На краю зимы

      Очередная зима подкрадывается тихо, нападает неожиданно. Кажется, ещё вчера стоило лишь вдохнуть чуть поглубже, чтобы опьянеть от густых ароматов сидра и верескового хмельного мёда, только открыть окно навстречу вечерней заре, чтобы утонуть в отголосках свадебных танцев. Сейчас только начало октября, и гоблины ещё даже не задумываются об эле, а вместо того, чтобы открыть окно, гонясь за вечерними запахами и звуками, Тесей зажигает огонь и переносит кресло на другую сторону стола — к камину. Ближе к ужину в кабинет влетает Ньют, запыхавшийся, раскрасневшийся. Бросает в его сторону первый снежок.        — Именем великой зимы изгоняю тебя из моего дома! — смеётся брат, и Тесей сжимает снежок в кулаке, пока тот не превращается в ледышку, а затем швыряет обратно. Попадает, конечно.        — Эй!        — Рано ещё. — Он стучит пальцем по календарю. Хочется хотя бы на неделю оттянуть сезон зимнего посткаминного головокружения, когда до работы придётся добираться не через половину острова, а через всю Европу.        — Сам говорил, как снег выпадет. Я уже и саламандру матушке и в Нью-Йорк послал.       Тесей фыркает. Валле ненавидит саламандр, и Ньют слышал об этом как минимум десяток раз. Но зеркало есть только у Тесея и министра, а кое-кому не терпится выпроводить брата в зимний дом на берегу Ионического моря и устроить из его комнат помесь борделя с конюшней.        — Ну раз уже послал, то пойдём, поможешь собирать вещи.       Помощь на самом деле не требуется — всё давно отработано до мельчайших подробностей. Чемодан всасывает в себя костюмы, мантии, бельё, чулки, туфли и ботинки, несессер жадно захлопывается за бритвенным набором. Тесей окидывает взглядом опустевшую гардеробную, движением палочки отправляет в неё всю мебель из спальни, гостиной и кабинета, запирает и сурово смотрит на Ньюта.        — Не шали тут без меня.       Брат заливается смехом — с его работой шалить особо некогда, разве что бумажки на столах подчинённых менять иногда, да подкладывать начальству в кресла конфискованных зубастых тварей. Им обоим некогда шалить.       Первые полчаса, пока не заканчивается чай, Ньют делает вид, что ему очень интересно ждать Валле вместе с Тесеем у единственного подключенного к сети камина, потом он зевает, захлопывает и до середины не прочитанную папку с документами, желает Тесею удачно добраться, коротко обнимает и уходит к себе — спать. Тесей знает, что на самом деле брат ещё долго будет валяться в постели с зажжённым светом, грызть яблоки и читать, черкая на полях и меж строк, а потом обязательно пробежится по своим загонам, чтобы проверить, что за день никто из его питомцев не отравился недостаточно шустрым домашним эльфом. В этом плане Ньют мало отличается от матери, любящей своих полуразумных животных едва ли не сильнее, чем собственных детей.       Вынув из внутреннего кармана заклятую от воровства брошь, Тесей крутит в пальцах кажущийся хрупким стебелёк и представляет, как пристегнёт на хитон ажурный цветок, такой же чёрный и закрученный, как локоны матери. Она всегда сетует, что старшие дети пошли мастью в отцовскую породу, а сама подкрашивает кончики ало-рыжим, отчего кажется, что по волосам бежит живой огонь.       Камин шипит и выплёвывает на ковёр Валле в ворохе зелёных искр. Под извечным пальто на нём тонкий светлый костюм, что подсказывает Тесею, что тот выбил себе выходной. Под нижней губой виден косо затянутый магией порез — торопился. Поцелуй отдаёт мятой и спиртом.        — Ваш Подмор ночует в министерстве что ли? Чуть не утащил меня обсуждать очередной план совместных учений, но я пообещал, что мы всё обсудим с тобой. Мы же обсудим? — уточняет Валле, вскидывая брови и пошло улыбаясь. Притягивает Тесея для ещё одного поцелуя.        — Обязательно, — обещает Тесей, всучивает ему саквояж, подхватывает чемодан и уходит через камин к себе в министерский кабинет.       Ритуал переселения, одинаковый вот уже седьмой год — с того дня, когда мать окончательно уехала к любимым горячим скалам и тёплому морю из стылых холмов, — включает в себя попутчика, потому что нестись через портал со всеми вещами одному скучно и неприятно. Ньют после своего первого недолгого путешествия сделал поездки условно регулярными — все долгие выходные, любой отпуск и почти каждые праздники он проводит в новой стране, гоняясь за полумифическими существами для будущей книги. Тесей подозревает, что заодно тот промышляет контрабандой, но пока брат не попался, его это почти никак не касается. Ну, не считая того, что запасы домашней лаборатории значительно обогатились редкими ингредиентами, что способствовало улучшению личной аптечки. Соответственно, Тесею досталась честь жить с матерью на Пакси всё время, пока в родных холмах лежит снег. В первый раз ему приходилось постоянно возвращаться то за аврорскими ботинками, то за блокнотом, и весной оказалось, что проще было перевезти все вещи, чем разобрать бардак, который образовался за время его коротких визитов и долгого отсутствия.        — Нет! — останавливает его появившийся из камина уже менее эффектно Валле, когда Тесей уже поднимает палочку, чтобы распечатать дверь кабинета. — Иди сюда.       Он весьма недвусмысленно поднимает со стола чернильный прибор и переставляет на каминную полку. В груди вспыхивает возбуждение, растекается по венам, сменяя озорное ожидание ярким пламенем желания. Тесей накладывает поверх блокирующих заклятий дополнительный слой, бросает палочку в петлю у пояса и выворачивается из мантии. Пальто Валле падает тут же, жалобно скрипит стол.        — Тебе дома трахаться не с кем? — спрашивает Тесей, отлично зная ответ. Так — бесстыдно расставляя ноги, прогибаясь под жгучими поцелуями, закусывая собственную ладонь или чужое плечо, — трахаться начальнику магбезопасности Америки Персивалю Грейвзу действительно больше не с кем. Статус — среди знакомых и подчинённых, недостаток доверия — с незнакомцами и, Моргана упаси, магглами. Тесей — не только равный, но и единственный, наверное, живой человек, который точно знает, что принимать Валле любит куда больше, чем брать. Пока была жива Гарпия, их, знающих, было двое, но весёлая полувейла сгинула в адском пламени, даже пёрышка не осталось.       Тесей медленно входит в заранее смазанное и растянутое, но ещё слишком напряжённое тело, давая почувствовать каждую линию, замирая каждый оказавшийся внутри дюйм. Удерживает мечтающего насадиться сразу как можно плотнее Валле за бёдра, нагибается, чтобы прикусить вздыбившуюся лопатку прямо через рубашку, дует на взмокший коротко стриженный затылок.        — Приезжай на праздники, я тебя так выдеру, неделю сидеть не сможешь, — обещает он, и Валле согласно стонет.       Наконец Тесей входит полностью, прижимается бёдрами к облегающей натянутые мышцы горячей коже, притирается, а затем, стиснув зубы, начинает такое же медленное движение обратно.        — Мудак, — рычит Валле. И тут же противоречит себе, сладко сжимаясь на члене и выдыхая остатки воздуха с тихим «Ах!».        — И горжусь, — отвечает Тесей, просовывает между ними руку, ныряет вниз, гладит кончиками пальцев упирающийся в край стола налитой ствол, дразнит сочащуюся головку, наслаждаясь тем, как снова и снова сжимается горячая плоть вокруг его члена, и стонами Валле. — Попроси меня.        — С-сука… — восхищённо выдыхает тот и резко подаётся назад, но Тесей знает его слишком хорошо.        — Попроси.        — С-с-с-с… — шипит Валле, втягивает новую порцию воздуха сквозь зубы, вцепляется в края стола так, что скрипит кожа, — Скамандер! Прошу тебя, дружище, двигайся быстрее.       Отняв руку от чужого члена, Тесей подаётся вперёд, ввинчивается, вращая бёдрами, чтобы заставить полнее прочувствовать своё присутствие. Отстраняется мелкими движениями, снова оглаживает дёргающийся от его прикосновений член, приподнимает Валле, разводя ему ноги и толкает глубже на моментально подстроившийся стол. Теперь он скользит вдоль чужого члена, торчащего почти горизонтально между разведённых ляжек и головка которого мягко тычется ему в мошонку. Головкой собственного члена Тесей то проводит по набухшему бугру внутри, то упирается в него, чуть сместив угол, нажимая большим пальцем на уже гораздо сильнее растянутый вход. Валле всхлипывает каждый раз, когда он подаётся вперёд, и как заведённый шепчет «ещё-ещё-ещё». Рубашка на его спине окончательно промокла от пота, да и одежда самого Тесея не то чтобы полностью сухая, но это незначительное неудобство можно с лёгкостью игнорировать, особенно когда он, перед тем как в очередной раз толкнуться внутрь, облизывает средний палец и вводит его вместе с членом, и Валле скулит, захлебнувшись ощущениями. Завтра Тесей сам ляжет под него после того, как они оба окунутся в медленно остывающее после летней жары море, и будет умолять с неменьшей жаждой, распалённый прикосновениями и магией, но сегодня… Сейчас он будет вытрахивать из Валле его требовательность, вечную жажду контроля, паранойю и всё остальное, что позволяет тому управлять махиной подотчётного департамента.       На очередном «Пожалуйста, ещё!» и втором лёгшем вдоль всё чаще ходящего туда-сюда члена пальце Валле кончает, закусив собственное плечо. Тесей чувствует, как по ногам стекает тёплая вязкая жидкость, собирает её ладонью, добавляя к смазке и слюне, ни на секунду не прекращая двигаться. Спустя ещё полминуты обмякший было член под ним снова становится упругим, наливаясь кровью. В уже совершенно растраханный и расслабленный вход без усилия проскальзывает третий палец. У самого Тесея от возбуждения аж в ушах звенит, но он не отпускает себя, пока Валле не начинает судорожно сжиматься вокруг его члена и пальцев во второй раз, на этот раз совершенно забыв о том, чтобы сдерживать крики и стоны. Имена участников салемских процессов и старых индейских и греческих богов звучат как заклятье, и Тесей вынимает пальцы, дёргает его на себя, проникая до упора и, несколько раз с силой толкнувшись, кончает внутри — так, как Валле любит.        — Надеюсь, здесь всё ещё работает заклятье необнаружения. — Валле довольно потягивается всем телом, пока Тесей накладывает на него очищающие чары, а затем протягивает баночку с заживляющим бальзамом и снова почти ложится на стол, расставляя ноги. — Смажь, у меня всего один выходной, и я хочу полноценно погулять, а не шипеть на каждом шагу.        — Если ты имеешь в виду, не видит ли твоя мамочка, что ты прямо сейчас неплохо потрахался, я ничего не могу обещать, — серьёзно произносит Тесей, выполняя просьбу как можно деликатнее и не отказывая себе в удовольствии просунуть пальцы чуть глубже, растягивая податливые стенки, погладить изнутри, пройтись по всё ещё чувствительному бугорку. — Как только ты выйдешь за дверь этого кабинета, всё тайное станет явным.       Валле стонет, плотнее насаживается на пальцы, поднимается, оттолкнувшись от стола и едва не вывихнув Тесею запястье.        — Одевайся и пойдём, пока твоя мамочка не прислала сюда одну из ваших огненных тварей, — ворчит он.        — Если бы не эти твари и не Ньют, мы бы сегодня с тобой не встретились. Я думал потянуть ещё неделю, всё равно минимум к обеду снег стает.        — Напомни мне послать твоему братишке благодарность. Может, даже расщедрюсь на официальный бланк.        — Ньют ненавидит официальные бланки.        — Я помню, — усмехается Валле. — Когда ты нас уже познакомишь? Замани его на Рождество.       Тесей качает головой. К Рождеству Ньют будет в Индии и, если всё пойдёт по плану, вряд ли вернётся в Соединённое Королевство раньше следующего декабря. Большую часть зимы дом в холмах простоит пустым и холодным, не считая кухни и прилегающих комнат, где живут эльфы. И загонов с ньютовым зверьём. Впрочем, Тесей надеется, что к моменту своего отъезда брат пристроит или вернёт в родные леса большую часть — из всех животных, что он когда-либо притаскивал, надолго остались только книззлы, отлично живущие вне вольеров, и смертофалд, которого мать забрала с собой в Грецию, потому что здесь он постоянно простужался. Чихающий ночной убийца… Теперь это кажется смешным, а когда Тесей наткнулся на него в коридоре первый раз, чуть не изничтожил. Хорошо, что на эту тварь почти ничего не действует.       Валле вопросительно приподнимает брови, протягивает сложенный конвертиком лист пергамента. Они беззастенчиво пользуются служебным положением, но Тесею плевать. Пергамент под пальцами тёплый и чуть шероховатый, палочка почти невесомо касается центра, активируя отсчёт времени, Тесей подхватывает чемодан, Валле зеркальным движением прижимает к себе саквояж, улыбается, и спустя два удара сердца и одно ужасное перемещение они оказываются на берегу Ионического моря.       Конечно, мать не спит. Сидит на выходящем к воде крыльце, гладит приблудного не то крупного кота, не то мелкого книззла, тянет явно не первый за вечер бокал вина. При виде них она поднимается, обнимает обоих, звонко чмокает в губы. Рядом возникает Оза, кланяется и снова пропадает, повинуясь молчаливому приказу — относить в спальню дополнительные подушку и одеяло для Валле.        — Перси, твои щиты с каждым разом всё крепче, — хвалит мать Валле, потом переводит взгляд на Тесея и широко улыбается. — Но по тому, насколько вы задержались, я могу понять, что это не мечты, а воспоминания.       Валле смеётся, ничуть не смущённый, впрочем, мать и не имела такого намерения. Это ещё одно, в чём они похожи с Ньютом.        — Иди спать, ребёнок, а мы с Перси ещё посидим.       Тесей кивает, целует ей руку, целует Валле и уходит к себе, прихватив багаж. Дом ночью почти не виден — сливается с окружающими скалами, но Тесей достаточно хорошо знает, насколько он огромен даже без учёта магически расширенных катакомб подвала. В его комнатах горят тусклые светлячковые лампы, у кровати стоит кувшин с разбавленным сладким вином, на самой кровати поверх одеял лежит очередной кот. Тесей даже не сгоняет его, раздевается, проходится по телу волной очищающих чар, жалея, что слишком устал для ночного купания, забирается под то одеяло, на котором лежит меньше кота, и засыпает, едва коснувшись головой подушки.       Пришедший среди ночи в постель Валле пахнет морем и вином, шипит на кота, поправляет сползшее Тесею до талии одеяло, вытягивается рядом, игнорируя собственную подушку, и разделяет его сон о заснеженных вересковых холмах и вейлах, кутающихся вместо одежды в простуженных смертофалдов.       Утро они начинают в море. Тесей влетает в воду с разбега, падает на спину, отфыркивается от затёкших в нос солёных капель. Море держит его как огромная ладонь, и он вытягивается на воде, раскинув руки и ноги в стороны, подставляясь ласковому рассветному солнцу. Чужие пальцы скользят по его ноге, сгребают в горсть мгновенно отзывающийся на прикосновение член, нажимают на живот, притапливая, и Тесей переворачивается, снова отфыркивается, а затем плывёт следом за рассекающим мощными гребками воду Валле от берега. Нагоняет, притапливает в отместку и опять лениво раскидывается звездой на поверхности воды. Здесь, вне прикрытия домашней бухточки, уже ощутимо качает на волнах. Или это вина Валле, буксирующего его за собой обратно к берегу, где уже ждёт накрытый завтрак.       Выходной у Валле только до местного заката, самому Тесею ещё до обеда надо быть у себя в кабинете в министерстве, поэтому, прикончив мясо и нарезанную тонкими ломтиками половинку дыни, они торопятся наверх. Туда, где над домом, на самом краю скалы, стоит старая каменная беседка, заросшая лозой и птичьими гнёздами. Едва достигнув её, Тесей сбрасывает купальный халат на скамью и подхватывает оттуда же оставленный Озой фиал с маслом. В отличие от Валле, он не поклонник заколдованных игрушек и самостоятельных упражнений, так что на подготовку уходит почти четверть часа. Валле берёт его, перегнув через балюстраду лицом к обрыву, и Тесей будто летит над громадой дома, над изогнутым берегом, над бухтой, пока горячие руки и магия ласкают его тело, вырывая стоны и всхлипы, но, едва он замолкает, почувствовав приближение оргазма, та же магия разворачивает его, и он кончает, глядя в почти чёрные от возбуждения глаза. Валле почти тут же выходит из него, вытягивается на скамье, расставляет ноги. На этот раз ему не приходится просить вслух — Тесей льёт масло между разошедшихся в стороны ягодиц, разминает мышцы, проникает внутрь сразу двумя пальцами и дрочит второй рукой блестящий член. Лицо Валле преображается, теряет жёсткость, глаза закатываются, закушенная губа выглядит так, будто сейчас лопнет. В такие моменты Тесей жалеет, что их дружба слишком далека от романтики, чтобы называться влюблённостью. И немного завидует тому неизвестному и не найденному пока что человеку, которого Валле назовёт не «дружище», а «моя любовь» или ещё каким подходящим для романтических отношений словом.       Когда они, спустившись и ещё раз окунувшись в море, возвращаются в дом, в гостиной их ждёт записка от матери и беспокойная огненная ящерка с письмом от министра. Тесей быстро пробегает его глазами, пока Валле разбирает греческие буквы, и понимает, что отдых закончен для них обоих. Вместо учений и тренировок будет полноценная совместная операция. Вот только не с американскими коллегами, а с европейцами, так что Валле придётся вернуться домой раньше, чем им обоим хотелось бы.       На то, чтобы подняться в спальню и переодеться, у них уходит четыре минуты. Подключенный к международной сети камин мерцает сине-зелёным цветом и плюётся искрами, предупреждая о возможном столкновении с другими перемещающимися. Вряд ли саламандра ждала слишком долго, больше похоже на то, что здесь новости распространились ещё вчера. Тесей всё же дожидается ровного изумрудного пламени и ступает в огонь.       В министерстве столпотворение. Вывалившийся из камина следом Валле сдержанно прощается и удаляется в сторону портального зала, а Тесея сметает шквал служебных записок и европейских коллег. В последующие две недели он бывает дома хорошо если раз в два-три дня. Свободный от дел безопасности и аврората Ньют периодически напоминает, что валящиеся с ног от недосыпа авроры умирают чаще, подсовывает ему зелья и еду, подговаривает стажёра из аналитического отдела ограничить количество выпиваемого начальником кофе.       За первой совместной с европейцами операцией следует вторая — меньше месяца спустя. Потом, перед зимним солнцестоянием, третья, и Тесей, посадивший в начале декабря брата на корабль, забирает из дома Теппи и стойко не отсылает обратно, когда тот, как прежде Ньют, заставляет его есть и спать. С Валле он видится двадцать третьего, когда Гектор хвастается скептично настроенным американцам количеством захваченных магглов со стёртой памятью и мелких сошек, никогда даже не видевших главу организации.       Рождество они догоняют в Нью-Йорке. Гуляют по Центральному парку, лепят из жухлых листьев и снега довольно похожую Пиквери, жуют присланные Ньютом вяленные фрукты и запивают их маггловской шипучкой, отбивающей чувство голода. Тесей возвращается из-под сыплющего в Нью-Йорке мокрого снега под льющий на Пакси дождь, запивает поднявшую голову хандру вином и вносит в январское расписание посещение борделя.       Валле заявляется в середине февраля, притаскивает корзину марципана и шоколадных конфет.        — Будь моим Валентином, — говорит он проникновенно.        — Я буду твоим Скамандером, — отвечает не менее проникновенно Тесей. — Знаешь, как-то привык за столько лет.       Они устраиваются на нагретых солнцем камнях и смотрят на волны, пока закат не окрашивает воду рыжим и мать не возвращается домой от своих гиппогрифов и грифонов.        — Ты же понимаешь, что я вижу всё, о чём ты сейчас думаешь, Перси? — Она выжимает в кувшин с водой зелёный апельсин, подновляет охлаждающие чары. Вздыхает. — Хорошо, что у меня два сына и второй явно лучше разбирается в вопросах размножения.       Тесей смеётся, а потом понимает, что она серьёзна. И ещё многое понимает — про себя.       Ночью он раскладывает Валле на кровати, распинает и распирает, сцеловывает с дрожащих губ хриплые просьбы, метит подставленную шею укусами, наверное, впервые позволяет себе сорваться в бешеный ритм и кончить раньше и потом яростно, до сведённых напряжением мышц додрачивает ему, вмяв в перину всем телом и не давая шелохнуться. На плече остаются ссаженные до крови болезненные следы зубов — поверх многих таких же по форме тонких шрамов. Тесей никогда не задумывался, почему не убирает их, как стирает с кожи все другие отметины. Как никогда не задумывался, почему любые его отношения с женщинами рано или поздно завершались тем, что его оставляли или бросали со скандалом, так и не дождавшись признаний в любви и предложения замужества. Никогда раньше.       Валле очищает их обоих, садится в постели, шумно пьёт. Молчание сворачивается вокруг них, как рыжий кот, неизвестно когда просочившийся в спальню, — в изножье кровати. Тесей перекатывается ближе, обнимает на мгновение напрягшиеся бёдра, в порыве нежности касается губами проступающего на рёбрах синяка.        — Угу, — кивает Валле. — Я тебя тоже. Спи, Скамандер.       В разделённом на двоих сне Тесей парит над знакомой бухтой, над штормовыми волнами, над белыми скалами, над зелёными холмами, над ночным Нью-Йорком, расцвеченным электрическими огнями, и Валле парит вместе с ним.