- - -
Сухая месть колет мёртвые внутренности мелким слоем иголок, пока он приказывает репликантам заминировать тоннель метрополитена. К счастью, ему осталась кое-какая власть — маленькая горстка солдатиков, которую он слепо бросит на алтарь своей неприрученной боли. Феттел не дышит — он просто голос в чужих головах, навязчивая идея со стороны, сгусток отрицательной энергии в пространстве. Он перестал понимать, что происходит и зачем; им движет слепая месть и кислая ярость, концентрат настолько сильный, что (опять) прожигает язву в его груди. Глупо было надеяться хоть на что-то спустя двадцать лет, но у его просто не осталось другой надежды. Поэтому когда Оперативник выходит на улицу невредимым, Феттелу становится значительно легче и тяжелее одновременно. Тело — так близко, но душа брата так далеко, что за неё придётся драться ещё беспощаднее, чем против Армахема и матери вместе взятых.- - -
Когда-то они всегда были вместе. Вместе засыпали, вместе просыпались, боялись, ненавидели, переносили чудовищные пытки, терпели нечеловеческое отношение и пытались найти друг в друге поддержку. Феттел ненавидит Оперативника за то, что он не помнит и не желает вспоминать то, что для Пакстона — единственная точка света в сверхогромной чёрной дыре. Феттел не может смириться, что эта безвольная марионетка без своего мнения — его плоть и кровь. Ему горько и обидно, что влияние Харлана просочилось в чужую подкорку и проецируется даже спустя столько времени… Но самое ужасное в мире чувство владеет им — и правит сильнее разума и всех убедительных доводов, заставляя добиваться невозможного. Феттел скрипит зубами. О, нет, он никогда не считал себя таким слабым. И покоряется.- - -
Телепат поклялся запытать Джина если не до смерти, то до невменяемой истерики точно. Он дьявольски ненавидит этого мелкого ублюдка, корчащего из себя весьма посредственного судмедэксперта. Мелкий щенок, не знающий ровным счётом нихера о том, в кого имел честь втюхаться по самые уши. Впрочем, это полбеды: помимо этого Сун-Квон вечно находил какие-то приключения на свою задницу, из которых его всенепременно вытаскивал Оперативник. И чёрта с два все мастерские едкие колкости имели хоть какой-то эффект: что бы ни случилось, брат шёл и вытаскивал Джина за шкирятник из новой лужи дерьма, а тот хлопал на него глазами, алел и сбивчиво благодарил за спасение. Феттел бесился и не скрывал. Ходил кругами. Скалился. Тянулся к чужой шее грубыми пальцами. Ещё чуть-чуть. Совсем немного до надсадного крика боли… «Не смей. Тебе мало мяса на улицах? Мало крови и жертв? Мсти мне, если хочешь, но он тут совершенно ни при чём». Джин Сун-Квон и не подозревал, что всего лишь пара фраз и один взгляд тёмных глаз отделяют его от вселенной чудовищного насилия.- - -
«Альма, ты на свободе и убиваешь всех, кто действительно заслужил смерти. Ты можешь разнести этот мир по кусочкам и сделать это одна, потому что у меня другая дорога, как бы сильно ты не убеждала меня в обратном. Об одном я хочу спросить: если я не справлюсь, вернёшь ли ты своего первенца в мир живых, как когда-то вернула меня? Я сомневаюсь, кого теперь ты ценишь больше, но если всё так, как я думаю, ты ведь не откажешь в этой маленькой просьбе? Ведь так?..»- - -
Когда это наконец происходит, Феттел окончательно теряет связь с реальностью. Они застряли в лифте. Они подрались. То есть, конечно, сначала кулак в замызганной перчатке пролетел мимо челюсти, а уже потом кабину тряхнуло и остановило, когда им двоим уже не стало до этого никакого дела. Телепат знает, что была причина, затерянная в их невербальном диалоге. Иногда их было слишком много, иногда — ни единой конкретной. Одни эмоции через край и дальше, вереница резких, как стоп-кран, нервных срывов (Феттел насчитал одиннадцать). До огнестрельного ещё не доходило, но он боится, что однажды история сделает круг — и заранее силой мысли выдёргивает оттуда обойму. Времени на перезарядку у Оперативника не остаётся. Руки, ноги, нож. Они не мальчишки, но и детьми они не щадили друг друга. Звуки глухих ударов, хруст костей, шумное соло-дыхание, глубокие вмятины на стенах. Феттелу давно не больно, но неудобно в замкнутой стальной коробке; ни замахнуться, ни отстраниться, ни пойти на тактическую хитрость. У брата зло сверкают глаза и разбитые губы приподняты в оскале. Хищные крылья носа. Тёмная прядь на лбу. Горячее тело, выкованное из жажды жизни. Кровь перемешана со слюной, которые он отирает небрежным привычным жестом. Феттел так и запоминает. От неуместного восторга не может сделать иначе. «Ты прекрасен». «Заткни пасть, выродок». «Я молчал». «Блять, тогда перестань думать херню». И он перестаёт, потому что впивается зубами в шею, промахивается, прокусывает ключицу даже сквозь слои тряпок и брони, вложив чересчур много сил в неожиданное нападение. Во рту делается солоно. Хочется ещё, и он ждал чересчур долго, чтобы упускать момент. Энергии столько, что Феттел легко материализуется в ощутимое существо. Сейчас. Всё должно быть сейчас. Ненависть уже не станет глубже. Почти ничего не изменится. Оперативник в шоке. Впервые в жизни его кто-то целует и рвёт губы почти что кусками. «Ты поехавший». «Неужели заметил». «Остановись нахер». «Останови меня». Но у Пойнтмена просто не получается, и он со злости валит своё безволие на чужую мощную телепатию. Далёк ли он от истины — ни единая живая душа не в курсе.- - -
По сравнению с тем, что они делали раньше, целоваться куда легче и гораздо приятнее. Оперативник понял это ещё на второй минуте их контакта; первая ярость Феттела схлынула, и в нём заговорило что-то иное, безусловно подчиняющее себе всей своей невероятностью. Он кусался. Зализывал свежие раны. Держал его за грудки, закрыв полыхающие глаза. И старший чувствовал, что ему вдруг медленно становится похер абсолютно на всё. Это усталость. Безысходность. Безропотность. Что угодно. Пускай. Он всё равно должен подмять под себя эту зазнавшуюся сволочь. Поэтому лифт трясётся, когда их положение в корне меняется; Феттел оказывает сопротивление, но это лишь дешёвая показуха, ибо когда мощное бедро протискивается между его ног, он рычит и дёргает старшего за лохматые волосы. Оперативник слышит его глубокое мрачное довольство. Он добивался другого, но эта проклятая жадность не оставляет ему никакого выбора. Феттел знал его тело. Читал мысли. И делал всё как надо не только подсознательно. «И это всё?». «Заткнись, пока я тебя не выебал к чертям собачьим». «О, как низко мы пали, братец». В глазах телепата сияет два гарантированных ада. В кабине разливается жидкий напалм, в котором тонут они вдвоём без малейшего шанса выплыть на поверхность.