Зеленые листья

Осень на Хайнессене в этом году не удалась. Рано начались ночные заморозки, поднялся ветер, и листья облетали с деревьев, так и не пожелтев до конца. На кладбище их даже с дорожек не успевали смести, и приходилось идти по сплошному ковру из зелёной, местами подгнившей листвы. Ноги тонули в ней почти по щиколотку, было скользко, поэтому Ян шёл медленно, изо всех сил стараясь отделаться от наваждения, что наступает на чьи-то трупы. Когда он прибыл в столицу, следов от путча на улицах уже почти не осталось. Никаких наспех замытых пятен крови – даже следы от выстрелов на стенах домов тщательно заштукатурили, а на тротуарах и проезжей части спешно меняли плитки и латали покрытие. Но воображение у Яна всегда было хорошим, и он невольно представлял себе картинки из учебника истории. Конкретно – бойню в Раглане. Он даже однажды поделился этой ассоциацией с Джессикой, но в ответ получил лишь понимающий взгляд и совет воспринимать это наоборот, как симметричный ответ Сириуса. В конце концов, большинство погибших во второй волне насилия были сторонниками радикального движения за восстановление Терры в качестве политического центра обитаемой части Галактики. Движение это было скорее религиозным по сути, но совсем не безобидным. Как оказалось, именно терраисты стояли за многими прискорбными событиями последних лет. Трунихт был их марионеткой, в свою очередь мастерски дергающей за ниточки других членов Совета. Эти же сектанты поставляли ему боевиков, известных как «рыцари-патриоты», для давления на несговорчивых и устранения опасных деятелей. Прикормленная «активная молодежь» в масках была лишь фасадом, которым прикрывались хорошо подготовленные специалисты. Часть давно отлаженной схемы, благодаря которой во власть попадали в основном люди, выгодные ставленникам терраистов. Криминальный вариант решения задачи был, правда, далеко не основным, чаще действовали экономическими методами. Чуть копнув в нужном направлении, нынешняя власть обнаружила, что Альянс сидит, образно выражаясь, на бочке со взрывчаткой, которую заботливо копили предшественники. И пульт от нее – в руках у феззанского ландшера. Все это вскрылось почти случайно, благодаря Джессике. Когда Гринхилл низложил законно избранное правительство, Эдвардс, невзирая на опасность, возглавила оппозицию, но не зациклилась на требовании восстановить попранные права граждан. Да и не за что, если на то пошло, было защищать свергнутое правительство. Спасать стоило только саму идею законного избрания власти. Джессика при всей ее импульсивности была неплохим политиком и разумным человеком, она искренне хотела разобраться в довольно понятных причинах, которые привели к путчу, и в том, как покончить с порождёнными ими проблемами. К тому же, она считала, что с Гринхиллом можно договориться. Большую часть того, что она о нем знала, рассказал ей сам Ян, а остальное – родные по отцу и матери, среди которых имелось несколько военных. Все отзывались о Гринхилле, да и о многих его соратниках, положительно. Нужно было только, чтобы новая власть услышала голос народа. И, как раз готовясь к митингу, который стал бы площадкой для высказывания справедливых требований, Джессика наткнулась на хвостик очень… странной информации. До путча сторонники Эдвардс осторожно копали под Трунихта и Совет. И раскопали кое-какие имена и названия компаний, только в ход их пока не пустили. Так что, когда одно из этих имён мелькнуло среди желающих помочь с организацией мероприятия, Джессика сделала охотничью стойку. Среди целей ее команды не значилось возвращение к власти именно тех, кого согнал с мест Гринхилл, так что подобная благотворительность выглядела странно. А вот уточнить, кого же сей филантроп успел облагодетельствовать раньше, – казалось верным шагом. Так впервые в ее штабе прозвучали слова «Культ Земли». Якобы безвредные паломники, каждый год легко просачивающиеся через Феззан на территорию Рейха. Интуиция Джессики взвыла сиреной. И вместо митинга Эдвардс, собрав кое-какие факты воедино, пошла к Гринхиллу сама. А он согласился ее принять, выслушал и проверил все сведения в доступных из нового положения источниках. Потом... потом было послание, которое получил Ян, уже готовый выступить против одиннадцатого флота. Просидев пару часов наедине с голограммой Джессики, объяснявшей, что она пошла на это по своей воле и почему он тоже должен встать на сторону Комитета Национального Спасения, Вэньли скрепя сердце согласился. Ему по-прежнему не нравились методы Гринхилла. Но спасение Альянса требовало именно таких крайних мер. Гринхилл, конечно, обещал впоследствии провести свободные демократические выборы, вот только цену таким обещаниям Ян знал слишком хорошо. И всё же воевать сейчас против своих было бы безумием. Довольно и тех жертв, которые неизбежны. Просто так взять и вернуться на Хайнессен, конечно, не вышло. Пришлось убеждать флот и успокаивать еще несколько планет. В столице тоже было неспокойно – Гринхилла несколько раз пытались убить, выяснилось, что Линч вернулся из плена с заданием поднять бунт... На тайном заседании Комитета, посвящённом этой новости, прозвучало ироничное предложение наградить Лоэнграмма. Ведь если бы не устроенный с его подачи путч, чертовы терраисты продолжали бы на пару с Феззаном скрыто рулить Альянсом, натравливая его на Рейх в нужные финансистам моменты и потихоньку скупая на корню. Это было первое заседание, на котором присутствовал Ян. Гринхилл тогда вынес предложение о национализации всех феззанских по сути предприятий и разрыве дипломатических отношений с Феззаном. Никто уже не сомневался, что через доминион давно действовала Терра. Дуайт высказался ещё прямее, напомнив всем, что Феззан – это часть Рейха, а насколько автономная на самом деле – большой вопрос. И среди тех мигрантов, которых удавалось спасать через Феззанский коридор, вполне возможно, затесалось немало агентов Терры, а то и Рейха. Так что закрытие границы было бы самой что ни на есть разумной мерой. Разумных мер было предпринято ещё много. За заседаниями потихоньку прошло лето, и началась осень. Закончились дебаты именно тем, чего так боялся Ян. Гринхилл принял решение атаковать Рейх – сейчас, когда империя разорвана гражданской войной и интервенция имеет все шансы пройти успешно. После победы, сказал он, можно подумать и о выборах нового Совета. Дуайт повторял этот аргумент часто, и всегда смотрел при этом на Вэньли или Джессику. Под его пристальным взглядом у Яна не хватило сил привести всплывший в памяти пример из истории докосмической эры. Только покинув помещение, Вэньли позволил себе вздохнуть. Идея казалась плохой. Очень плохой. Несмотря на то, что Рейх сейчас действительно слаб как никогда и удара в спину, скорее всего, не переживёт. В лучшем случае Альянс получит на свою задницу геморрой высшей пробы – людей, которые совсем недавно пережили одно завоевание и вряд ли будут в восторге от возвращения той же армии на их планеты. В худшем же... тут в голову лез только тот самый исторический пример. «И уж точно война на этом не закончится, – Ян и сам не заметил, как оказался на стоянке и сел в автоматическое такси. Он намеренно ездил общественным транспортом, порой в одиночку, отказываясь от охраны. – Её можно было бы закупорить в узком горлышке Изерлонского коридора, но если мы снова придём «освобождать народ Рейха», то увязнем в войне по уши...» На кладбище он решил поехать внезапно, ни с кем не договаривался о встрече, но оказалось, что у могилы друга его ждали. Ждала Джессика, опередившая его на считанные минуты. Она стояла на всё ещё зеленой траве, вертя в руках тяжёлый, слегка увядший листок. Заморосил мерзкий дождик, почти ледяная пыль, и Ян вытащил зонт. Джессика поднырнула под него и смахнула с лица капли, слишком крупные для дождевых. Она не прижималась к Вэньли: между ними оставалось ставшее таким привычным, незаметное со стороны, но ощутимое расстояние. – Спасибо, – сказала она. От листа, а может – от слоя таких же листьев, облепивших траву и могильные камни, пахло смертью, тленом и осенью. – Знаешь, мне всё это тоже не нравится. Но... – Но что? – тихо спросил Ян. В его зонтике вряд ли установили жучок. Гринхилл и так знает, с чем согласен и не согласен самый строптивый член Комитета. «Может быть, он просто хочет, чтобы я свернул там шею, – мысль казалась подлой, но логичной. – Или замарался так, что меня перестанут воспринимать удачной альтернативой. Как будто мне так уж хочется лезть наверх!» – Но мы действительно должны взять Рейх за горло. Так, как они держали нас, – Джессика оглянулась на сероватый камень, таявший в наступивших сумерках. – Это единственный шанс покончить с войной. – Я не уверен, что Гринхилл хочет этого, – всё-таки сорвалось с языка. – Если война снова станет хронической... – Не станет. Рейх сейчас слабее, чем когда-либо. Планеты восстают против аристократов, и Лоэнграмм просто не успевает брать их под свое крыло. Так ли повстанцам важно, кто именно поддержит их, если этот кто-то придет на помощь вовремя? И потом, – она замялась, рассеянно скомкала листок, затем уронила его и вытерла руку о мокрое пальто, – я верю Гринхиллу. Он никогда не хотел твоей смерти, понимаешь? И он правда ничего не имеет против выборов. Да, Ай... он распробовал власть, но именно поэтому не собирается за нее держаться дольше необходимого! – «Айк», значит? – Вэньли грустно улыбнулся. Затем поднял свободную от зонтика руку, останавливая жестом возможный протест. – Что ж, если так... Только на сей раз планировать вторжение буду я. Никаких некомпетентных психопатов с манией величия, пожалуйста. Я сам отбираю тех людей, которые мне нужны. И я же поведу их в бой. Иначе я отказываюсь, выхожу из Комитета и ухожу в отставку, – он осёкся. Получилось непривычно смело, но Джессике, похоже, понравилось. Взглянув в ее глаза, Ян внезапно понял, кто в первую очередь будет баллотироваться и, скорее всего, выиграет. С её-то популярностью... особенно теперь. И он просто не мог сказать ей, что при таком раскладе ничего нельзя обещать. – Оберштайн, вам знакомо такое понятие – «кредит доверия»? – Райнхард холодно посмотрел на советника поверх сплетенных пальцев. – Мой вы давно исчерпали. – Но расчеты... – В прошлый раз ваши расчеты доказывали что? Герр Линч в итоге обошелся нам очень дорого. Или вы изначально хотели, чтобы в Альянсе к власти пришел сильный здравомыслящий человек, сместив кучку продажных кретинов? – Лоэнграмм привстал, опираясь на стол ладонями. – Как бы то ни было, но именно ваш совет сильно осложнил мне жизнь. И то, что вы предлагаете сейчас... Оберштайн, если я брошу этих людей на произвол судьбы, чем я буду лучше Брауншвейга? Чем я буду лучше него в глазах любого, кто догадается о моем промедлении? Советник молчал. Все, что он собирался сказать, уже было сказано. Райнхард резким движением руки поправил плащ и обошел Пауля по широкой дуге, словно не желая прикасаться к нему даже краем одежды. – У меня хватит сил честно завершить эту войну, – тихо произнес Лоэнграмм, немного помедлив у выхода, но не оборачиваясь. – Даже если при этом погибнут люди, которых вы могли бы сберечь? Именно сейчас вам необходимо как можно больше солдат, – тон Оберштайна оставался предельно бесстрастным. Словно машина зачитывала текст. Но в этой невыразительной, холодной интонации отчётливо сквозил намёк: потеря времени и кораблей обернется проигрышем в войне, которая неизбежно начнется в ближайшее время. Альянс не будет церемонно ждать, пока противник приведет себя в порядок. – Сейчас мне нужны не только солдаты, – парировал Райнхард и решительно взялся за ручку двери. – На счету каждый человек, который верит в меня и в то, что я приду на помощь. «Война ведётся не только в космосе и на поверхности планет, – это так и осталось невысказанным, – но также в разумах и сердцах людей. И если я хочу править людьми, а не скотом, я не имею права пользоваться вашей математикой». Лоэнграмм затем не раз возвращался в мыслях к этой беседе. Иногда казалось, что он тогда допустил ошибку, не послушав Оберштайна и вытащив из пасти Брауншвейга его добычу. Ошибся в самом начале – рассчитывать на пробуждение человечности в рабах аристократов было преждевременно и по меньшей мере опрометчиво. Но простейшие выводы они всё-таки могли сделать. Восстания, подобные вестерландскому, повторялись раз за разом, и распылять силы пришлось не только Райнхарду. Если бы еще не тикали так громко часы, отсчитывая время до нападения Альянса... Когда этот час пробил, Лоэнграмм был все еще связан по рукам и ногам проклятой Липпштадской войной. Число потерь, как со своей, так и с вражеской стороны, казалось, проступает на руках, как ожог от клейма. Но всё-таки Райнхард с честью встретил новый вызов. Он отказался от предложения скрыть эту информацию от противника, несмотря на возражения, и не прогадал. Известие о том, что Брауншвейг совершил самоубийство, пришло вечером того же дня, лишь на полчаса обогнав другое – где говорилось, что адмирал Меркатц, блокированный флотом Кирхайса в одной из ключевых систем, предпочёл сменить сторону, услышав об атаке мятежников. Вслед за старым адмиралом потянулись и остальные, начиная с его любимого ученика. После некоторой перетасовки Фаренхайт оказался под прямым командованием Лоэнграмма, а его учителя оставили у Кирхайса. Меркатцу нельзя было давать шанс предать снова, что вполне могло случиться из-за его гордыни. Но, оказавшись в распоряжении именно того, кому он сдался, старый адмирал попал во вполне однозначную ситуацию. Кроме того, Райнхард был уверен, что Кирхайс с поставленной перед ним задачей прекрасно справится. То, что Брауншвейгу помогли уйти из жизни, было очевидно. Что до некоторых его сторонников, то они очутились в ловушке собственных извращённых представлений о чести. Герцог не смог бы защитить Рейх при всём желании, более того, он воспринимал нападение старого врага как повод устроить Лоэнграмму войну на два фронта, и имел глупость сказать об этом вслух. В пересказе – вполне вероятно, слегка искаженном – его последние слова звучали, как пьяный отказ защищать что-либо за пределами собственных территорий. Мол, пусть мятежники воюют с мятежниками. Поскольку Райнхард успел проредить ряды бунтующей аристократии, выбив большую часть откровенно пустоголовых индивидов, на тот момент в строю оставались те, кто способен был сложить хотя бы два и два, даже если с таблицей умножения на три у них уже возникали сложности. Для того чтобы понять, в какую пропасть приведёт Рейх такая тактика, хватало и одной извилины. Впрочем, этого потенциала было недостаточно, чтобы позднее, отбивая у альянсовцев захваченные территории, выжить в столкновении с войсками Яна. О таких жертвах Лоэнграмм не сожалел. Они были действительно необходимы. Несмотря на продуманные планы Яна, действительность сейчас выглядела совсем не привлекательно. Голографическая карта, на которой в динамике отображались все еще удерживаемые и спешно покидаемые системы, напоминала Юлиану одну детскую игрушку. Липкий мячик, который расплескивался по любой поверхности, но потом собирался обратно в каплю и падал вниз. Если заснять этот процесс на камеру и замедлить его, получилось бы неотличимо от того, что видел Ян на карте. В роли нижней части мячика, собравшейся каплей, выступал Изерлон. Теоретически, согласно уставу Юлиану не полагалось смотреть на эту карту, но Ян у неё дневал и ночевал с тех пор, как вернулся в крепость, а приносить командиру чай было больше некому. Фредерика осталась дома, с отцом. Впрочем, насколько понял Минц, все остальные требования Яна глава Комитета Гринхилл выполнил в точности. Почему же продуманная атака тщательно подобранных войск так неудачно захлебнулась кровью? Юлиан надеялся, что это всего лишь временное отступление, но надежда таяла, и не хватало её даже на то, чтобы задать опекуну пару вопросов. А другие позволяли себе, пока негромко, замечания вроде «сколько ещё мы будем трепыхаться» и «опять их космос вокруг нас горит, зря мы снова сюда явились». Прибывавшие из Альянса резервы не повышали общего настроения. По дороге к пункту назначения люди успели наслушаться неутешительных новостей. На сторону Лоэнграмма, «защитника, который один раз уже выбил войска мятежников с территории Рейха», вставали все его соотечественники без исключения. Люди, что всего несколько недель назад желали ему смерти, теперь превозносили его и гибли с его именем на устах. К сожалению, как уточнял адмирал Аттенборо, ненадолго вернувшийся с передовой, не только гибли, но и побеждали. А генерал Шёнкопф однажды, по пьяному делу, высказался так: для всех нормальных людей эта страна – чужая, потому за каждый её клочок настолько трудно сражаться. Дальше в его тираде фигурировало что-то о сжигании и посыпании солью, но этого Минц уже до конца не разобрал. Впрочем, даже обычно добросердечный Ян не мог бы осудить генерала Шёнкопфа за эти слова. Как и за недостаточную трезвость. Напился генерал после того боя, из которого адмирал Аттенборо не вернулся. Имперцы устроили западню по всем правилам военного искусства. Приманкой послужила одна из мобильных ремонтных баз, фактически – целый завод. Альянсу такой приз был нужен как воздух, своих ресурсов не хватало. Возможно, адмирал выжил и оказался в числе пленных, но об этом не сообщали. Лоэнграмм в принципе не оповещал противников об именах тех, кто был взят в плен, хотя капсулы с подбитых кораблей его люди неизменно подбирали. Ян после этих известий тоже увеличил дозу спиртного, но старался серьезно не набираться. Юлиан видел, что от этого его опекуну еще тяжелее. А может, от сеансов связи с Хайнессеном. Гринхилл во время последнего из них заявил, что лучший способ почтить погибших – это выиграть наконец проклятую войну. Силы Лоэнграмма, мол, не бесконечны и существенно потрепаны гражданской; даже если он призовёт всех способных держать оружие, кораблей ему угнетенные народные массы не нарожают. Ян выслушал это молча, сказал, что сделает всё, что в человеческих силах, а после окончания сеанса рюмочной психотерапии неловко смахнул со стола бутылку, облив и напугав кота. Юлиану пришлось срочно ловить и отмывать животное, так что он пропустил момент, когда опекун покинул каюту и отправился на мостик. За время второго полноценного вторжения Альянса на территорию Рейха Вольфганг Миттермайер не раз думал о том, что Волшебником прозвали не того человека. Чудеса на поле боя чаще творил Райнхард, выгрызая у противника систему за системой, перерезая пути снабжения и уничтожая отхваченные от вражеского флота соединения. Конечно, не обходилось без потерь. Потрепало и флот Ураганного Волка, примерно четверть кораблей была потеряна навсегда... Но именно после этого, прибыв в намеченную точку рандеву для перегруппировки, Вольф впервые стал свидетелем того, как Райнхард пользуется своей необъяснимой магией не в бою и не в политическом змеюшнике, который пока что танцевал по его указке. То, что Волк увидел в тот день на «Брунгильде», нельзя было назвать иначе, чем чудом. Флоты Мюллера и Ройенталя, задействованные в той же системе – мятежников согласно плану атаковали с трех сторон, – пострадали сильнее, чем ударная группа Миттермайера. Альянсовцы пытались прорваться через «наковальню», а «молот» заметили в последний момент. Но если бы хоть одна из составляющих «наковальни» дрогнула, ловушка была бы прорвана. «Тристан» остался там, среди прочего металлолома. Флагман Мюллера откочевал на ремонт к ближайшей базе. Но оба адмирала на «Брунгильду» прибыли в срок, хотя только один из них мог держаться на ногах, да и то нетвердо. Нейхардт, увидев Вольфганга, шутливо извинился, что не может отдать честь из-за руки. Та лежала на перевязи, а из-под кителя выглядывал жесткий пластиковый корсет. Мюллер бодрился, но было видно, что ему плохо. Нея Райнхард отослал в лазарет, едва выслушав доклад, а затем и сам направился туда же. Вольф последовал за ним. Он понимал, что ничем не поможет Оскару, что врачи, прежде чем развести руками, уже сделали все возможное и невозможное, но слишком хотел увидеть его своими глазами. Ройенталь лежал в капсуле – открытой, но работающей по схеме полного жизнеобеспечения. Бледный до синевы, облепленный датчиками, его друг выглядел просто ужасно. Волк не был уверен даже, в сознании ли он. Один глаз, карий, был полуоткрыт, но ни на чем не фокусировался. Лоэнграмм поначалу тоже замер в паре шагов от капсулы, но совладал с собой, приблизился и даже взял Ройенталя за руку. Тот не реагировал, и все же Райнхард, словно не заметив этого, заговорил. Он повторил почти то же самое, что уже выслушали Ней и Вольф – поблагодарил за выигранный бой, сказал, что по его расчётам они сломали хребет армии Альянса, и теперь захватчики должны повернуть назад, если Ян все еще ими командует. Потом Райнхард тихо добавил, что и такая победа не стоит жизни одного из его лучших людей. В этот момент веки Оскара дрогнули, он наконец-то открыл оба глаза и посмотрел на визитёров осмысленно. Волк от избытка чувств рухнул на колени рядом с капсулой. Лоэнграмм осторожно, словно нечто хрупкое, переложил в его ладони руку Ройенталя и вышел, оставив их наедине. Оскар редко вспоминал о том дне, хотя видно было, что он все помнит. Однажды, когда кампания уже была окончена, за стаканом виски Ройенталь проговорился, что именно те слова главкома вытащили его с того света. Убедили, так сказать, что он ещё нужен на этом. В голове крутилась древняя поговорка «шли за шерстью, а вернулись стрижеными». Яну было противно смотреть в глаза собственному отражению. Надо было отступиться уже тогда, когда стало ясно, что отвлекать Лоэнграмма никто не собирается. Силы были почти равны, шанс на победу оставался, и довольно приличный, но противник играл на своем поле, умело пользуясь всеми преимуществами. И лишь то, что флот Лоэнграмма был ослаблен гражданской войной, удерживало войска Альянса от окончательной катастрофы. Удерживало какое-то время. Но не удержало. Лоэнграмм слишком хорошо знал не только потенциальные поля боя, но и тех людей, с которыми ему предстояло столкнуться в бою. К лучшим из них его адмиралы старательно подбирали ключики – это Ян зачастую обнаруживал, разобрав и проанализировав уже окончившееся сражение. Приходилось отступать, менять планы, но удержать даже минимальное количество систем за собой не вышло. Флот Альянса планомерно загоняли – и гнали до самого Изерлона, по пути стараясь лишить как можно большего количества кораблей. И людей. Лучших, а не худших. Некоторых адмиралов, попросту саботировавших планы Вэньли, словно намеренно оставляли в живых, чтобы потом, как назло, не на кого было положиться в важной операции. Порой Яну казалось, что он пытается ухватиться за расползающуюся под руками гниль. Он почти перестал спать вне капсулы. Видеть сны, где ковёр битых морозом зелёных листьев расступался под ногами, обнажая кровавое болото, было невыносимо. Последний раз, когда Ян задремал на мостике, листва успела превратиться в обрывки форменных курток. Он был почти рад, когда его разбудили, объявив о приближении вражеского флота. В преддверии последнего и решительного боя с Альянсом Зигфрид Кирхайс чувствовал себя немного не в своей тарелке. Его давно тревожило то, как вел себя Райнхард: друг раньше всегда стремился в гущу боя, а теперь начал перепоручать ему наиболее ответственные операции. Это выглядело бы естественным, если бы Кирхайс не знал доподлинно, что никаких причин распылять силы на нечто иное сейчас нет. Разве что кто-то посоветовал ему быть осторожнее до той степени, в которой осмотрительность перестает быть разумной. Или... в голову приходили варианты и похуже, но о них в принципе не хотелось долго задумываться. Нет, в своем умении выполнить порученную задачу Зигфрид не сомневался. И всё же ему не нравилась система, в которую складывалось поведение Райнхарда. Сразу задать вопрос напрямую показалось неразумным. Кирхайс решил разом отмести большинство худших опасений – и, когда флоты сошлись для перегруппировки, без труда спланировал и выполнил операцию «Перехват Оберштайна». Советник словно бы и сам искал этой встречи. Правда, ничего конкретного он не сказал, но Зигфрид привык читать слова этого человека между строк. Сложившаяся ситуация не устраивала и его. Лоэнграмм планомерно отодвигал от себя Оберштайна. С одной стороны, это не могло не радовать. С другой – комбинация выглядела уже откровенно странно. И вовсе не потому, что советник под конец беседы вскользь, но очень ядовито сравнил действия Райнхарда с действиями Рудольфа. Это была хоть и толстая, но всего лишь шпилька от человека, утратившего ощутимую долю власти. Ничего не оставалось, кроме как обратиться прямо к главкому. Райнхард был у себя – прием докладов он уже закончил. Вопреки обыкновению, графина с вином или хотя бы бутылки нигде не было видно. Или друг не считает нужным отмечать завершённую операцию, или не хочет сглазить предстоящую... впрочем, когда это его останавливало? Нет, происходит явно что-то не то. – Садись, Кирхайс, – Райнхард едва поднял голову от каких-то бумаг. С виду то, что он читал, не походило ни на отчёт о состоянии флота, ни на донесение разведчиков. Расположение блоков текста скорее наводило на мысль о справке или выписке – причём не из личного дела, а из какого-нибудь архива. Опускаясь в кресло, Кирхайс успел подметить еще несколько деталей. Райнхард был бледнее обыкновенного, и это нельзя было списать на освещение. Китель его был расстегнут у ворота, а плащ небрежно висел на спинке стула. – Лорд Райнхард? – прошло минуты две, прежде чем Зигфрид решился нарушить тишину. Друг слегка вздрогнул и бросил бумагу на стол, прихлопнув ладонью, словно моль. – Прости меня, Кирхайс, – он прикрыл на секунду глаза. «Вымотан до предела», – без труда подвел итог Зигфрид. – Я кое-что от тебя скрывал. Только не подумай ничего дурного, ты мне нужен как никогда. – Что случилось, лорд Райнхард? – Случилось это задолго до нашего с тобой рождения, а расхлёбывать – в лучшем случае нам, – последние слова Лоэнграмм почти прошипел. – Понимаешь, Кирхайс, меня заинтересовал один вопрос. Зачем Гринхилл так усердно гоняется за безвредным религиозным культом? Только ли потому, что какая-то из его общин прятала у себя бывшего члена Совета? И заинтересовал он меня тогда, когда один человек спросил меня, как лично я отношусь к идее переноса столицы обратно на Терру. Или, например, на Феззан. Тогда я немного перекроил свои планы и задал несколько вопросов Кесслеру. Ты помнишь те бумаги, которые мы ему передали? Стоило их прочесть, причем очень внимательно. Райнхард вздохнул и провел пальцами по виску, словно прогоняя боль. – И хуже всего то, что это произошло именно сейчас. Когда я сам уже не уверен, всегда ли верно поступаю. И Оберштайну тоже доверять не могу, после того, как он так подставил меня с Линчем. Знаю, нужно дать ему второй шанс, но... Будь я проклят, Кирхайс, но мне порой кажется, будто я хуже любого Гольденбаума и любого из тех увешанных орденами пней, которых мы с тобой всегда ненавидели. Ты же знаешь, какие мы несём потери. Если цифры сойдутся... если Оберштайн всё-таки был прав, и я разменял два миллиона штатских на двадцать – наших солдат... Зигфрид резко поднялся с места и поймал его руки над столом. При этом взгляд Кирхайса невольно скользнул по той самой справке-выписке, выхватив несколько слов. Что-то о Феззанском ландшере. Не так важно. Важнее то, о чём проговорился Райнхард. Так вот что стало причиной их с советником размолвки – тот самый план по защите и поддержке планет, восставших против Брауншвейга, который дал в итоге огромное количество сторонников! Значит, Оберштайн возражал ещё до первой такой акции, и снова ошибся, как тогда с Линчем. – Он не был прав, – негромко сказал Зигфрид. – Господину советнику следует работать с... людьми, которых он понимает лучше, а не лезть в политическую стратегию. Лорд Райнхард, вам нужна моя рекомендация? – Да нет, Кирхайс, – Лоэнграмм бесцветно улыбнулся. – Любая его идея бросает тень на меня, я прекрасно это понимаю. В конце концов, это я решаю, слушать ли его советы, – серые глаза яростно сверкнули, почти по-прежнему. – Не хотелось бы казаться чьей-то марионеткой. Представь, что сказал бы на это Ройенталь... когда поправится. Райнхард вздохнул и, высвободив руки, сложил перед собой, а затем, чуть помедлив, опустил на них голову, словно ученик, собравшийся подремать на скучном уроке. Зигфрид обошёл стол и мягко опустил ладони на плечи друга. Вопрос с терраистами можно решить чуть позже. Несколько дней потерпит. А вот Альянс... – Я так хотел лично сразиться с Яном, – пробормотал Райнхард, словно прочитав мысли друга. – Но, Кирхайс, похоже, придётся тебе взять его на себя. – Лорд Райнхард, я не подведу вас, – обещание легко слетело с языка. Думал Зигфрид при этом, правда, совсем не о противнике, а о том, чем придётся заняться после сражения. Он предполагал, что сможет вернуться домой чуть раньше, наконец сделать предложение Аннерозе и подготовиться к прилету друга, но планы придется менять. Лоэнграмм загнал себя до предела. Хорошо, что он это осознаёт, вот только заставить его отдохнуть не только от ратных, но и от мирных дел будет сложнейшей из задач, с которыми за свою жизнь сталкивался Кирхайс. На этом фоне предстоящий бой с Яном Вэньли выглядел совсем нестрашно. Если бы Юлиана спросили о том, мог ли его опекун выиграть битву, ответ оказался бы положительным. Ян был готов и собран, насколько это вообще было возможно. Составленные в ударный кулак войска, почти на треть состоявшие из свежих подкреплений, ожидали флоты Лоэнграмма в хорошо изученной системе. Насколько Юлиан понял, план состоял в том, чтобы раздробить флот противника, частично заманить к Изерлону и уничтожить как можно больше кораблей. Для этого Ян в первую очередь хотел лишить врага головы и тем самым внести сумятицу в его ряды. Но белый флагман, объявленный первоочередной целью, в ожидаемой точке не появился. Предположительно его очертания, обрисованные радаром, раз за разом оказывались обычными призраками. Зато спустя некоторое время обнаружился красный, точнее, сам вышел на связь, но было поздно. «Гиперион» уже попал под удар. С точки зрения Юлиана, им просто фатально не повезло. Неизвестный смертник на «валькирии» прорвался к кораблю и врезался в борт. Какой-то прибор сломался от удара, и кусок его металлического корпуса воткнулся в бедро Яна, повредив артерию. Ян Вэньли быстро потерял сознание, и подхватить командование пришлось адмиралу Легранжу... а он запаниковал и потребовал отступать. При этом сохранить удалось почти всех. Имперцы, как и пообещал адмирал Кирхайс, не пытались их преследовать. Едва флот Альянса втянулся в узкую горловину Изерлонского коридора, как притихшие было змеи-придворные снова подняли головы. Полюбовавшись на последние донесения с Одина, Лоэнграмм фыркнул и вызвал к себе Оберштайна. Райнхард решил последовать совету Кирхайса насчёт того, в какой среде этому человеку будет удобнее и проще действовать. Требовался не просто компромат на эту ядовитую компанию, а железные свидетельства того, что канцлер и его присные намерены организовать государственный переворот. Например, покуситься на верховного главнокомандующего, который только что спас Рейх от очередного вторжения. – Можете их спровоцировать, – очертил круг дозволенного Райнхард, – но не торопитесь фабриковать улики. Власть канцлера сейчас сугубо формальна, а по сути – висит на волоске, и он это знает. Если Лихтенладе попытается использовать против меня любой законный метод борьбы, всем будет очевидно, почему он это делает, так что отсюда атаки ждать не следует. Но он готов, подозреваю, ухватиться за шанс покончить со мной чужими руками, чтобы с его персоной связать это было невозможно. – Понимаю, к чему вы клоните, – кивнул Оберштайн. – Что мне в вас и нравится, – Лоэнграмм слегка улыбнулся. – Ваш незаурядный ум. Доставьте мне доказательства, больше ничего не требуется. Собственно прополкой элиты займётся другой садовник. «Вы не рискнёте меня предать, – это не нужно было произносить вслух. – Именно потому, что вы умны и прекрасно понимаете, как быстро от вас избавятся в этом случае...»