can't reveal all these fucking scars

Незадолго до того, как Ларин выпустил видео, в котором рассказывал о том, как поранил ногу скальпелем, Юра заметил у себя на ступне глубокий порез. Не настолько страшный, чтобы зашивать, но все равно было неприятно. Впрочем, Хованский решил, что не заметил, как наступил на что-то острое по пьяни и просто кое-как забинтовал ранение. На следующий день в его ленте появилось новое видео от «критика» — то самое, в котором он показывал свое ранение. В глубине души у Юры что-то вздрогнуло. Какая-то баба однажды рассказывала ему о каких-то родственных душах — людях, между которыми была какая-то необъяснимая связь. Она воодушевленно объясняла, что у этих самых «соулмейтов» появляются одинаковые ссадины и ранения в тех же местах (разве что тяжесть ранений может быть разной), но мужчина не поверил, ибо никогда с таким не встречался. Иногда как у Юры, так и у Димы появлялись новые ссадины. Причем, если Хованский этого не замечал, списывая все на пьяные дебоши, то Ларин обращал на это больше внимания. Во-первых, критик никаким образом не фигурировал ни в каких попойках и, следовательно, не мог повредиться в бессознательном состоянии. Во-вторых, Юрий чаще надевал футболки и его изобилующие ранами и ссадинами руки можно было увидеть. Тем не менее, оба мужчины отгоняли от себя мысль, что они родственные души и списывали все на обычные совпадения. «Что за бред? — думал каждый. — Я же не пидор. Ну не может быть моей родственной душой какой-то мужик.» Никто из них не хотел переступать через свою гордость и идти к «врагу», но Хованский изменил свою точку зрения буквально за пару дней. Примерно тогда, когда царапины и порезы начали все чаще появляться на разных частях тела.

***

Сердце колотилось как бешеное, создавая гул в ушах. Ларина тошнило и трясло от волнения последние две недели — примерно тогда у него началась депрессия. Он не мог понять, откуда она взялась, но не хотел заново переживать то же, что и пару лет назад. Он понимал, что эта депрессия возможно приведет его ко множественным расстройствам, а этого он не хотел. Как и не хотел возвращения алкоголизма, с которым борется все время. Все-таки взяв в руки лезвие, он поднес его к предплечью и с силой надавил. Жуткая боль пронзила руку и Ларин даже немного вскрикнул. Дыхание еще больше сбилось и мужчина вдруг осознал, что сделал ошибку. Он слышал различную хрень, что в последнюю минуту начинаешь ценить жизнь, но до последнего не верил. Примерно до того момента, когда начал пытаться остановить кровь. Вдруг его прервал настойчивый звонок в дверь. Сначала один, потом второй. Вскоре, гость начал вовсю барабанит в дверь, выкрикивая какие-то ругательства. Ларин попытался восстановить дыхание и, приспустив рукав рубашки и пошатываясь, направился к двери.

***

Подходя к квартире Димы, Хованский почувствовал резкую боль в предплечье. Не слишком сильную — примерно как тогда, когда произошла история со скальпелем — но достаточная, чтобы начать волноваться. Юра ускорил шаг и, добравшись до двери, начал нервно вжимать кнопку звонка. Хованский дико волновался, одна мысль перебивала другую и он не до конца понимал, как действовать. Впрочем, так ли он волновался за Ларина, как за себя? Ведь никто не знает, может ли кто-то таким образом убить и свою родственную душу. Как только Юра начал с силой стучать в дверь и выкрикивать все знакомые ему ругательства, Ларин открыл ему. Сначала Хованский обрадовался, но потом заметил следы крови на рукавах черной рубашки. — Ты совсем ебанутый, Уткин? — орал мужчина. — Ты, блядь, себя угробить решил или что? Дмитрий хотел что-то сказать, но вдруг у него в глазах потемнело и он сам не заметил, как потерял сознание.

***

— А помнишь каким ты был ебанатом и решил вскрыться? — насмешливо спросил шепелявый, поворачиваясь к Ларину. — Тогда тебя еще вся бригада скорой откачивала и зашивала тебе руку. Хорошо, что ты хоть по вене не попал. С того злосчастного дня прошло уже несколько месяцев. Мужчины все так же играли роли врагов ради публики, но жили вместе. Временами Юра напоминал Ларину о нем и шутил по этому поводу. — Когда ты уже, блядь, заткнешься, Хованский? — раздраженно произнес критик, на что Юрий лишь подошел к нему и, пожав плечами, затянул в поцелуй.