10.
Утром Себастиан опять слушал новости из-за океана, поглощая на завтрак оладьи. Он перестал вздрагивать при озвучивании числа погибших, примерно через три месяца, после того, как США объявили о своем нейтралитете. А теперь Нидерланды, Дания и Норвегия захвачены. Великобритания ведет бои на море и в воздухе. Америка снимает запрет на ввоз оружия. Франция оккупирована. А СССР подписал пакт о ненападении с фашистской Германией еще в августе 1939, который им не сильно помог. Год войны позади. Брок выключает радио. Не обращая внимания на слабые протесты парнишки, сгребает в охапку и тащит в спальню, сгружает на кровать. — Ты опять не спал ночью? Черные круги под глазами не оставляют сомнения в ответе. Музыкант не спит уже несколько ночей. Война никак не выходит из головы, заставляет мучиться кошмарами. Слишком творческий человек. Слишком богатое воображение. Укрытый одеялом по самый нос, он не перестает бубнить и утверждать, что сон ему не нужен. Брок строго просит его заткнуться и сам ложится рядом, утыкается в книгу. Под боком ворочаются и ворчат, а потом прижимаются, обвивают руками и успокаиваются. Брока вызывают на завод в выходной день срочным звонком. Ведущий инженер предприятия привык являться на рабочее место по первому требованию хоть в выходной, хоть ночью, хоть в Рождество. Он целует крепко спящего парнишку в макушку и уходит, прикрыв за собой дверь. Миссис Грин провожает его тревожным взглядом. Женское сердце чует неладное как и всегда. На улице дождь. Сентябрь на удивление мокрый и холодный в этом году. Больше всего на свете Брок боится попасть под сокращение. Он все еще участвует в уличных боях, где получает большую часть своего дохода, но лишиться законной работы совершенно не хочется. Дверь начальника открывается, и его приглашают войти. — Здравствуйте, мистер Райт. Спасибо, что пришли так быстро. Босс улыбается устало, видимо его тоже выдернули на работу в неурочный час. Человек в форме здоровается, протягивает руку. Парень послушно пожимает ее, кивая. Грустно улыбаясь лейтенант, судя по погонам, отдает ему письмо. Знакомым мелким чуть кривым почерком на мятом конверте выведен адрес и его имя. В горле пересыхает. — Он погиб четыре дня назад во время артналета. Мне жаль. Он просил передать вам лично в руки. Не успел отправить. У лейтенанта лондонский акцент. Это неприятно режет уши. Последний раз, когда ему удалось поговорить по телефону с отправителем письма, этот самый акцент был темой для сотни едких шуточек. У Брока дрожат руки, когда он прячет в карман конверт. Открыть его в кабинете начальника просто не хватает мужества. Он минует знакомую дверь, поднимается по лестнице, стучится тихо, будто боится, что услышат, действительно откроют. На пороге появляется женщина в коричневом платье, у нее волосы забраны наверх, румяные щеки и только глаза непривычно жесткие. Брок не стучал в эту дверь больше трех лет. Они виделись в магазине по соседству или когда сталкивались в подъезде, но никогда не разговаривали. Ниточкой, связывающей их все это время, был Кристофер. Джулия видит письмо в руке младшего сына, тоже узнает почерк и сердце пропускает удар. Парень входит в отчий дом и чувствует, как там стало пусто. Холодно. Тоскливо. Это больше не его дом. Здесь ничего не осталось… — Завтра привезут, — тихо говорит он, и женщина рядом содрогается от рыданий. Брок обнимает мать. Она плачет, а у него глаза суше Сахары. Только дыхание из груди рвется хрипами. Они идут на кухню. Парень наливает воды и протягивает стакан матери. Письмо он так и не открыл. Впрочем, домой надолго тоже возвращаться не собирался. Он отчаянно колотит в оранжевую деревянную дверь. Кажется, даже кричит что-то. Себастиан открывает почти сразу. Тут же ловит застывшего друга за рукав, тянет на себя, обнимает. Хлопает дверь. Брок цепляется за него, виснет на шее. Ноги ватные, совсем не держат. Себастиан опускается на пол по стене, придерживая, помогая осесть рядом. Брок дрожит, будто при лихорадке. Хрипит. Задыхается. По щекам катятся слезы. — Крис! — воет Брок. Себастиану почему-то вдруг становится жаль, что Крис никогда не услышит положительный ответ на вопрос «и вы уже… ну?». Никогда. Он крепче обнимает рыдающего в голос Райта. Словно объятия способны заглушить ту боль, что сейчас разрывает Брока изнутри. Гладит по голове. Молчит. Сам держится на честном слове и недюжинной силе воли. Нельзя расклеиваться. Он должен быть опорой. Сейчас время Брока быть слабым. Кристофер был хорошим другом. Отличным братом. Прекрасным человеком. Героем войны. Он стал для него семьей, как и его брат. Их первая общая жертва принесенная этой войне. Когда перечисляют цифры, пусть даже с фамилиями, погибшие не имеют лица, теперь оно у всех одно. Брок протягивает мятый конверт. — Это тебе. Лично в руки, — шепотом говорит музыкант. — Прочти. Я сам не могу. Пожалуйста. Спорить не хочется. Он принимает конверт. Бережно вынимает письмо. На мгновение замирает, рассматривая черно-белое фото улыбающегося Криса в новенькой, не видавшей боя, военной форме, а после начинает неторопливо читать.«Привет, мелкий. Сижу в блиндаже. Воды мало, кровь после операций нечем смывать. Так что не удивляйся этим отпечаткам. Сейчас затишье. Немцы, черти, день и ночь обстреливают. Наши их сбивают, а они все лезут. Точно черти! Прямиком из ада лезут. Ведь прицельно бьют, по кресту. Твари. Через неделю меня отправят в Америку, обучать новобранцев. Лондон — та еще зловонная яма. А их акцент. Ужас, да? Ко мне тоже привязался. Теперь сам не всегда понимаю, что говорю. Буду избавляться целую вечность, когда вернусь. Послушай, что скажу, держись подальше отсюда. И мальчишку своего не пускай. Они не люди, не звери даже. Демоны! Взрослые без вас повоюют. Тем более США до сих пор не вступили в войну. Фронт не место для ваших…отношений. Если не хочешь под трибунал попасть, а там и до расстрела недалеко. Позаботься о семье. Маме скажи, что я ее люблю. Не пиши. Через неделю встретимся. До скорого. Крис».
Себастиан вытирает щеки, заканчивая чтение. Он возвращает помятый листок с кровавыми отпечатками пальцев Криса и фото в конверт. Он уверен, перечитывать это послание ему захочется очень нескоро. — Чуть-чуть не успел. Дерьмо. В голосе горькая усмешка. Брок ругается, остервенело размазывает слезы, натирая кожу до красноты. Отворачивается, словно стыдится своих эмоций. Себастиан помогает ему подняться. Ноги словно чугунные, и Грин чудом передвигает конечности, таща на себе друга. В спальне темно. Кровать скрипит под их весом. Себ раздевает несопротивляющееся тело. Укладывает головой на подушку, накрывает шерстяным одеялом, позволяет прижаться к себе. Брок тихо плачет всю ночь. Они оба засыпают с рассветом. Утром Себастиан оставляет друга отсыпаться, а сам идет к его матери. Говорит, что хочет помочь с организацией похорон, поминок хотя бы. Женщина гонит его, проклиная последними словами, винит во всем. Он уходит, напоследок сказав, чтобы она по глупости и второго сына не потеряла. Кажется, Джулия чем-то запускает в закрывшуюся за ним дверь. Впрочем, еще через сутки, на похоронах, она не подходит к ним ближе, чем на 50 метров, старается не смотреть в их сторону. Ее никто не винит. Только миссис Грин осуждающе качает головой. Брок знал, что его брат герой. Он пошел воевать на чужой земле, за чужие идеалы, за чужих людей с чужим дурацким акцентом. Кристофер Райт был похоронен дома. Достойно. Его младший братишка очень гордился им. Их мать прижимает к груди сложенный американский флаг. Она — мать героя. И она, конечно, тоже гордится им, вот только постарела за эти пару дней лет на десять. После службы Брок замечает знакомого лейтенанта у гроба своего брата. Он тоже видит его. Мужчина выше его на голову, шире в плечах, его нос пересекает большой свежий рубец. — Вы были близки? — спрашивает Брок. — Мы были друзьями. Он спас моего сына, — отдавая честь могильной плите, говорит тот. Лейтенант прощается. Брок стоит в одиночестве у могилы старшего брата. Себастиан оказывается рядом неожиданно, сжимает его плечо, отвлекает от грустных мыслей. Этот лохматый упрямый комок гордости давно стал его семьей. Крис просил беречь его, беречь семью. И он будет ее беречь. До конца. — Я пойду добровольцем. Я должен. — Знаю. Я с тобой. — Нет! Ты останешься здесь и будешь продолжать играть. Тебе нельзя на войну. — Скажешь хоть слово о моих руках — ударю, — он приподнимает уголки губ, — Я пойду с тобой, Брок. — Крис просил не пускать тебя. Сам читал. — Крис погиб. — Именно. Я не хочу, чтобы ты был следующим. Они стоят у свежей могилы. Перекидываются тихими фразами. А Себастиан все еще сжимает его плечо и это лучшее обезболивающее, что знакомо бывшему футболисту. В воздухе пряно пахнет гвоздиками, а от лилий хочется чихать. Миссис Грин кладет белые цветы и грустно улыбается. Обнимает Брока, говорит, что все будет хорошо. Он ведь сильный. И не один. Они справятся. Они семья. Женщина берет своего внука за руку и уводит его, оставляя Райта наедине со своими мыслями. Себастиан просыпается посреди ночи от холода. Он отвык спать один. Ветер из распахнутого окна разметал по полу бумажки, пробрался под одеяло. Парень мелко дрожит и оглядывает пространство вокруг себя. Пусто. Не занятая сторона кровати давно остыла. — Брок? Ответа нет. Он ступает босыми ногами на холодные доски. Снова зовет и снова тишина. В квартире Брока нет. Бабушка сидит в кухне и читает какую-то книжку в яркой обложке. Она удивляется, заметив бодрствующего внука. Женщина не знает, куда пошел Райт, но советует искать его в «значимом месте». — Когда людям плохо, они любят приходить в места, где в прошлом случалось что-то очень хорошее, — говорит она, — Так легче справиться с болью. Три часа ночи. На улице завывает ветер и накрапывает дождь. Себастиан Грин бежит по пирсу в надежде увидеть знакомый силуэт. Длинное широкое пальто развевается на бегу, путается в ногах. Кепка так и норовит свалиться. Он останавливается у камней, на которых сидел много лет назад, прижимая к коленям голову лучшего друга. Оглядывается по сторонам. — Я здесь. Брок выходит на свет фонаря. Он держит спину неестественно прямо. Чуть улыбается, мол, рад видеть, спасибо, что пришел, я в порядке, вали домой. Он выглядит бесконечно усталым. С разбитых костяшек капает кровь. Себастиан не хочет думать о том, что случилось с деревом, на котором его друг срывал злость и горечь. Правда не хочет. — Пойдем домой. Здесь холодно, — говорит он, протягивая руку. Брок кивает. Вечно зябнущий музыкант смотрелся нелепо в ночном парке среди облетевшей листвы в своем огромном пальто. Чересчур уязвимым. — Завтра я подам заявление об увольнении. Потом документы в призывной пункт. — Я пойду… — Да, со мной. Я понял, — он тяжело вздыхает, — Как долго ты собираешься следовать за мной, Бастиан? — Всегда. Брок обнимает замерзшего парнишку. Втягивает родной, знакомый до последней нотки запах. Себастиан пахнет молоком, немного дождем, хлебом. Себастиан пахнет домом. Так уютно, что не может возникнуть мысли о том, чтобы оставить его здесь. Одного. Парнишка сворачивается в надежных объятиях. Улыбается глупо, по-детски наивно. Будто нет в мире зла и боли. Будто нет войны. И Крис обязательно снова ворвется в их комнату без стука и снова заставит краснеть полуголого музыканта. Будто верит, что все действительно будет хорошо. Райт оправляет на нем шарф и кепку. Эта наивность погубит их обоих, и ему это хорошо известно. Но сейчас, здесь, он хочет, чтобы Себастиан как можно дольше верил в то, что все можно исправить, подобрав подходящие ноты. Они возвращаются домой вместе. Дождь барабанит всю ночь. До утра ни один из них не может заснуть.