Колыбельная для солнца.

      Небольшая комната освещается только синеватым светом от ноутбука, лежащего на кровати. Юра заходит в комнату и сразу же валится на постель. Волосы его все еще мокрые после душа, а тело прикрывает лишь полотенце, небрежно завязанное на узких костлявых бедрах. — Хей, ты все-таки меня дождался. — его голос звучит немного устало.       Плисецкий потягивается и по-кошачьи выгибается на кровати, а потом резко садится и смотрит в монитор, туда, где шумно сглатывает темноволосый парень с гитарой в руках. — Юр, я каждый раз жду, когда ты выйдешь из ванной и каждый раз ты удивляешься тому, что я все ещё не отключился. — Просто вдруг у тебя внезапно появились бы какие-нибудь супермегаважные дела и тебе бы срочно пришлось уйти? — Юра мило наклоняет голову набок и золотистые волосы падают на его лицо, закрывая. Подобный диалог повторялся у них уже не в первый раз, и уж точно не в последний. — Если бы такие планы появились, я предупредил бы тебя заранее. — Юра не должен знать, что эти «супермегаважные» дела прямо сейчас разговаривают с ним по видеосвязи. Это было слишком смущающе. — Ладно. Я вроде рассказывал тебе о Барановской. Сегодня она решила, что нужно увеличить нагрузку. — Блондин на несколько минут уходит из поля зрения камеры, не переставая говорить. — И в школе начали задавать больше в предверии экзаменов. С математикой так вообще атас. Серьезно, легче выиграть гран-при, чем понять ее. — возвращается он уже с надетыми пижамными штанами и все еще голым торсом. — А математичка вместо того, чтобы нормально объяснить, начинает ворчать и винить во всем фигурное катание, — говорит он, путаясь в длинных рукавах пижамной кофты и подставляя под камеру стройное бледное тело, местами покрытое синяками, и Отабек ненадолго залипает. — Я могу помочь тебе с математикой, если хочешь, — немного неуверенно. — Хочу. — Юра все-таки побеждает кофту и шарит по кровати в поисках чего-то. А наконец найдя, кладёт на свою подушку и укрывает одеялом. — Юр, я не могу поверить, что тебе уже шестнадцать, а ты продолжаешь спать с плюшевым тигренком. — Эй, это, между прочим, ты мне его подарил. — тот факт, что Юра спит с его подарком, грел Алтыну сердце. — И как же ты его назвал? — Никак! Я слишком взрослый, чтобы давать плюшевым игрушкам имена. — На это утверждение Отабек только фыркает. (На самом деле, тигренка звали Отя, но Алтыну об этом знать совершенно необязательно.) — Ай-яй-яй, спишь с ним и даже не знаешь его имени. — Ой, да ты просто ревнуешь. — Прости, конечно, Юр, но плюшевые тигры не в моем вкусе. — Да ну тебя. — Юра зевает, прикрывшись рукой, да и в целом он выглядит довольно помятым. Отабек бросает взгляд на время в углу экрана. Почти двенадцать. Значит у Юры почти девять. — Юр, а Юр. Иди-ка ты спать. Ты, наверное, очень устал за сегодня. — Ну Бекаа, сейчас же всего девять. — Завтра не встанешь. А если и встанешь, то весь день будет болеть голова. — А ты споешь мне колыбельную? — Ладно. Но только потому, что мне нужно репетировать.      На самом деле, даже если бы ему не нужно было готовиться к выступлению, он все равно бы спел. Смуглые пальцы уже привычно ложатся на струны, и на пробу пару раз проводят по ним. Юра устраивается поудобнее, забираясь под одеяло, прижимает тигренка ближе к себе и затихает. Отабек набирает в легкие побольше воздуха и начинает… Последняя дверь второго вагона, Как страшно в метро не встретить тебя, Осталась минута до нового года — Нового дня… Наверно, поющий Отабек был отдельным фетишем для Юры. Даже сильная усталость не смогла перебороть жажду посмотреть на поющего Беку, слишком уж ему нравились длинные пальцы, перебирающие и зажимающие тонкие струны. Нравится, как Бека чуть хмурится, сосредотачиваясь на игре. Нравится Бека. Отсчет идет с момента встречи, Ведь больше ничего не лечит, Больше ничего не важно Для меня… У Отабека красивый голос, такой приятный и чарующий, чуть хриплый и потрясающе нежный. Его чёлка спала на глаза и он пытается незаметно ее поправить, забавно качая головой, но все же не переставая петь. Свет красиво падает на его лицо, мягко очерчивая острые скулы и прямой нос. Его волосы поблескивают, а карие глаза кажутся почти что чёрными и Юру затягивает туда, как в черную дыру. Через минуту ты уйдешь, И в переходах растворишься… По Невскому гуляет дождь, по Питеру рыдает дождь, Я погуляю вместе с ним пока… Пока. Целую. Снишься… Снишься… Пока. Целую. Снишься… Снишься… Почему-то в голове Юры отчётливо стояла картина: набережная, дождь и они с Бекой целуются на некогда людной улице. Это была даже не картина, а ощущение. Будто какая-то его часть сейчас там под проливным дождём нежно, почти отчаянно целует Отабека. Чтобы отойти от песни, понадобилось время. Она не была грустной. У неё был достаточно быстрый ритм. Но что-то в ней было отчаянно горькое, словно послевкусие, оставшееся от кофе. В ней было прощание, заставляющее на глазах наворачиваться слезы. — Ты же приедешь летом в Питер? — говорит Плисецкий сиплым голосом, и добавляет чуть неуверенно. — Мы смогли бы погулять по Невскому проспекту вместе. — Если ты зовешь, то я приеду. — Обещаешь? — Обещаю, Юр. — Споешь еще что-нибудь? Я не успел заснуть. — Если ты не закроешь глаза и не попытаешься заснуть, то мы просидим так до утра. А завтра Барановская загоняет тебя до смерти. — Да, пожалуй ты прав. Это не самые лучшие перспективы. Так споешь? — Спою. — Алтын пролистывает тетрадь с выписанными песнями и останавливается на одной из них. Да, она должна подойти. Быстро пробежав глазами по тексту и освежив ее в памяти он прочищает горло. Глубокий вздох, первый аккорд и он начинает петь… Солнце, мне кажется, ты устало светить Солнце, мне кажется, ты просто устало Ляг скорей в облака, отдохни Я поправлю тебе одеяло Сон не шел. Наверное, потому что обнимать плюшевую игрушку совсем не хотелось. Хотелось теплого человека рядом. Того самого, который находится в четырех с половиной тысячах километров от него. В другой, мать ее, стране. Того, что сейчас вместо того, чтобы самому ложиться спать, поет колыбельную Юре. Солнце, забудь обо всем Я отменю все метеосводки Хочешь, я буду беречь твой сон — Самый сладкий и самый короткий Сон… Юра все же закрывает глаза. Эта песня была грустнее и медленнее. Она плавно переливалась, утягивала тебя к себе. Она убаюкивала и успокаивала. Юра вслушивался в слова. Красивая. Она была тихой. Слишком интимной. Такие песни не кричат на стадионах. Их поют матери своим детям. Их поют людям, которых любят. Солнце, мне кажется, ты устало светить Устало быть справедливым и мудрым Я гляжу на твой негатив И твержу монотонные сутры Юра все же закрывает глаза. Веки становятся неимоверно тяжёлыми, а подушка мягкой. Музыка ласкала слух и убаюкивала. Юра лежал с закрытыми глазами, представляя в своих объятиях вместо плюшевого тигра человека по ту сторону экрана. И медленно падал в объятия сна. Стихнет шепот песочных часов, Выскользнут в море алмазные четки Ты — мой самый несбыточный сон Самый сладкий и самый короткий Сон… Последние строчки были произнесены почти что шепотом. Юра уже спал. Мило обняв тигренка и уткнувшись в него носом. В такие моменты он выглядел моложе своего возраста. И даже не скажешь ведь, что этот милый светловолосый мальчуган пытался запугать Юри. Такой беззащитный. Такой красивый. Такой родной. — Спокойной ночи, Солнце. Пора было заканчивать звонок и ложиться. Но хотелось еще чуть-чуть полюбоваться, все же Юра не часто ложится спать так рано. Видимо, Барановская его действительно сильно гоняет, что сегодня он так рано заснул. Во время каникул даже бывало, что Отабек просыпался, заходил в сеть, а ему тут же звонил Юра, ещё даже не ложившийся спать. Такие ночные разговоры стали для них своеобразной традицией. Проводить с Юрой время было приятно. Внезапный порыв накрыл с головой, и сделав пару скриншотов со спящим Плисецким, он все же говорит тихое «Я люблю тебя» и выходит из сети. Видеозвонок завершён. — Я тоже люблю тебя, Бека. — Тихо. Сквозь полудрему. Не осознавая, сон это или реальность.