: разрез на рукаве аккуратно зашит, напоминая о ране только бледным ореолом застиранного пятна крови. - Где мы? - В племени Герна. И остальных. Это была его жена. Марк весь подобрался. Внезапно мягкость кровати стала казаться незаслуженной. Стало неуютно. Эска посмотрел на его лицо и улыбнулся. Легкой, открытой улыбкой. Короткой и теплой, как здешнее солнце в хмурый день. - Ты проспал двое суток. Ни разу не проснулся. - Так вот почему я так хочу до ветру, - Марк попытался пошутить и сел на кровати. - Я принесу тебе еды. - Эска начал подниматься, но Марк опять остановил его, на этот раз - прижав плечо рукой. Эска слегка нахмурил брови, терпеливо выжидая, что ему еще скажут. Марк молчал, не убирая руки. Потом, будто очнувшись, снял ладонь с плеча, отвел глаза и тут же вернул взгляд обратно, чтобы опять скакнуть им в сторону. - Эска…. Ты останешься с ними? Эска удивленно приподнял брови. Слегка повел шеей, разглядывая лицо Марка, потом тоже отвел взгляд. - Я… Ты – всегда желанный гость в доме моего дяди. Я буду рад тебя видеть. В голове опять зашумело. Живот скрутило резкой болью. Он уже давно нормально не ел. - Я, конечно, тоже гость в его доме, но… И если бы у меня был свой дом… - Марк неожиданно потерялся в словах, которые все никак не желали звучать складно и понятно, выражать то, что он чувствовал. Наверное, это потому, что он сам не понимал, что чувствует. Знал только, что должен был спросить. Обязан. В Британию он взял Эску без вопросов, не считаясь с его мнением. Теперь они были на равных. И выбор был за Эской. Марк беспомощно взмахнул рукой, которая опустилась на гладкий серый мех одеяла. Скулы у него покрылись темными красными пятнами. Он разглядывал дальнюю стену за спиной Эски. Уши Эски вспыхнули алым по краям. Глаза смотрели вбок, найдя что-то занимательное на другой стене. - Я буду рад быть твоим гостем, - произнес он глухо, тихо, но отчетливо. Марк выдохнул. Дышать стало на удивление легче. Кивнул. - Пойду, принесу еды. - Эска поднялся, и на этот раз Марк его не остановил. В племени они не задержались. Марка угнетал вид овдовевших женщин. Он только надеялся, что сыновья у них достаточно взрослые, чтобы позаботиться о матерях. Один раз он издалека видел пацаненка лет двенадцати. В нем явно угадывались черты Герна: римский нос, зеленые глаза. Овал лица, рыжие волосы и белая кожа – от матери. Странно. Смешение римского и британского. Мирное объединение двух культур. Марк усмехнулся себе под нос, навьючивая коня привычным скарбом. Он отказался брать вторую лошадь. И одна-то была роскошным подарком, хотя немногословный темноволосый римлянин, явно выполнявший теперь обязанности Герна, покачал головой и одарил его таким тяжелым взглядом, что Марку ничего другого не оставалось, как с чувством огромной благодарности принять дар от чистого сердца. Однако Марк собирался вернуть лошадь, доставив орла на место. Первый день они ехали в молчании. Марк, спешивший с отъездом, еще не окреп до конца, и устроился на лошади за спиной у Эски. Острые лопатки казались необычайно мягкими, и Марк дремал полдороги. Лошадь они берегли, не гнали - у них теперь было время. Привалы удлинились. Пока Эска свежевал кролика, Марк пытался поймать рыбу руками в ручье. Рыбный суп и запеченное мясо были сытными и вкусными, от еды млело тело. - Знаешь, а я ведь не знаю, что делать дальше. Эска вскинул голову. В глазах его промелькнул теперь уже отблеск того удивления, которое изогнуло его брови при первом Марковым пышном монологе, произнесенным им, как только они слезли с новый лошади. Внезапная словоохотливость немного смущала и самого Марка, особенно в тот момент, когда Эска посмотрел на него, как на заговорившее дерево. Но он остро вспомнил свою ревность - Марк, наконец, с удивлением нашел слово, отображающие то чувство, которое испытал тогда в лагере кочевников - поэтому теперь стремился к общению, которое у них всегда было больше в жестах и взглядах, чем в словах. - У меня всегда была цель. Одна весталка мне однажды сказала, что у меня больше веры в нее, чем у некоторых жрецов. - Марк улыбнулся воспоминанию. - А теперь цели нет. Просто… жизнь. - Иногда и этого достаточно. - Эска смотрел на него внимательно. Слушал. - Да. Но я не знаю, что с ней делать. Это… странно. Ново. Эска кивнул. Понимая. - Тебе могут вернуть должность. Заплатить за него. - Эска кивнул в сторону темного бугра - обмотанного тканью орла. Кивнул осторожно, уважительно, слишком уж много людей отдали за него свои жизни. - Должность, - Марк печально усмехнулся. – С такой ногой я не смогу осилить самый простой тренировочный марш-бросок. А ехать все время на лошади… Командир должен уметь делать все то, что требует от простых солдат. Иначе он не достоин их уважения. - Ты – достоин, – Эска сказал это твердо, уверенно, глядя ему в глаза. У Марка сильно забилось сердце от этой высокой похвалы. - И как это? Чувствовать себя вольной птицей? - Необычно. Непривычно и… - Марк прислушался к себе, пытаясь дать исчерпывающе честный ответ, - радостно. Эска опять кивнул. Будто Марк подтверждал его чувства. - Мы что-нибудь придумаем. Эска со свистом втянул воздух губами, кивнул и подкинул в костер веток. Золотистые искры разлетелись во все стороны огненными точками. Пламя разгорелось. Ночью Эска без лишних разговоров вытянулся на шкуре вдоль его левой стороны, жаром собственного тела согревая больную ногу Марка. Марк благодарно вздохнул, довольный. Заморосил привычный острый дождь. Марк, проведший предыдущие ночи под крышей, поморщился и натянул меховое одеяло на голову. И странно, так было гораздо теплее, чем в хижине. Его грело снизу, сбоку, сверху и изнутри. 19. У Костра Сон был странный, непонятный, волнительный: непонятные образы, вздохи, переливы цвета. Марк проснулся с улыбкой на лице. Эска уже что-то готовил. - Охх. Вкусно, - Марк с удовольствием вгрызся в то, что поймал и приготовил его друг. На лице Эски опять промелькнуло удивление. Они ели это не единожды. Он откусил мясо, прожевал, подозрительно посмотрел на Марка. По его лицу явно читалось, что вкус не изменился с прошлых разов. - Очень вкусно, - повторил Марк и улыбнулся шире. Ему было забавно и приятно смущать Эску искренней похвалой. Теперь впереди ехал Марк. Эска что-то тихонько насвистывал сзади ему в затылок. Беседу во время еды у костра на ночь неожиданно начал не Марк. - Как тебе было в плену? - Эска спросил ровным голосом, почти равнодушно, но Марк видел, как он напрягся в ожидании ответа. - Нормально, - Марк пожал плечами, усмехнулся. – Как в армии. Даже… Он осекся, прикусил язык, отвел глаза. Но под выжидающим взглядом Эски продолжил: - Хотя определенные этапы службы я не то чтобы хотел вспоминать. Эска молчал, лишь слегка нахмурил брови в ожидании пояснений. - Когда тот большеголовый верзила разглядывал меня ночью… Довольно неприятно просыпаться под таким взглядом, - Марк смущенно улыбнулся. - Он…. Трогал тебя? – Лицо у Эски окаменело, взгляд застыл. - Только глазами. Но думаю, после той безумной ночи с плясками он бы набрался смелости. Хорошо, что мы тогда сбежали, - Марк опять попытался шуткой сгладить внезапную неловкость темы разговора. Эска окинул его взглядом, явно вспоминая и оценивая габариты того большеголового, а соотнеся, сглотнул и слегка побледнел. - Прости, - вырвалось откуда-то из самого горла. Сердце у Марка чуть сбилось с привычного ритма, так странно было слышать это слово из уст Эски. - Да что там, - отмахнулся Марк. - Привычно. Теперь Эска окаменел всем телом и буравил Марка жгучим взглядом, под которым тому враз стало неуютно. Эска перевел взор на костер, играющий пламенем между ними, опять метнул острым взглядом в Марка, поиграл желваками, решился: - Ты же римлянин. Свободный. Гражданин. - Солдат, - включил в перечисление Марк. - Ты… Тебя…- Эска потрясенно смотрел на него, видно было, как в его голове не укладывалось, что Марка, такого большого, сильного, смелого Марка могли… - Тебя принуждали? Теперь напрягся Марк. Повел плечами. - А ты как думаешь? - неожиданно ощетинился он. - Насколько я отличаюсь внешне от других римлян? В детстве у меня вообще волосы вились кудрями и выгорали до белого цвета, люди до десяти лет за девочку принимали… Он не стал рассказывать, как еще в детстве выработал привычку не видеть, игнорировать то, что его рассматривают. Восхищенные взгляды воспринимающих его наравне с совершенством каменных скульптур - это было одно. Уважительное, не оскорбляющее, дозволительное. Редкое. Чаще он сбрасывал с себя липкие взгляды низменных желаний, владельцы которых прикусывали жирные губы и вспотевшими ладонями приглаживали редкие пучки волос на лысой голове. - Марк? - изумленно выдохнул Эска. Марк вздохнул, прикрыв глаза. - Мне повезло. В моей центурии был красивый юноша, который охотно принимал… знаки одобрения от начальства. Без всякого принуждения. - Но тебя… - Эска, казалось, не дышал в ожидании ответа. - Просто смотрели, - Марк отвернул голову. - Не портили. То, как смотрели, что при этом делали, и сколько на них было одежды, Марк не стал уточнять. - Тебя ведь тоже не просто за строптивый нрав на арену выпустили? - задал встречный вопрос Марк. - Можно сказать, и за строптивый, - ощерился Эска злой улыбкой. - У меня была хозяйка, которой нравилась… эта черта характера. А мне было не зазорно использовать ее тело. Мстить хоть таким образом. Вот когда появился хозяин и углядел ее синяки… Слово «хозяин» он не говорил, выплевывал. Лицо у него вдруг стало усталым. Но он поднял взгляд на Марка и спросил, прямо глядя ему в глаза. - Почему ты спас меня? Марк подумал. Дяде на тот же вопрос он так и не ответил. Он честно осмыслил свои чувства в тот момент, на арене. Их было много, глубоких, разных, противоречивых, непонятных. Марк подумал. И выбрал самый правильный и короткий ответ: - Не мог иначе. Эска долго не моргая смотрел на него через пламя костра. Марк держал взгляд. Наконец, Эска улыбнулся краем губ, и пошел стелить им на ночь. Ночью Марк проснулся внезапно, резко. Сам не понял, что его разбудило. Просто скачок сердца. Эска лежал привычно слева, вплотную, а руку перекинул через его грудь, пальцами уцепившись за плечо, будто в поддержке. Марк повернул голову. Непривычно было видеть его таким расслабленным, спящим. Марк долго разглядывал в темноте его лицо. Эска под взглядом хмурил лоб, нагонял морщины между бровей, забавно вел носом, будто принюхиваясь. Но не просыпался. Потом Марк посмотрел вверх и не сдержал возглас восхищения: - Ох. - Марк? Что? – сонно пробормотал Эска. - Нога? - Нет… Звезды. Эска заворочался рядом с ним, приподнял голову. Руку, перекинутую через грудь, не убрал. - Так вот почему так холодно, - Эска подтянулся чуть ближе, уткнулся лбом в его плечо. Небо над ними было безоблачным, чистым. Черно-синим. Звезды яркой россыпью драгоценных кристаллов блестели на темном фоне. - Смотри, - Марк приподнял правую руку, ту, плечо которой мягко обхватили длинные пальцы. Левая рука была почти вся под Эской. - Это – Орион. Артемида, богиня охоты, покарала его за то, что он узрел ее наготу. Она превратила его в оленя, и собственные собаки загрызли его. Они там тоже есть. Малый и Большой пес. А вон там – Персей. Он победил Медузу Горгону, женщину с волосами-змеями, от взгляда на которую любой становился камнем. Марк смотрел в холодное и чистое небо, вечное над этой землей, показывая пальцем звезды, рассказывал истории, с ними связанные, и чувствовал, как сон снова подбирается к нему. Но он хотел успеть рассказать еще об одном созвездии. - А где-то там, на Млечном Пути, близнецы Кастор и Поллукс. Они родились у греческой царицы от разных мужчин. - Разве так бывает? – подал голос Эска, вглядываясь ввысь - туда, куда указывал Марк. - Так получилось. Один был сыном Зевса-громовержца, а второй - спартанского царя. В последней битве Кастор погиб и, как сын человека, отправился в царство Аида. Поллукс же отказался быть бессмертным на Олимпе вместе с богами. - Пошел за братом? - Эска смотрел уже не на небо, на Марка. - Да. И Зевс разрешил им чередовать Аид и Олимп. День здесь, день там. Но вместе. У Марка слипались веки - ночная вспышка бодрости, так внезапно разбудившая его, ушла. Он подтянул повыше одеяло и накрыл ладонью руку Эски у себя на плече. Сжал пальцы и заснул, чувствуя теплый Эскин взгляд на своем лице. 20. Возвращение Руки Марка мягко окольцовывали талию Эски. Голову он положил ему на плечо, хоть и не дремал. Просто это было приятно. Тепло. Раньше бы он не позволил себе это сделать просто так, держал бы дистанцию. Но вечерний разговор у костра что-то неуловимо изменил в нем, в их отношениях. Сблизил, разъяснил, сроднил. Лошадь шла легкой рысью по слегка холмистой равнине, они держались тонкой нити чистого ручья, который бежал с ними по пути. Совсем скоро они должны были доехать до крепостного вала Прижавшись плечами к Эске, Марк почувствовал, как тот напрягся. Мышцы живота под его руками, казалось, окаменели. - Надо сделать привал. - Эска вдруг остановил лошадь и резко спрыгнул на землю. Марк приподнял брови. Для привала было еще слишком рано. Но Эска уже сноровисто доставал посуду, озирался в поисках веток. Марк не слезал с лошади, удивленно смотрел на Эску. - Рука, - пояснил тот, не глядя на него. Марк вмиг оказался рядом. Осторожно взял за плечо, попытался отогнуть материю сверху, но размера горловины не хватало, чтобы обнажить рану на плече. Закатать рукав тоже не удавалось. Марк потянул низ рубахи вверх. - Марк, что… - Дай посмотрю. Марк стянул с него рубаху, откинул ее на ближайший, покрытый мхом, камень. Развязал повязку, легкими пальцами прошелся по краям заживающего пореза. Облегченно вздохнул: рана не гноилась и не имела вид зараженной, травник в племени хорошо ее обработал. Эска ежился под его прикосновениями, отводил взгляд. Марк провел пальцем вдоль раны, чуть выше, чтоб не причинять боли. Эска дернулся из-под его руки, сделал шаг назад. - Все в порядке. Просто надо отдохнуть. - Он подошел к своей рубахе, поднял ее. Марк видел, как от ветра по его груди побежали мурашки. Марк нахмурился. Какое-то нехарактерное для Эски отчаяние прозвучало в этой фразе. Что-то он не договаривал. Марк подошел к нему вплотную. Сжал за локти, мешая надеть одежду. Эска, замерев, смотрел в землю. Марк вздохнул, переместил руки с локтей на подбородок, поднял его голову. Но тот упрямо смотрел вниз, отказываясь встретиться с ним взглядом. - Эска. - Ладони Марка мягко повторяли линию его подбородка, большие пальцы симметрично огладили края губ. По лицу Эски как судорога пробежала, он поднял взгляд и посмотрел прямо, с таким привычным вызовом в глазах, что у Марка прервалось дыхание, во рту пересохло, столько в этом взгляде было огня, а зрачки своей чернотой выместили привычный цвет глаз. Сердце Марка сделало удар, замерло, а потом забилось в бешеном ритме, погнав огненную лаву по венам. Он стоял, замерев, оглушенный всеми чувствами и эмоциями, которые враз нахлынули на него, будто прорвав плотину его неведения. Кристально ясное осознание ситуации удивило его своей идеальной простотой и тем, что так долго он всего этого не видел, сам себя не понимал. Единственным оправданием для него могло служить то, что столько чувств, и такого накала он не испытывал никогда в жизни. Эска долгое время смотрел на него, выжидая, потом, сжав губы, попытался отвернуться. Марк лишь крепче сжал его лицо в своих руках, не позволяя отстраниться. - Эска, - тихо прошептал он, стирая потрясение со своего лица, пытаясь глазами высказать то, что только что так сильно и ярко осознал. Эска всматривался в него, вгрызался взглядом, наконец, Марк почувствовал, как лицо под его ладонями расслабилось, ощутил дрожь, сотрясающее все Эскино тело, увидел собственное отражение в огромных зрачках, потому что наклонился близко, очень близко. Ресницы у Эски трепетали. Марк почти коснулся губами губ, когда вспомнил важное. Он отпрянул, стерев на лице Эски удивленную обиду одним легким прикосновением к щеке: от виска к подбородку, целой ладонью. Поискал на лошадином боку, в сумке, тряпицу, которую им дали для перевязок. Подошел к ручью, который на этом месте был мелок, но широк, и просвечивал мелкими камушками на дне. Марк, глядя на молчаливого, удивленно-настороженного Эску, скинул с себя рубаху, сапоги, штаны. Снял нижнюю одежду, не стесняясь своей наготы и возбуждения. Глядя прямо в глаза Эски, сделал шаг назад, в ручей, выжидая. Эска старался удержать взгляд на уровне его плеч, Марк видел, как нервно, часто ходил вверх-вниз у него кадык. Марк ждал. Эска сделал шаг, второй, кинул наземь рубаху, которую до этого сжимал в кулаках, молниеносно избавился от остальной одежды, скрывающей тело, ступил в воду. Гордый в своей наготе, стоял на расстоянии вытянутой руки от Марка. Марк зашел на середину ручья, где вода плескалась чуть выше щиколоток, Эска встал к нему ближе. Марк опустился на одно колено, намочил тряпицу, поднялся и стал омывать Эску. Вначале лицо, и Эска прикрыл глаза, когда он делал это, потом шею, плечи, руки. Марк чувствовал на себе жаркий взгляд, даже когда обтирал Эске спину - тот изогнулся, повернув голову назад. Ягодицы, бедра, колени, последним этапом - пятки. Марк опять присел на корточки, сбоку, аккуратно избегая прикасаться к единственной неомытой части тела. Эска оперся на его плечи одной рукой, приподняв, согнул в колене ногу, и Марк обтер его подошвы - вначале одну, потом другую. Ополоснул тряпицу по новой, поднялся и передал ее Эске. Тот осторожно прошелся вначале по плечам Марка, чуть нажимая, вдавливая пальцы в литые мускулы, пробуя. Потом влажная ткань заскользила вверх по шее, и Марк закрыл глаза, пока мягкость ткани ласкала его лицо: лоб, брови, легонько - веки, крылья носа, скулы, уши. Покружила по щекам, медленно, с нажимом, прошлась по губам, потом спустилась на подбородок и опять - на плечи. Губы у Марка горели, кровь вскипала и обжигала изнутри все тело. Вода была прохладной, легкий ветерок гнал холодные капли по телу, приятно остужая горящую кожу, усиливая дрожь. Марк открыл глаза, посмотрел вниз. Эска сосредоточенно, заворожено обводил контуры мышц на его животе, потом быстро опустился на колено, заново промокнул тряпицу, высохшую от жара тела, вернулся к обрисовке жестких контуров его мускулов. Эска совершал омовение не спеша, так же основательно, как и Марк, осознавая его ритуальную важность для Марка, для себя. Начавшую заживать рану на ноге полил из сложенных лодочкой ладоней, как Марк сделал с его порезом на руке. Едва касаясь, невесомо, прошелся по зажившим шрамам. По здоровой ноге прошелся в полную силу, как мочалкой в бане. Понежил колени, ягодицы и пятки. Когда он закончил повторять действия Марка, то встал и посмотрел ему прямо в глаза. Челюсть у него была напряжена, мышцы на шее бугрились выпуклыми линиями, дыхание с шумом, как у бьющей копытом лошади, вырывалось сквозь сжатые зубы. Марк наклонил голову, коснулся лбом лба. На секунду закрыл глаза, задержав дыхание. Потом скользнул губами к уху и прошептал, всколыхнув, светлую прядь волос: - Ты возляжешь со мной? Эска вдруг крепко стиснул его плечи ладонями, глубоко впился пальцами в размягченные легким массажем мускулы, вздохнул с придыханием, похожим на всхлип, кивнул. Марк чуть подался головой вперед, теперь у них прижимались друг к другу лбы и носы, касались друг друга ресницы. - Пойдем, - потянул его за запястье Марк. На берегу он быстро расстелил обе шкуры, лег на них боком, посмотрел на Эску снизу вверх. Эска глядел на него, не скрывая восхищения, оглаживая тело жарким взглядом, тяжело дыша. Он медленно опустился на колени, на самый край теплой шкуры, со звериной грацией изогнулся на четвереньках. Упираясь в землю кулаками, подтянулся на них, выпрямляя тело. Глаза у него были дикие. Марк подался вперед, обхватил его за плечи, притянул к себе, встретил губы губами. Эска лег на него живым одеялом, накрыл своим телом. Марк крепко обнял его за талию, вжимая в себя. Эска целовал его глубоко, жарко, открытым ртом, с прикусыванием губ. Марк целовал мягче, будто успокаивая, уверяя, что это не единственный раз. Он подмял под себя Эску одним поворотом. Тот напрягся, пытаясь вернуть предыдущее положение. Марк лишь слегка покачал головой, улыбнувшись, вновь пробежался пальцами по острой скуле, будто пытаясь смягчить ее резкий контур. Эска подался вверх, прикусил Марку нижнюю губу, потом провел по раскрасневшейся тонкой коже подушечкой большого пальца, извиняясь. Марк перехватил его руки за запястья, завел вверх, прижал к земле. Марк глушил его нетерпеливость, смягчал несдержанность, неведомая прежде нежность щемящей волной лилась из его сердца. Он прижался щекой к его скуле, провел носом по лицу, едва коснулся губами губ, снова прильнул к щеке. Замер так, чтобы отдышаться. Эска под ним дрожал, как струна арфы, едва тронутая чуткой рукой мастера. Марк стал целовать ему виски, лоб, изгибающуюся шею, рельеф мышц, покрывающих плечи, руки, грудь. Спустившись на живот, он отпустил Эске руки. Тот тут же оттолкнул его в сторону, спиной на землю, оседлал бедра, стал, покачиваясь, лихорадочно гладить всю кожу, до которой мог дотянуться. Марк выгнулся от острых всполохов наслаждения, обжегших тело в месте их соприкосновения, опять потянул Эску на себя, обнимая его руками, целуя там, где оказывались губы. На щеке Эски он ощутил соленый вкус. Марк зарылся пальцами в его волосы, прижал к себе крепко и не отпускал до конца, целуя, целуя, целуя. Мир вокруг него взорвался и собрался заново. Потом Марк накрыл их второй шкурой, и они лежали так некоторое время, обнявшись, в тепле. Они омылись еще раз, коротко, по необходимости. Быстро оделись, развели костер, сготовили еду в уютном молчании. Изредка переглядываясь, улыбаясь, собрались в путь. Теперь Эска сидел позади. И уехали они недалеко. Легкая рысь лошади, легкое трение тел, и через некоторое время Эска сильно вжался в него, горячо задышал в ухо, рукой, обнимающий за талию, заскользил под рубаху. Спрыгнул с еще не остановившейся лошади, сдернул Марка, и они прямо на голой земле, не привязав лошадь, не постелив одеяло, закрепили дневное признание. Дилемму Эски Марк понял позже, когда сам ехал сзади. Было так заманчиво зарыться носом в волосы, вздохнуть такой знакомый и возбуждающий запах тела. Марк спрятал лицо в изгибе шеи, частый пульс кровяной жилкой бился ему в подбородок, он чуть сдвинулся, и засбоило в губы. Эска терпел его исследования недолго. Когда Марк легонько поцеловал его в скулу, он часто задышал, бросил поводья и слетел с лошади вместе с Марком. Он прижал его к ближайшему валуну, крепко стиснул плечи и начал выцеловывать каждую открытую от одежды часть тела. Дальше на лошади они договорились ехать по очереди. Крепостной патруль встретил их изумленными взглядами. Мало кто возвращался с севера целым и невредимым, с тем, за чем ехал, да еще сияя, как начищенный золотой. Счастливая улыбка дяди Аквилы при встрече, его слезы счастья тронули Марка до глубины души. Он крепко обнял своего единственного любимого родственника, все остальные были далекими, чужими, не смотря на близость родства. Дядя не веря смотрел на него, потом притянул к себе и еще раз обнял. Марк почувствовал, как напрягся Эска, увидел, как он нахмурился и сделал шаг вперед, выставив подбородок. - К воронам тебя, я же его дядя! – возмутился Аквила, не убирая ладоней с широких Марковых плеч. Потом наморщил лоб, видимо задумавшись, что Эска успел увидеть за время своего рабства. Наверное, насмотрелся на римлян, для которых это не являлось преградой. Но Эска, покраснев, отступил назад, и Марк спрятал улыбку, благодарный за его хорошее мнение о дяде. Дядя тоже отошел на шаг назад, чтобы лучше рассмотреть их. - Значит вот так вот, - протянул он, переводя взгляд с одного на другого. – Хорошо. В такой поход отправляться нужно было с другом, а не рабом. Марк мысленно гадал, это дядя такой проницательный, или у них на лицах все написано. Или на теле. Эска стоял так близко, как только можно было, соприкасаясь с ним плечом, и смотрел прямым взглядом, не опуская глаз. - Что ж, - дядя сделал теперь шаг к Эске, встал напротив, - если ты обидишь его, боги покарают тебя. Эска расправил плечи еще сильнее, и уверенно ответил: - Если боги обидят его, я покараю богов. Дядя кивнул, довольный нахальным ответом, хлопнул Эску по плечу и весело сказал: - Ну, мальчики. А теперь переодеваться и ужинать. А потом в баню. Верно я говорю? Марк улыбнулся и кивнул. Эпилог Зеленые воды текли, переливаясь под редким зимним солнцем. Марк смотрел на эти неизменные волны, каждый раз изменчиво вызывающие новые чувства, и улыбался. Эскин взгляд, как редкий солнечный луч в хмурый день, грел его спину. Теплые руки обняли за талию, подбородок угнездился на широком плече. - Пойдем, нужно доставить твою драгоценную гордую птицу на место, - сказал Эска, разъединяясь с ним. Марк кивнул и продолжил смотреть на завораживающе прекрасные пляски воды. Важен не предмет, а его видение. Иногда река - это просто река, иногда - мутные воды, иногда - символ быстротечности жизни. В конце концов, и орел - это всего лишь кусок металла, если в него не вложена частичка души того, кто на него смотрит. Так странно. Большая часть того, что он испытывал к орлу, как его воспринимал, осталась там, похороненной в костре Герна, весь трепет и щемление сердца. Теперь было спокойствие, гордость, красота. Больше - в нем, чем в этой птице. В нем - к ней, к тому, что она значит для него. Марк улыбнулся. В последнее время он делал это часто, беспричинно. Так странно. Каждое его поражение оборачивалось победой. Безвыходные ситуации дарили смысл жизни. А отсутствие цели… Он, как орел с перебитым крылом, которому тяжело летать, а Эска, как прирученный волк, которому теперь уже не уйти в леса. Они есть друг у друга. А у них есть жизнь. Иногда этого не просто достаточно, этого - так много, что можно задохнуться от счастья. - Ты идешь? - Эска положил теплую руку ему на плечо. Марк, наклонив голову, потерся об нее щекой. Замер так, прижавшись к ладони, потом поднял свою руку, поцеловал зеленый камень на мизинце и прошептал ему: - Со мной все будет хорошо, отец. Я – счастлив.