Дорогой, почему ты плачешь?

      — Дорогой, почему ты плачешь?       — Потому что в людях живёт геноцид…       Ты для них просто таешь,       А, на деле, превращаешься в пыль.       — Дорогой, почему твоё сердце болит?       — Все от того же… Алой кровью окропило тропы, а оно все идёт по ним.       А ещё ты убит…       Кто предо мною сейчас сидит? Телевизор… Идёт эфир.       Я звонил очень-очень много. Молчанием своим, мне хотелось поздравить тебя от души (потому что слова далеко не моё), быть может, даже бы спел, пока не пришёл конец…       Я хотел сказать тебе много…       Но я даже больший мертвец,       Чем ты… Мой любимый, тотальный пиз*ец.       — Дорогой, что случилось с тобой, расскажи?..       — Я с ума сошёл…       Говорю с пустотой, вспоминая твой голос, пока что заботливый, без ноток звезды. Внутри поселилась стужа,       Когда твоей не нашёл души.       Только пепел, Кузен… Только пепел. И забитые насмерть мечты.       — Дорогой, пойдём полежим?       — Я лежу уже пятые сутки…       Мир отдан им,       А моё — вечность, пустота да километры скуки. ***       — Дорогуша, ну ты чего? — брюнет мягко придерживает меня за талию, придвигает к себе, а после обнимает. — Ну чего ты раскис, Блуки? Все ведь хорошо. Не унывай. — такие родные губы касаются виска, а после встряхивает белоснежные локоны.       — Просто… Я вспомнил что-то очень нехорошее… — голос был тихим, едва-едва слышным. Всхлипы и грусть наполняли его, будто нарочно проникая в каждую нотку, добавляя ей совсем иной оттенок, нежели тот, который я хотел придать.       — Все, что было, то прошло, Напстаблук. — его лицо опустилось ниже. Язык коснулся шеи, вырисовывая на ней не хитрый узор. — Я обещаю, что заставлю забыть тебя обо всех проблемах, которые есть и были, Дорогуша. — заботливые касания, совсем мягкие, ватные, нежный тон и прохладные руки, забравшиеся под майку, только сильнее прижимавшие к себе.       В такие моменты я могу поклясться, что беспрекословно верю ему. В каждое слово. Каждую секунду. Но в синеватой душе все ещё таится страх, что в один момент он исчезнет.       И Меттатон знает это. И Меттатон снова и снова заставляет меня забросить любую грусть…       И каждый раз, после этого, жуткая музыка в моем плеере наполняется странным, от чего-то, мне кажется, добрым светом.