двадцать.

Хёнгу одиннадцать, когда он вместе с родителями переезжает в Сеул. Новый город, новые люди. Он, в принципе, быстро сходится с людьми, но немного грустно от мысли о том, что его друзья остались в другом городе. Но унывать нет времени, ведь кто захочет общаться с забитым мальчишкой? Поэтому неудивительно, что он спустя неделю знаком уже чуть ли не со всеми детьми с его района. Правда вот, настоящего друга найти сложнее — это Хёнгу тоже осознает. Вроде мал еще, да не считает, что каждый встречный готов помочь ему без выгоды для себя, просто так. Таких людей мало. Таких людей нужно ценить. И таких людей у Хёнгу нет. «Слишком рано», — иногда проносится мысль в голове мальчика, когда он понимает, что лучшего друга-то у него никогда и не было, даже в том городе, где он жил раньше. Хёнгу двенадцать, он слишком любит ввязываться в неприятности, задирая всех, кого ни попадя. Так же и отвечать тем, кто пытается достать и его. Кажется, что чувство самосохранения у него отсутствует вовсе, раз, когда к нему во дворе подходят мальчики на два года старше (визуально, по-крайней мере, Хёнгу не уверен, сколько им точно лет, но лица были знакомые и все же взрослее его), он отвечает им грубо, словно ощетинившийся кот, потому что какого черта те хотят забрать его деньги. Конечно, лучше бы по-хорошему послушаться их, но это вовсе не в характере Хёнгу. Но когда один из парней приближается ближе, хватает мальчишку за ворот майки, заносит руку для удара, сзади слышится свист. — И что здесь происходит? — парень, что держал Хёнгу, ослабляет хватку, переводит взгляд от мальчишки к тому, кто их отвлек. Хёнгу, даже не пытаясь вырваться, просто поворачивает голову, чтобы тоже посмотреть, кто там. — Хосок, что, давно не получал от отца? Кажется, в последний раз после того, как он узнал, что ты со своими дружками избил какого-то парнишку за углом школы, ты неделю не появлялся там, а другую неделю все еще приходилось красить свою мордашку тонной тоналки, стащеной у матери, — на лице парня появилась улыбка, не злая, но вот блеск в глазах… Что это? «Предвкушение», — думает Хёнгу. Только сейчас до него доходит, что это шанс свалить из этой подворотни куда подальше. Он хватается за запястье Хосока (вроде ведь так его зовут?), сжимает сильно насколько может, выворачивая так, что тот от неожиданности чуть не подпрыгивает на месте и одергивает руку к себе, сморщившись от боли на пару секунд. А Хёнгу зря времени не теряет и подбегает к своему 'спасителю', если можно его так назвать. — Скучно, Хосок, скучно, — говорит 'спаситель' и бросает взгляд на мальчишку. — Пошли. Теперь ты мне должен… — на секунду он поднимает взгляд вверх, поднося еще при этом указательный палец к губам, прикусив нижнюю, словно задумавшись, — хотя бы мороженое, — и ухмылка следом. Парень разворачивается на пятках, жестом показывая Хёнгу следовать за ним, а сзади лишь слышится крик: — Ухён, я тебе это еще припомню. Кажется, Ухён еще слышит удар кулака о стену («больно наверное» — думает), и на этом все. Спустя пару минут он все же останавливается, да так, что задумавшийся Хёнгу чуть не врезается в его спину. Вообще-то Нам не ожидал, что этот мальчишка так послушно пойдет следом, ибо он-то его не принуждал, так просто сказал. — Аккуратнее. А Хёнгу молчит, переминаясь с ноги на ногу. У него хоть и отсутствует чувство самосохранения, да и характер взрывной, да и постоянно всегда и везде нужно всунуть свой нос, но, на самом деле, он стеснительный. Особенно неловко находиться в обществе незнакомых людей, особенно, когда они старше. С ровесниками проще — Хёнгу всегда так считал. И сейчас он думает, почему этот парень, что стоит перед ним, помог ему, да и желание сбежать присутствует, но что-то держит на месте. — Как звать-то тебя? — Хёнгу, а тебя? — неформально отвечает мальчик. — Йа-а, что за неуважение к старшим? Ишь какой, — но без злобы, а чуть ли не смеясь. — Ухён. Для тебя Ухён-хён, — и на лице улыбка. И Хёнгу отчего-то не смог удержаться и улыбается в ответ. — А теперь, где мое мороженое? — У меня денег нет. — Как это? — возмущается Ухён. — Ладно, я угощаю. Как самый лучший хён на свете! — на что младший скептично приподнимает бровь и открывает рот, чтобы сказать что-то в ответ, но не успевает, так как Ухён добавляет: — И совсем не важно, что мы знакомы лишь минут пятнадцать от силы. Лучше хёна ты уже не найдешь, запомни это. Хёнгу пятнадцать, и он сам в шоке, что до сих пор общается с Ухёном. Тот все так же называет себя лучшим хёном на свете, хотя слова подтверждать своими действиями он особо и не стремится. Ибо посылать младшего за покупками, отвешивать подзатыльники и тайком подливать алкоголь — это кажется все, что Ухён умеет. (Наверное, именно из-за алкоголя он и считает себя лучшим хёном на свете, ведь кто, если не он, научит своего любимого подопечного всему, что пригодится в этой жизни. А уметь пить старший действительно считал, что важно. Хотя сейчас Хёнгу еще рано, но немного ведь можно? «Можно».) Ну, и разве что рассказывает о том, какого же найти свою родственную душу. Хотя не то, чтобы рассказывает, лишь описывает приятное покалывание, когда встречаешь своего человека, имени под браслетом, который все носят на запястье с момента проявления имени родственной души, а все остальное младший и так видит, ибо когда Ухён рядом с Сонгю, у хёна глаза светятся. Он меняется в лучшую сторону (Хёнгу на самом деле удивлен, что она у Ухёна есть), и, наверное, только Ухён мог выдержать постоянные жалобы Сонгю, которые были по поводу и без, и только Сонгю мог вытерпеть Ухёна. Просто Ухёна. Это уже много значило. И Хёнгу лишь вздыхал. И завидовал. Да. Просто многие не могли найти свою родственную душу очень долгое время, хотя знали имя с самого детства, а некоторым вот везло так, как Ухёну с Сонгю. И парень надеялся, что ему тоже скоро повезет. «С каких пор меня это вообще стало волновать?». Парень не успел заметить, как после дней, проведенных дурачась с Ухёном и его друзьями, как-то так вышло, что он после того случая плавно вошел в их компанию, точнее, Ухён постоянно его почему-то стал таскать за собой, вот все и привыкли. Хёнгу все чаще стал думать о том, как же ему одиноко, как же хочется тепла. И не такого дружеского, иного. И может это какая-то ванильная чушь, но когда Хёнгу исполняется девятнадцать, он все так же один, ему как-то грустно даже, что у него все еще никого не было, но он не из тех, кто плюнет на предназначение, он решил, что будет ждать. И так странно и неловко, что он еще даже ни разу не целовался нормально. И стыдно признаваться в этом даже себе. Хёнгу живет в квартире с Ухёном. Почему тот еще не переехал к Сонгю остается для младшего лишь загадкой, хотя вот дать пинок под зад хёну, чтобы свалил наконец-таки так и хочется, только тот не так часто остается ночевать дома, что не может не радовать Хёнгу. А когда остается, то они вечером сидят перед телевизором, играя в видео-игры, попивая пиво, потом чуть ли не дерутся, да в шутку, потому что Ухён решает испробовать новый боевой прием на младшем, а Хёнгу не остается в ответе, и: «да господи, свали ты уже к Сонгю», — но тот сам приходит. Да еще орава в виде Ховона и Менсу, которые случайно встретили Сонгю в магазине, пока заходили за покупками, потому что 'жрать дома нечего, нам что, святым духом питаться, Ховон? '. Еще увязался Сонёль, который вообще-то хотел зайти лишь за солью, да выйдя из квартиры как раз наткнулся на компанию и не смог остаться в стороне, поэтому вместо того, чтобы взять соль у Хёнгу и Ухёна, он из своей же квартиры приносит свои святые запасы алкоголя. — Ну давайте, восхваляйте меня, — парень возносит руки в стороны, ожидая одобрительный отклик, да только Менсу фыркает, Ухён закатывает глаза, Ховон же остается со своим вечным покерфейсом и идет на кухню за стаканами. — Могли бы хоть как-то похвалить меня, — дуется было Сонель, и тогда уже Сонгю одобрительно хлопает того по плечу. «Как всегда». Хёнгу уже привык. Но ему все еще завидно. Когда Ховон лежит на коленях у Менсу, а тот перебирает руками его волосы, из-за чего Ли довольно улыбается, закрыв глаза; когда Ухён обнимает Сонгю со спины, пока тот, задумавшись, стоит у окна, а после уже накрывает чужие руки своими, разворачивается и целует нежно, притягивая к себе младшего за талию; когда Сонёль разговаривает со своей девушкой по телефону, говоря, как он соскучился и что завтра они пойдут в парк, где он ни на минуту не отойдет от нее, — Хёнгу завидно, потому что сколько бы друзей и знакомых не было в его жизни, он все так же один. И, несмотря на имя, которое скрывается под его браслетом, Хёнгу думает, что он просто не создан для любви. Точнее, просто её не достоин. Он неправильный. Порой он думает, что имя на его запястье так, для галочки, шутка судьбы, мол, верь, надейся и жди, что когда-нибудь ты обретешь своё счастье. Судьба так смеется над ним. А на самом деле зачем кому-то такой, как он? Хёнгу исполняется двадцать. Ему все так же кажется, что судьба потешается над ним. Как-то устал он себя чувствовать везде третьим лишним. Ни для кого не первый. В голове какой-то бардак. Улыбка все чаще натянутая перед друзьями, что не укрывается от глаз Ухёна, но он не лезет, знает, что если понадобится, младший сам расскажет. Пытаться что-то выведать у того бесполезно, ибо тогда, кроме 'да все хорошо', ничего и не дождешься. А Хёнгу, чтобы хоть как-то отвлечься, решает устроиться на работу. Конечно, совмещать учебу и работу будет тяжело, но зато реже в голове будут появляться ненужные мысли, да и усталость должна ведь будет сказаться на нем, да? Думать о плохом, когда дико устал, просто сил нет. Ну, Хёнгу надеется на это. Да и деньги лишними не бывают, плюс хорошая возможность перестать висеть у родителей на шее. За помощью с устройством парень обращается с Сонгю. Тот находит младшему место в своей фирме, спасибо, что занимает там не последнюю должность. Работа не пыльная: перебирать бумаги, заполнять документы, отвечать на звонки. В общем — секретарем. Именно поэтому Хёнгу перешел в итоге на заочное обучение, ибо смысла в дневном он все равно не видел, а образование, хоть какое, нынче все-таки иметь необходимо. И как-то Хёнгу не ожидал, что это трудоустройство перевернет в его жизни все. Хёнгу не ожидал, что просто сидя на месте и пялясь в экран монитора, набирая текст документов, целую кипу которых ему бессовестно скинули на рабочий стол со словами «чтобы вечером все было готово», можно так уставать. И в свой законный обеденный перерыв, заваривая кофе, который, к слову, в офисе гадость редкостная, но жаловаться ведь некому, да и выбирать не приходится, он проливает его на одного из сотрудников. К слову, одного из красивых сотрудников. И еще к слову, на того, от чьего взгляда, как бы глупо это не звучало, у Хёнгу невольно колени подкашиваются и метка на руке начинает гореть. И, судя по всему, не у одного него. Хёнгу страшно, стаканчик с остатками кофе падает на пол, потому что руки дрожат, а еще Хёнгу любопытно. Нет, не так. Хёнгу не может отвести глаз. И ему неловко, потому что рубашка парня напротив пропиталась растворимым кофе, а во всем виноват он. Но кажется, незнакомца это совсем не волнует. Он лишь тянется к своему браслету на запястье, снимает его, молча подходит ближе к Хёнгу, берет его руку и проделывает тоже самое с его браслетом. «Кан Хёнгу» — на руке у парня напротив. «Ли Хвитэк» — у Хёнгу. И это так правильно, черт возьми. Запястье к запястью, и по телу тепло. Рука перестает гореть, остается лишь покалывание, но такое приятное, что Хёнгу невольно улыбается, так счастливо, что Хвитэк улыбается в ответ, переплетает свои пальцы с чужими: — Привет. — Привет, — отвечает Хёнгу, отчего-то чувствует себя таким дураком. Но счастливым. И где-то спустя неделю Хёнгу уже привыкает к Хвитэку и, кажется, понимает, что если захочет, то может получить все, что угодно, главное правильно подступиться к старшему (да, тот оказывается старше). Как это делать его учит никто иной, как 'лучший хён на свете', потому что Нам лишь услышав о том, что Хёнгу наконец-таки нашел свою родственную душу, сразу же стал выпытывать про все: что этот Ли из себя представляет и можно ли ему доверять. Как оказалось, Сонгю очень даже хорошо с этим парнем общается, да только почему-то Ухён о нем ни разу не слышал, что удивительно. Но он быстро забыл об этом, вернувшись к стратегически важным советам для Хёнгу. Все его советы состояли из «делай, что твоей душе угодно, тыкай, дергай, действуй на нервы, но после обязательно улыбайся невинно так, можно для пущего эффекта еще сесть на колени, обнять, поцеловать — и все будет простительно». Потому что Сонгю ведь Наму прощает все? Хвитэк любит порядок всегда и во всем, Хёнгу же устраивает хаос. На работе, в квартире, в душе. Он словно ураган, пробравшийся глубоко и засевший так крепко внутри за такой короткий срок, что Ли, может, и должно было бы стать страшно, но нет. Ему интересно, что дальше. Хёнгу двадцать, когда он переезжает к Хвитэку. Квартира вверх дном, что-то выкидывается, потому что: «Хён, что это за старье? Хён, зачем тебе этот старый велосипед на балконе? Хён, зачем тебе эта футболка, на которой пятно не отстирывается? Хён, зачем тебе это старое кресло? Хён, как ты смотришь на то, чтобы купить новую кровать, а то на этой неудобно спать, и не только? Хён, твоя кофемашина готовит дерьмовый кофе, когда ты ее уже выкинешь? И вообще, хён, когда ты уже купишь нормальный кофе? Хён, а ты меня любишь? Хён?». «Если бы не любил, то, кажется, уже бы давно выкинул за дверь за весь этот дурдом», — так и тянет сказать Хвитэка, но, в итоге, тот лишь вздыхает так тяжело («кажется, общение с Сонгю на нем сказывается как-то не так» — думает про себя Хёнгу, потому что с каждым днем таких тяжелых вздохов, недовольных взглядов и ворчания становится все больше), и просто обнимает, целует нежно, Хёнгу отвечает, улыбается в поцелуй, потому что ему тоже все можно, как и Ухёну с Сонгю, и от этого осознания так тепло. И страшно. Потому что неизвестно, насколько можно. И Хёнгу снова научился улыбаться искренне благодаря Хвитэку. Вообще, он много чего научился делать благодаря Хвитэку, но даже у себя в голове младший не хочет уточнять, чему именно. Хёнгу просто легко. Хёнгу счастлив. Ему двадцать, всего лишь двадцать, и он еще много чего хочет успеть, только теперь, чтобы рядом был Хвитэк в этих 'много', и не важно, что именно. Пусть это будет готовка нового блюда, рецепт которого Кан нашел в интернете и ему захотелось поэкспериментировать, да так, что потом приходилось целый вечер отдраивать кухню после его 'кулинарных' шедевров. Или прыжок с парашютом, на который Хвитэк согласится, побледнев, потому что боится высоты, но признаваться в этом Хёнгу не станет, потому что тот хочет вместе. Вместе и навсегда. «Кан Хёнгу» — на запястье Хвитэка, его ахиллесова пята. «Ли Хвитэк» — на запястье Хёнгу, его кислород, чтобы жить.