Моя маленькая проказница

Знаешь, я всегда считала себя сильной личностью. Была уверена, что никакие жизненные трудности не способны сломить мой прочный, годами выстроенный, внутренний стержень. Двадцать долгих лет кропотливой строительной работы над трехмачтовым галеоном, чтобы бороздить просторы времени, в котором довелось родиться. В тяжелом двадцатом веке, когда кровопролитные войны перевернули мир с ног на голову. День, который был для тысячи наших соотечественников чудовищным напоминанием о прошлом, стал лучшим днем в жизни моего отца. Ведь я появилась на свет 6 августа 1975 года на тридцатую годовщину бомбардировки Хиросимы. Парадоксально, не правда ли? Финансовый кризис 70-х годов не сильно коснулся нашей семьи. Мать и отец были достаточно влиятельными личностями в стране. Он – известный на всю Японию профессор исторических наук и независимый эксперт по политическим делам. Она – член палаты советников в парламенте. Такие семьи, как наша, были образцово-показательными. Поэтому новость, что единственная дочь, столь значимых законопослушных гражданинов, свернула с политической карьерной дорожки предпочтя этому медицинское дело, всколыхнуло высшее общество того времени. «Моя дочь решила посвятить себя столь нелегкому делу как спасение человеческой жизни. Мы с мужем поддерживаем ее выбор» – тогда эти слова твоей бабушки напечатают в газетах, и этот резонирующий случай еще пару месяцев будет обсуждаться и перемалываться светскими сплетниками. Да, твоя бабушка. На данном этапе мы редко общаемся – моя депрессия, ее упрямство. Если быть точной: два звонка в год – на мой день рождения от нее и на ее – от меня. Мама всегда звонит рано утром, чтобы выдавить из себя свое сухое «Сакура, с Днем Рождения». Меня зовут Сакура, ты еще помнишь об этом? Сегодня мне 38, и как любая уважающая себя женщина у меня должна быть любящая семья. Муж и двое детей. Знаешь, я с детства мечтала о большой семье. На каждый новый год загадывала желание, чтобы родители подарили мне братика или сестричку. Но мама всегда была занята и «времени на второго ребенка» не было. Вот сейчас стоит мне показаться в дверном проёме, как радостные возгласы детишек заполнят комнату. Но у меня нет семьи. Я живу на четырнадцатом этаже многоквартирного дома в самом центре Токио. Ты еще помнишь нашу квартиру? Мы с твоим отцом больше полугода обустраивали ее. Я провожу свободное от работы время в библиотеке. Книги – это сложенные воедино буквы, которые выкидывают меня из реальности. Каждый день я проживаю новую жизнь. Меня, как личности, давно не существует. Лишь книги позволяют вернуть давно забытые чувства. Знаешь, завидую другим людям. Ведь они спокойно радуются, грустят, переживают еще огромное количество разнообразных эмоций, отражающихся на их лице. А я просто уже и не помню, как это...чувствовать. Однажды я проснулась в нашей промозглой квартире и почувствовала – ничего, такое мягкое ничего. Я бы заплакала, или забилась бы в истерике. Но мне было все равно. Я встретила твоего отца, свою первую и единственную любовь, в институте. Саске Учиха – примерный студент-отличник, душа любой компании и невероятный красавец. Его выделяла вечно в художественном беспорядке копна мягких черных волос и зоркий взгляд ониксовых глаз. Высокий статный наследник корпорации своего отца. Мы часто пересекались с его братом в длинных коридорах университета. Итачи был старше на два курса. Не помню, как мы заговорили. Но слово за слово, и я поняла, что мы похожи. Он, как и я решил отойти от семейной традиции быть уважающим себя бизнесменом и стать врачом. На этом фоне мы и сдружились. В то морозное утро Саске припарковал свою машину на стоянке. Он часто подвозил брата после пар до дома. Я помню, как Итачи загорелся идеей познакомить нас. И вот зеленые глаза напротив ониксовых. Только через год Саске расскажет мне, что еще тогда, взглянув в мои глаза, будет знать, что я стану его женой. Эти наши три года. Счастливых тысяча девяносто пять дней, наполненных страстью, дикой похотью, безудержным желанием обладать друг другом. Наверное, я не должна тебе такое рассказывать. Ведь ты еще маленькая для таких взрослых подробностей. Но здесь никого кроме нас нет, так что это будет нашей маленькой тайной матери и дочери. Помню, как врач ввела меня в курс моего состояния. Я даже не задумывалась над своей быстрой усталостью, рвотой по утрам и переменчивому настроению. Представь, будущий хирург не смог поставить самый простой диагноз – «Вы – беременны. Срок примерно три месяца». Я видела улыбающееся лицо моего гинеколога, женщин, сидящих в коридоре и ожидающих свой прием. Знаешь, Саске был рад. Плакал. Благодарил. А потом шесть месяцев ожидания, жутких болей в пояснице и отекших пальцев ног и рук. Тяжелые долгие роды. Дочь. Ты появилась с первой росой на пороге нового тысячелетия. Мир переворачивал страницу ужасающего и пробирающего до мозга костей века, наполненного болью. Мы же с Саске входили в новое время счастливыми родителями Сарады Учиха. Твой отец, изрядно вымотавшийся за ночь, прижимал тебя к себе и что-то шептал на ушко. Тогда от картины любимого мужчины, держащего на руках маленький сверток, защемило сердце. Это был лучший день в его и моей жизни, в жизни нашей семьи. Помню первый месяц твоей жизни. Мне приходилось выбираться из постели три раза за ночь как минимум, чтобы накормить тебя. В детской всегда витал младенческий запах. Я вытаскивала твое визжащее тельце из кроватки, чтобы поскорее успокоить. Мои бессонные ночи. Твой первый зуб. Он мучал тебя, а вместе с тем и меня. Твои первые шаги. Когда ты научишься ходить, я стану все больше чувствовать асимметрию в наших отношениях. Ты все время будешь куда-то убегать, и каждый раз, когда ты ударишься о дверной косяк, я почувствую твою боль как свою. Помню, когда тебе было четыре годика ты спросила: «Как это быть замужем?» Это тяжело. Я всю жизнь бороздила просторы океана под названием жизнь. А он устроил бурю и затащил меня в свою бухту. Я сошла на трап, чтобы преподать урок наглецу, посмевшему мешать мне. Но стоило взглянуть в его глубокие глаза и желание бегства сошло на «нет». Я сдерживала свой вольнолюбивый нрав, потому что иного пути быть рядом не было. Бывало так тяжело, что разрывало на части и хотелось поднять паруса, отдать швартовы. Я была уверена, что никогда и никого я не буду любить больше, чем саму себя. Но парадокс в том, что твой отец был частью меня. Я и не успела заметить, как некогда знакомый заполнил все мое естество, вывернул меня наизнанку. Он двигался мягкой поступью по моим венам, разнося кислород по жизненно важным органам. Он стал моей слабостью. Каждое его прикосновение отзывалось на моем теле. Мы были одним целым. А венцом всего этого была ты – наша дочь, наше творение. Для того судьбоносного дня у меня отдельное место в памяти. Я храню каждую мелочь, даже незначительную деталь в виде его улыбки. Твой пятый день рождения. Помнишь, ты закатила истерику, требуя очередную бессмысленную мягкую игрушку. «Пылесборник», как говорила моя мать. Ты обещала утроить забастовку, поэтому долго упираться у меня не вышло, и я поддалась на эту маленькую провокацию. Помню, что мама и я заканчивали приготовление праздничного обеда. Саске развешивал шары в гостиной. В дверь позвонили. Гости уже на пороге, а именинницы все нет. Я набрала номер по памяти. Гудки в трубке. Абонент на том конце молчал. «Скорее всего они прыгают на батутах. Отец давно обещал маленькой проказнице сводить ее на них» – эта фраза, слетевшая с уст моей матери, высечена на моем сердце. Моя маленькая проказница. Заставлять гостей ждать было по меньшей мере некультурно. Мы сели за твой праздничный стол. В углу общей комнаты уже дожидалась тебя маленькая горка подарков. Я окинула присутствующих взглядом: мама, родители Саске, Итачи и его невеста, Ино, моя подруга детства и ее муж Сай, Наруто – лучший друг твоего отца и его скромная жена Хината. Мы весело проводили время за разговорами о работе и всякой ерунде. Даже твоя бабушка улыбалась. Я помню тот легкий поцелуй мужа в висок. Саске шептал мне как же он счастлив. На кухне зазвенел телефон. «Наверное отец звонит сообщить, что они задерживаются» – промелькнуло в моей розоволосой голове. Тебя всегда удивлял цвет моих локонов. Разве много ты за свои теперь уже пять лет видела людей с такими волосами. Ты часто заплетала мне косички. Маленькая проказница. — Добрый день, это капитан дорожной службы. – Послышалось с того конца провода. Мое тело пробила мелкая дрожь. Знаешь, уже тогда материнское сердце подсказывало мне, что отец задерживается надолго. – Это квартира Учих? – Вопрос не требовал моего ответа. Он итак знал куда звонил. – Приношу свои соболезнования. Машина вашего отца попала в аварию. Из-за сильного столкновения автомобиль выкинуло в кювет. Мне жаль, но водитель и пассажир скончались на месте. Я помню дикий вопль, вырвавшийся как голодный зверь, прямо из моей грудной клетки. Я слышала, как Саске быстрым шагом сократил расстояние между нами. Я орала от боли, которая настигла меня еще с первой секунды телефонного разговора. Помню, как мы приехали в морг, как санитар открыл твое лицо: тебе пять лет. Как бы я хотела поменяться с тобой местами. Чтобы ты, мой маленький ангел, смогла вкусить немного жизни. Следующие три дня прошли как в тумане. Похороны. Объятия сопереживающих друзей и родственников. Череда людей, которым никогда не понять, что значит выбирать маленький гробик для своей маленький проказницы. Метр шесть сантиметров. Не понять, как это слышать тишину в детской. Метр шесть сантиметров. Не понять, как это лишиться того, кого носила под сердцем девять месяцев. Метр шесть сантиметров. Моя маленькая проказница. Я перестала говорить. Вот взяла и замолчала. Не помню почему. Возможно, это была своеобразная забастовка против несправедливой судьбы. Метр шесть сантиметров. Я каждый день вижу Мито и ее сына. Помнишь Дейдару? Вы с ним одного возраста. Помню, как врач сообщил, что твоя печень идеально подходит для пересадки. Я видела отчаяние в глазах соседки. Ведь я, как никто другой, понимала ее. Но знаешь, ей было сложнее. Мито каждое утро бежала к детской кроватке, чтобы убедиться, что сын дышит. Она наблюдала как он угасает на глазах, ожидая донора. И Бог ему послал. Помню, врач сказал, что смерть твоя была мгновенной. Помню, как мама билась в истерике, упрекая меня в том, что согласилась на донорство. Если бы она только видела этот кусок изувеченного мяса, который некогда был моим ребенком. Меня рвало прямо там в морге. Саске все не мог отпустить твою ручку. Я знала, что твоя смерть может подарить жизнь другому. Знаешь, я не жалею. Мито при встрече всегда приветствует меня в уважительном поклоне. Она кажется, готова целовать землю под моими ногами. Я бы тоже хотела донора для тебя. Но живые не меняются местами с мертвыми. Знаешь, я закрыла глаза лишь на минуту. А когда открыла, его не было рядом. Пустая холодная квартира. Мы топили горе каждый в своей манере. Я упивалась в бутылке саке, он с утра до ночи на работе. Мы заполнили раны как могли. Возможно, помоги мы друг другу все сложилось бы иначе. Но... Люди причиняют невыносимую боль и когда уходят из нашей жизни, и когда приходят тоже. Нестерпимо, чувствовать, как они пробираются под кожу, заполняют собой сосуды и капилляры, ломают кости и тяжелым бременем оседают в легких, превращая спасательный кислород в яд. Его уход послужил началу моего конца. Сегодня мне 38. Я отдала алкоголю пять лет своей жизни. Теперь я топлю себя в книгах и работе. У меня нет понятия ночи или дня, зимы или лета. Для меня отсчет времени идет с четверга, когда скрепит дверной замок. Мой постоянный посетитель за столько лет нашей маленький традиции так и не научился справляться с дверью. Он бурчит, и лишь через пять минут замок поддается. Он всегда приносит еду на вынос из ресторанчика за углом. Там отменные повара. Он тихо опускается на кресло рядом со мной. Нам не надо разговаривать, чтобы понять друг друга. «С Днем Рождения, Сакура.» Я поднимаю свой взгляд на мужчину. Его уголки губ искривляются в подобии улыбки, такой вымученной и тяжелой для него в исполнении, и невыносимой для меня в лицезрении. «Спасибо, Итачи.» После развода он каждый четверг приходил ко мне. Сначала мы упивались за бутылкой саке. Он молча разливал его. Глоток. Еще один. Первая бутылка. Вторая. После четвертой я уже тихо посапывала на диване. Утром, просыпаясь от головной боли, я всегда находила заранее подготовленный стакан воды и таблетку от головы. И так пять долгих мучительных для нас обоих лет. А потом неожиданно он принес книгу. Так вместо алкоголя зависимой я стала книгоманом. Мы часами читали в обществе друг друга. Ни одного слова никто из нас не проронил в течении этих десяти лет. И вот сейчас «С Днем Рождения, Сакура.» Я благодарно кивнула. Итачи протянул мне коробку, перевязанную красной лентой. Мой подарок. Пожалуй, много времени утекло с того момента как я получала подарки. Мне больше нравилось преподносить их, а не получать. Легкая эйфория, когда ты прогуливаешься по магазинам в поисках чего-нибудь особенного для особенного человека. Однажды я подарила Саске медальон. Бронзовый диск с выбитым на нем иероглифом счастья. Я очнулась, когда услышала хлопок закрывшейся двери. Он ушел. Как всегда, безмолвно. Я потянула за конец ленты, освобождая коробку от оков. Наполнение могло быть любым – от книг до ювелирного украшения. Но здесь…конверты. Знаешь, этот каллиграфический почерк я способна узнать из миллиона других. Так плавно изящно писал лишь твой отец, будто каждая буква - это произведение искусства. Представь, он писал мне письма в течении последних десяти лет. Я искренне верила, что он начал жить заново – женился, у него появились дети. Хотя, честно говоря, даже не задумывалась о том, чтобы разузнать как он и что с ним. Слишком сильно была занята своим горем. Горем, которое мы должны были поделить пополам. «Я каждый четверг прихожу на могилу нашей дочери. Надсмотрщик приветствует меня при входе на кладбище. А после он отрицательно махает головой, не произнося и слова. Лишь мы двое знаем на какой мой немой вопрос от дает ответ – «Нет, она не приходила». Ты за все эти десять лет не переступала порог нового дома нашего ребенка. Ты ни разу не приносила букет на ее могилку.» Мне больно читать все это, осознавая какие мы глупцы с твоим отцом. Столько времени утекло меж пальцев, а мы оба все также нуждаемся друг в друге. Я надену свою старую джинсовую куртку. Кажется, мама покупала мне ее лет пятнадцать назад. Рисунок давно выцвел, но я не могу ее выкинуть. Она - напоминание о том далеком счастливом времени. На лестничной площадке я вновь встречу Мито. Она, как по традиции, улыбнется в благодарном поклоне. Затем шумная улица, я буду тихой поступью пересекать проспекты. Проходя мимо витрин магазинов. Знаешь, меня никогда не интересовала мода, да и мой внешний вид в целом. Я, как это говорят, серая мышь. Лишь появление твоего отца в моей жизни привнесло яркие краски в монохромную череду юношеских лет. На первый взгляд, может показаться, что я бреду в неизвестном мне самой направлении. Но это не так. Я иду в парк, наш парк, где мы впервые поцеловались. Где, держась за руки, прогуливались вдоль аллей. Здесь ничего не изменилось. Вот мороженщик. Помнишь, как ты выпрашивала свое любимое манговое? Вот на этих качелях ты проводила большую часть дня со своими друзьями. Я всегда устраивалась под кроной старого дуба и наблюдала за тобой. Маленькой копией своего отца. Тебе достались мои малахитовые глаза, а не скучные отцовские. Только не говори ему об этом. Учихи всегда гордились своими ониксовыми глазами. Я уверена, сложись все по-другому у тебя не было бы отбоя от поклонников. Я сверну с главной аллеи в бок на неприметную извилистую тропинку. Не бойся, здесь нет маньяков-насильников. Это лишь наше с Саске маленькое тайное место. Я буду пробираться сквозь непроходимые заросли. И вот скамейка. Он сидит ко мне спиной, как тогда почти пятнадцать лет назад. Он всегда ждал меня вечно опаздывающую. Я думаю, он подозревает кто посмел нарушить тишину его покоя. Знаешь, его спина немного осунулась, так будто двадцать лет тяжелой шахтерской работы упали на его плечи. На его правом виске седина. Мой Саске. Тебе сейчас 38 лет и сорок четыре дня, а ты больше походишь на повидавшего боль и страдания старика. Я тихо сяду рядом. Нам не надо слов. Порой они лишь спугивают атмосферу. Вот сейчас мне показалось или я что-то почувствовала. Да, он взял мою ладонь. Я повернусь. Малахитовые глаза напротив ониксовых. «Я всегда знал, что ты будешь моей женой». - Сакура… Наверное, он хочет что-то сказать мне. Но я лишь приложу палец к его губам. Слова здесь и сейчас лишние. Я обниму его будто и не было десяти лет одиночества, того ада что мы пережили порознь. Помню, в тот роковой день ты сказала: «Присмотри за папой, чтобы он не съел весь мой тортик». Твое детское личико озарилось мягкой улыбкой, последней, которую я видела перед твоей смертью. Я обязательно присмотрю за папой, Сарада, моя маленькая проказница.