Ошибка Карла Модестовича

В гостиной звучала странная заунывная музыка, слегка украшенная барабанной россыпью. Карл Модестович, управляющий поместья, не желая пропустить небывалое зрелище, старательнее приник к небольшой щели неплотно прижатой двери. На ковре в диковинном танце кружилась Анна, крепостная воспитанница покойного барона Ивана Ивановича Корфа. Одета она тоже была странно. Полупрозрачные лоскутки, по недоразумению, видимо, называемые костюмом, практически ничего не скрывали. А смотреть при этом было на что. Тонкая стройная фигурка маленькой танцовщицы гибко покачивалась, изящные руки взмывали вверх, вскидывая легкую красную вуаль к ногам сидящего на козетке нового хозяина поместья, молодого барона Владимира Корфа. Лицо его застыло в бледной неподвижной маске и лишь горящие почерневшие глаза неотрывно следили за движениями Анны. Вот она плавно опустилась на пол и почему-то поползла к хозяину. Увидев, как она накидывает на шею ему голубой шарф, Карл Модестович сглотнул, почувствовав, как жаром охватило всё его тело. О-о, многое бы он сейчас отдал, чтобы очутиться на месте барона. Слегка встряхнув головой, поспешил себя успокоить: - Ничего, он сегодня возьмет свое. Анна обещалась ночью прийти к нему. Вряд ли барону что-то перепадёт. Вон, вишь, гость то, как на козетке подпрыгивает. Не ожидал, видать его сиятельство, князь Сергей Степанович Оболенский, такого представления. Глаза вытаращил, рот раскрыл, того гляди воздухом подавится. Ага, небось, теперь гонор то свой непокорная и неприступная воспитанница поубавит. Наконец, молодой Корф, в своей неприязни к ней, поставил её на место! Любоваться дальше управляющему не дали. Парадная дверь гостиной распахнулась, и в комнату шагнул ещё один гость, друг хозяина, молодой князь Михаил Репнин. Увидев, кружащуюся полуголую Анну, он застыл в изумлении, запинаясь, спросил: - Анна, что Вы делаете? Девушка, до этого извивавшаяся всем телом и изгибаясь в немыслимом наклоне к полу, увидев князя, буквально сломалась и в замешательстве рухнула на пол, устремив на него взгляд, полный отчаяния. Однако ответил за неё барон, сдирая с себя шарф и решительно глядя на друга: - Анна, выполняет свои обязанности, – слегка запнувшись, продолжил – Крепостной актрисы! Видно было, как князь побледнел, с силой рванул ворот рубашки, ослабляя галстук и потерянно, то ли переспросил, то ли подтвердил: - Анна - крепостная! И, с застывшим взглядом стеклянных глаз, слегка пошатываясь, прошел мимо отчаянно зовущей его девушки на выход. - Миша, Миша! – кинулась за ним следом Анна, – Я Вам всё объясню! Но, у хозяина, видимо, на этот счет было другое мнение, он резко схватил её за руку: - Ты куда? Дернувшаяся Анна, попыталась освободить руку. Было видно, что захват Корфа причинил ей боль. Но, барон держал крепко, и тогда Анна стала просить: - Пожалуйста, отпустите меня, мне нужно с ним поговорить. Чем ещё больше рассердила хозяина, притянувшего её ближе к себе: - Разве я сказал, что ты можешь идти? Спектакль не закончился, танцуй! – обернувшись к музыкантам, приказал: – А вы что притихли, играйте! Но в этом момент, ошеломленный гость, князь Оболенский, опомнился и, вскочив, схватил руку Владимира, удерживающую Анну: - Владимир! Музыка заиграла вновь, голос старого князя обрел уверенность и силу: - Прекратите играть! Корф зло бросил в сторону – Уйдите! – на что музыканты быстро подхватили свои инструменты и потянулись к выходу. Глядя на отчаявшуюся девушку, князь с сочувствием произнес: - Идите, дитя моё, оденьтесь. Барон с обозленным лицом, глядевший на вмешавшегося Сергея Степановича, коротко глянул на Анну и в голове у него, видимо, что-то щелкнуло. Карл Модестович усмехнулся: – Дошло, что Анна стоит перед посторонним мужчиной полуголая? – и оказался недалёк от истины. Владимир быстро снял с себя сюртук и накинул на плечи Анны. Кивнув головой и не отрывая взгляда от растерянной девушки, обратился к гостю: - Прошу прощения Сергей Степанович, вынужден Вас покинуть. Должен проводить Анну! И, по-прежнему держа её за руку, несмотря на сопротивление, стремительно пошел с ней к двери, за которой находился подглядывающий управляющий. Карл Модестович отпрянул и, опасаясь быть застигнутым, быстренько юркнул в соседнюю дверь. Мимо прошумело отчетливым стуком хозяйских шагов и сердитым пыхтением Анны, пытающейся освободиться от рук барона. В коридоре стало тихо, управляющий, воровато выглянув и убедившись, что никого нет, вышмыгнул из своего укрытия и поспешил было на кухню, но услышал, как князь во дворе зычным голосом требует коня. Чертыхнувшись с досады, где это вечно носит конюха Никиту, пошел в людскую выгонять нерасторопных слуг, чтобы подали, наконец, и без того огорченному Репнину, коня. И, естественно, не видел и не слышал, что там происходило между бароном и крепостной актрисой за захлопнувшейся с громким стуком, дверью. Однако мы не будем лишать нашего читателя описания дальнейших событий. А воссоздадим историю со слов всех участников. Решительно, открыв дверь комнаты воспитанницы, Корф подтолкнул её впереди себя, зайдя следом и с силой захлопывая дверь. Это он сделал зря. В комнате было темно, хоть глаз выколи, даже полночная луна, свет которой обычно проникал в окна, в этот раз спряталась где-то высоко в небе за мрачными тучами. Слыша сердитое сопение крепостной, измучившей его сердце острой занозой, и не видя её, барон растерялся. - Что теперь? Однако очередная просьба, раздавшаяся в темноте, отпустить, чтобы всё объяснить Мише, вернула ему присутствие духа, заставив сердито отчеканить: - Запомни, он тебе не Миша, а князь Михаил Александрович. И ты, никуда не пойдешь. Останешься здесь! Получив в ответ не менее сердитое: – Я, всё равно уйду, мне надо ему всё объяснить! Корф задохнулся от возмущения: - Что? Попытался снова схватить Анну за руку, но, словил пустоту. Рывком, открыв дверь в коридор, проревел так, что наверно слышно было даже скачущему в никуда обиженному и разъяренному другу: - Григорий!!! Огня!!! Верный Григорий, видимо, был где-то неподалеку, ибо через минуту уже топал по коридору, в одной руке держа большой подсвечник на пять свечей, другой пытаясь небольшой свечой на ходу зажечь эти самые свечи. - Почему не зажжены свечи у Анны? – выхватывая подсвечник, раздраженно спросил Владимир у мужика. Тот похлопал глазами и растерянно промямлил: – Так это, Полина – не забывая, впрочем, продолжать поджигать свечи в подсвечнике. - Ладно, иди, боле не нужен – буркнул барон, понимая, что Григорий совсем тут ни при чем, свечи в комнате для Анны, должна зажигать горничная Полина. Но та, похоже, совсем распоясалась, ибо ещё и не разожгла камин. В комнате было прохладно, он почувствовал это, стоило закрыть дверь. Холод стал проникать через тонкую ткань рукавов рубашки. Темнота быстро рассеялась по углам, и Владимир увидел Анну, стоящую возле небольшого столика с креслом, обхватившую себя руками. Гордо подняв голову, она с вызовом смотрела на него, сверкая своими синими глазищами, всегда сводящими его с ума. - Чёрт! Она же здесь замерзнет. Но, не звать же снова Григория. Не хватало ещё, чтобы и он увидел Анну в этом одеянии. Отведя глаза в сторону, то ли приказал, то ли попросил: - Переодевайтесь! Девушка фыркнула и отвернулась. Ему показалось, что она всхлипнула. Острое чувство вины затопило всё его сознание, злость прошла. Что теперь делать и как исправлять ситуацию, он не знал. Смотрел на неё такую маленькую, худенькую, озябшую, несмотря на укутывающий её сюртук, чувствуя, что и его тоже начинает колотить внутренний озноб. Нерешительно предложил: - Может позвать Полину? Она поможет те… Вам, переодеться? - Нет! - слишком поспешно выкрикнула Анна, чуть помолчав, добавила – Я сама! – повернулась и насмешливо: – Может, Вы выйдете? Владимир нахмурился и поспешил добавить твердости в голос: – Нет! - Ну что же, Вы и так отняли у меня всё:любовь, счастье, репутацию! Терять больше нечего, смотрите, коли так! - У Вас есть ширма! И снимите, наконец, этот ужасный парик. - Не Вы ли сами, из многочисленного реквизита выбрали его для меня? – упрямо парировала строптивица, уйдя за ширму. Владимир промолчал, сцепив зубы: – Права, кругом права. Как объяснить, зачем он это сделал? Что хотел, чтобы Миша перестал ею очаровываться, что хотел разлучить её с ним. Что ему невыносимо было видеть их вместе. А ещё невыносимей, вспоминать нечаянно подсмотренный поцелуй, после которого хотелось крушить всё направо и налево, и начать хотелось с Репнина. Что хотел увидеть в ней самую настоящую крепостную актерку? Не заслуживающую его любви? Хотел разлюбить! – он замер – О, Господи! Любви? Что я несу? Какой любви? Любви! Он любит. Любит её. Такую, какая есть, любую. И бесполезно больше спорить со своим сердцем! Упомянутое сердце тут же ворохнулось в груди, словно подтверждая его вывод, и снова, как при взгляде на неё, танцующую, кровь жарко прилила к голове, стало трудно дышать. Почувствовал как, вдруг, ослабели ноги, и рукам стало тяжело держать подсвечник. Сделав вперед несколько шагов, поставил его на столик. Обернулся, почувствовав её взгляд. Она стояла рядом, уже одетая в свое траурное платье, закутанная в черный палантин и протягивала ему сюртук: - Возьмите. Кажется, я должна поблагодарить Вас, за то, что не дали замерзнуть?- в голосе была насмешка. Пытаясь справиться с дрожью, боясь смотреть на неё, такую красивую, желанную, отрицательно качнул головой, отворачиваясь и быстро надевая сюртук. - Не стоит. - Не стоит. – повторила Анна – Тогда, скажите мне, Владимир Иванович, почему я не могу ничего объяснить Михаилу Александровичу? Его уважение и любовь, я уже потеряла, так может, он хотя бы будет знать, почему я не могла открыть ему правду раньше? - Сейчас это бессмысленно, он не будет Вас слушать, я слишком хорошо его знаю. Я сам ему всё расскажу, когда он вернется. - Неужели Вы не понимаете, что я должна это сделать сама? - Понимаю. А сейчас ложитесь спать – кивнув в сторону кровати, оглянулся и уселся в рядом стоящее кресло, сложив руки домиком и прижав их к носу. - Вы останетесь здесь, со мной? В этой комнате? – изумилась Анна. - Разумеется. Ведь Вы же снова захотите сбежать, – окинув её насмешливым взглядом, продолжил - И Вы зря, сударыня, облачились в платье. Насколько, я знаю, женщины спят в ночных сорочках. Анна переменилась в лице: - Мне надо было сразу догадаться, зачем Вы всё это затеяли. Вы ничем не лучше Карла Модестовича! Быстро заметалась по комнате: - Вы вознамерились отнять последнее, что у меня есть – честь?! Хотя, что я говорю, какая честь у крепостной, даже если она воспитанница дворянина. Ну что же, берите, берите всё, мне теперь ничего не нужно. Зачем мне это всё? Она подскочила к шкафу, открыв дверцу, сгребла содержимое, сколько поместилось в её маленькие ручки, и обрушила всё это на вскочившего и изумленно взиравшего на неё Владимира. - Берите, берите всё! – как заведенная повторяла девушка – Зачем мне это, зачем? Потрясенный барон пытался вставить хоть слово: - Не нужно. Это всё Ваше! Только его не слышали и продолжали осыпать уже предметами дамского туалета. Скинув с себя улегшиеся на плечи изящные чулочки, Владимир шагнул к рассерженной фурии, тычущей ему в лицо красивую золотую подвеску, которая была на ней на том памятном, будь он неладен, балу, так изменившего их жизнь. Там она познакомилась с Мишелем, а он, умудрился вызвать на дуэль цесаревича. - Анна, послушайте меня! – попытался он вразумить – Да, послушайте же! – закричал, ибо она его не собиралась слушать. Схватив за плечи, слегка встряхнул, однако Анну это не остановило, она начала вырываться. Тогда он сгрёб её в охапку, но, не выдержав, неизвестно откуда взявшейся у хрупкой девушки сил сопротивления, рухнул вместе с ней на кровать. Оба замерли, тяжело дыша и с напряжением внимательно глядя друг на друга. Он впервые видел так близко любимые глаза. Вблизи они оказались ещё синее, с темными искорками и, казалось, смотрят ему прямо в душу, которая всегда стремилась к ней, такой любимой, единственной, на всём белом свете. Никакая другая женщина не смогла заменить её, хотя он всячески пытался это сделать. Боролся с собой, злился, видя, что ничего не получается, унижал её, угрожал поркой, а сегодня переступил грань, за которой ему, возможно, уже не будет прощения. Им овладело отчаяние. Ну вот же, она так близко, желанная до умопомрачения. И, чувствуя, что, действительно, сходит с ума, и в то же время, боясь испугать её, осторожно припал к её розовым губкам. Уже не сдерживаясь, стал целовать щечки, носик, сместился вниз, целуя нежную шейку. Взял её тонкую кисть в свою ладонь, поцеловал и, глядя виновато, прижал к щеке. Рука девушки моментально вырвалась, и резкая пощёчина обожгла щеку. Анна вскочила, и гневно глядя на него, мотнула головой: - Убирайтесь! Немедленно убирайтесь! -Зачем Вы так! Я, я не хотел ничего дурного! – барон поднялся, обреченно свесив голову – Я, виноват перед Вами, очень виноват. Прошу у Вас прощения. Хочу всё исправить, но не знаю как – поднял голову и с надеждой посмотрел на неё. Анна усмехнулась: – Простить? Шагнул ближе: – Простить! - Зачем? – спросила уже с горечью. - Чтобы забыть и начать всё сначала – надежда всё ещё жила в его глазах. - Разве возможно забыть? – она покачала головой – И что начнем? Разве у меня теперь есть на это право? – отвернулась – Уходите, прошу Вас! Глаза барона потухли, он снова опустил голову – Не могу. Я не могу оставить Вас в таком состоянии. Анна повернулась и пошла к выходу – Тогда уйду я! Он рванул за ней следом – Нет! - схватил за руку, но тут же отпустил – Анна, я не сделаю Вам ничего плохого, поверьте, я не чудовище. Обещаю, что Вам ничего не угрожает. Больше я не только не прикоснусь к Вам, но и слова не скажу. - Хорошо! – она подошла к креслу и демонстративно уселась в него – Тогда я буду сидеть здесь всю ночь! Корф растерянно посмотрел на неё, вынужденный молчать. Но девушка поняла его без слов: - А Вы, можете стоять. Вы же собрались меня караулить. Насколько я знаю, караульные караулят стоя. Впрочем, я не такая жестокая, можете ложиться на мою кровать. Она мне сегодня не понадобится – и отвернулась, решительно задув свечи. Стоять в полной темноте, не видя её, было бессмысленно. Владимир вздохнул и, помня, что кровать находилась у него сзади, повернулся и, вытянув руки, сделал несколько шагов, наткнувшись на балдахин. Ложиться он не собирался. Однако не стоять же истуканом всю ночь, тем более обещал не разговаривать. Осторожно присел на кровать. Наступила тишина. Ни шороха, ни скрипа. Не было слышно даже дыхания Анны. Корф снова вздохнул, надеясь, что она как-то среагирует. Тишина. Немного посидев, встал и на цыпочках пошел к дверям, приоткрыв, услышал: - Не вздумайте меня запереть, в окно выпрыгну! Кивнул головой, надеясь, что в том неясном свете, что исходил из слабо освещенного коридора, она увидит его кивок. В конце коридора, возле лестницы, маялась тень Григория. Рукой, подозвав его к себе, шепнул – Выпить чего-нибудь принеси. Григорий с готовностью затряс головой и, стараясь не сильно топать, быстро убежал. Вернулся он минут через пять, принеся графин с бренди. Корф, схватился за голову, однако сердитый голос: – Закройте дверь – заставил, махнуть рукой Григорию и закрыть дверь комнаты. Куда девать теперь графин, он не знал. Если поставить на пол, можно, чего доброго, нечаянно и уронить его. Содержимое прольется, запах будет ещё тот, вряд ли это Анне понравится. Пить хотелось сильно, сделал из горла небольшой глоточек. Легче не стало. Да и мысли всякие лезли в голову, от которых становилось ещё тошнее. Муки совести не давали покоя, отчаяние снова овладело душой. Анна не простит. А ещё Миша. С ним ведь тоже придется объясняться. Зная своего лучшего друга, барон был уверен, Репнин, не заставит себя долго ждать. И, оскорбленный в своих самых лучших чувствах, вызовет его на дуэль. Прислушавшись к тишине, хлебнул ещё разок. Мысли разбежались кто куда, перед глазами возникла танцующая Анна. - Ах, как она танцевала. Он не знал, куда себя деть. Сил не было смотреть на неё такую прекрасную, в этом наряде восточной одалиски, и не мог оторвать глаз от неё. Тело наполнилось жаром и одновременно одеревенело, он вцепился руками в подлокотник, пытаясь вскочить и остановить её, но тело не слушалось, а язык, перестал повиноваться ему. Он даже забыл о присутствии Сергея Степановича. Чёрт, ещё и с ним придется объясняться. Старый друг отца вряд ли похвалит его. Представив, сколько ему придется выслушать нравоучений от старика, снова хлебнул глоток бренди. Напряженный день начал сказываться, голова медленно клонилась вниз. Он ещё успел поставить графин на пол, прежде чем голова оказалась на мягкой перине. Последней мыслью было – Анна – и он тотчас увидел её, бредущую в снегу по бесконечному полю в своём лоскутковом костюме одалиски, которое он сам выбрал для неё, стремясь, как можно сильнее подчеркнуть её настоящее положение крепостной актерки. Мертвея от ужаса и страха за неё, рванул за ней следом, пытаясь догнать и укрыть хотя бы своим телом от стылого мороза хрупкую фигурку, безмолвно кричал её имя, широко разевая рот в бессилии, осознавая, что не может догнать скрывающийся в снежном мареве неясный силуэт девушки. Сердце в отчаянии замерло, а потом толкнулось с такой яростной болью в груди, что Корф проснулся в холодном поту. Вскочил и, в это момент любопытная луна, устав играть в прятки и обиженная тем, что никто её не спохватился, с любопытством заглянула в девичье окошко, видимо, намереваясь узнать, что такое делают обитатели этого молчаливого и притихшего дома. Вскочил и увидел, как Анна, свернувшись калачиком и подогнув под себя маленькие ножки, спит в кресле, положив голову на подлокотник и подпирая её для надежности согнутой рукой. Осторожно, с облегчением выдохнул, оглянулся на кровать, сбросил на пол помятое покрывало, откинул пуховое одеяло. Тихонько подошел к креслу, также соблюдая осторожность, бережно взял Анну на руки и, боясь даже вздохнуть, чтобы не разбудить спящего ангела, дивясь его невесомости, аккуратно опустил на постель и прикрыл одеялом. С раскаянием глядя на печальное лицо, со следами дорожек от слез, попятился, собираясь пересесть в кресло, но запнулся об валяющееся покрывало, замахал руками и рухнул на кровать, рядом с Анной. Та вскинулась, наградила его очередной пощечиной и упала назад на постель. Владимир зажмурился, ожидая гневного потока возмущений, но ничего не последовало. Подняв голову, увидел, что девушка спит. Закрыв глаза, не смея пошевелиться, почел за благо оставаться на месте, чтобы не нарушать сон чудной прелестнице. Теперь он увидел своего друга Репнина, скачущего на лошади и обгоняющего его в стремлении догнать Анну. Её, почему-то уже траурное платье, черным пятном выделялось на белом снегу. Вот она оглянулась, увидела Михаила и, протянув к нему руки, побежала навстречу. Непослушное и, как всегда, неподвластное барону сердце, заныло тягучей болью, услышав, как князь зовёт её: – Аннушка, Аннушка! Корф снова проснулся, обливаясь холодным потом, уткнулся взглядом в темный потолок и, с облегчением осознал, что это сон. Правда, тут же засомневался в этом, ибо призыв к Аннушке снова повторился, только почему-то голосом Шуллера. Повернув голову, увидел приближающийся к кровати свет свечи, слабо освещающий топорщившиеся усы и белеющую грудь крадущегося человека. Первой мыслью было окликнуть управляющего и сурово отчитать за непрошеное вторжение в свою спальню. Но, сообразив, что вряд ли тот будет искать в его комнате Анну, заодно вспомнил, что сам находится в её комнате. Осторожно, чтобы не разбудить девушку, сдвигаясь от края, стал нащупывать одеяло, пытаясь укрыться. И, кроме одеяла больше ничего не ощутил, сдвигаться можно было сколь угодно, Анны рядом не было. Испытал сначала досаду – Всё таки, сбежала! – потом панику – Сбежала?! – потом злость на визитера, посмевшего зайти в комнату Анны и теперь мешающего ему немедленно заняться её поисками. Меж тем, Карл Модестович, ничего не подозревая, зашептал: - Аннушка, ты вчера в спальню ко мне прийти обещалась, я ждал – добавив с укоризной – Коротка же девичья память. С кровати ему хмыкнули, перед лицом помаячила рука, приглашающая прилечь под бочок. Обрадовавшись, Карл Модестович быстро поставил свечу на рядом стоящий столик и, с готовностью скинув халат и подобрав длинную полу ночной рубахи, забрался под услужливо откинутое одеяло. Замер, предвкушая ожидаемое удовольствие, но ничего не происходило. Весь в предчувствии, задрожал от чуть шипящего шепота в самое ухо, обдавшего горячим дыханием: - Свеча! - Что свеча? – не понял он. - Задуйте. - Стесняешься? – умилился будущий любовник и, примирительно добавив – Как скажешь, Аннушка, – торопливо задул свечку. Тело, лежащее рядом, пошевелилось, левого плеча коснулась рука, зачем-то слегка подталкивая его, побуждая повернуться. Удивившись, Карл Модестович все же подчинился, развернувшись к вожделенной воспитаннице спиной. Тонкие пальцы начали движение по спине, перебирая ему ребра и присобирая батистовую ткань ночной сорочки. Изумившись такой странной ласке, однако, почувствовал приятность в теле, а когда пальцы скользнули к ягодицам, счастливо вздохнул. Быстро пробежавшись по круглым мужским ягодицам, пальцы двинулись дальше, бодро скользя по бедру. Вот они дошли до границы полы подола рубахи и стали её задирать. Шуллер приподнялся, стремясь облегчить проказнице снять, ненужный сейчас предмет ночного туалета. Подол резко задрался вверх, полностью закрывая его с головой, последовал толчок, и Карл Модестович оказался лежащим на животе. Попытался приподнять голову, чтобы выразить недовольство неудобной позой, но рука, переставшая быть осторожной, резко придавила ему спеленутую голову к подушке. На спину ему уселось, на удивление, тяжелое тело. Карл Модестович попробовал скинуть его выгнувшись, и тут же взвыл, по ягодицам хлестко и обжигающе ударили ладонью. Затем ещё раз и ещё. Заорав от страха и от боли, заколотил ногами, извиваясь под вдавливающей его в перину тяжестью. Груз на спине вдруг ослаб, последовал ещё один удар, в этот раз в спину и горемыка, скатившись с кровати, брякнулся на пол. Рубаху с силой дернули, и она беспрепятственно соскользнула с голого тела. Затем его схватили сзади за шею, резко подняли и пинком послали вперед. Шуллер, пролетев некоторое пространство, врезался головой в дверь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, голова загудела, как позвонный* колокол во время перебора.** Уже плохо соображая, попытался приподняться, но ему снова помогли это сделать и даже «любезно» вышвырнули в коридор. Ударившись о стену, свернувшись клубком, он заскулил, прикрывая голову руками. Сверху на него упало что-то мягкое, ещё больше испугав и заставив заверещать от животного ужаса, охватившего всё его нутро. Пытаясь сдернуть с себя это что-то мягкое, пополз подальше от страшного места, пока не уперся головой в чьи-то ноги. Сверху послышался запыхавшийся голос Варвары: - Да это никак Карл Модестович? А я то, думаю, кто это так соловьем заливается? Голову, от чего-то мягкого, освободили. Подняв её и приоткрыв один глаз, Шуллер различил впереди светлое пятно и в нем участливое лицо доброй Варвары. Она всплеснула руками, моментально посуровев: - Охальник, ты что же это нагишом здесь расхаживаешь? – швырнув ему в лицо то мягкое, от чего только что освободила и оказавшееся ночной сорочкой. – А ну, одевайся, а то счас барину всё расскажу! Ох, тебе не поздоровится! – не догадываясь, что управляющему, уже изрядное количество времени не здоровится. Торопливо закивав гудящей головой, тот стал лихорадочно натягивать рубаху. Упомянутый барин, не заставил себя долго ждать, раздался громовой голос: - Варвара? Анна где? Кухарка выступила вперед, прикрывая пышными юбками, трясущегося Модестовича: - Так на кухне, со мной. Капусту рубит, пирожки хочу Вам, барин испечь. Рыбник, поди уж, надоел? Незадачливый любовник, сначала пополз, потом встал на четвереньки и осторожно вдоль стенки, двинулся по коридору к лестнице. Добравшись до неё, снова уперся головой на этот раз в подол черного платья, приподняв её, узрел стоящую на верхней ступеньке, изумленно глядящую на него Анну. Вздрогнув, начал подниматься, наступил на подол собственной длинной рубахи и, кубарем покатился вниз по лестнице к ногам, спешащего наверх, Григория. Последнее, что услышал Карл Модестович, чувствуя, как сильные руки Григория поднимают его и кладут на широкое плечо, это бархатный, с ласковыми нотками, голос хозяина: - Анна, зачем же Вы так рано встали? Не стоит Вам на кухне быть. Слуг в доме достаточно. Распорядитесь завтраком, пирожки не к спеху, рыбником удовольствуемся. Всего этого, милейший и добрейшей души человек, Карл Модестович, конечно, не помнил, да и не знал, ибо никто ему об этом никогда не рассказывал. Он верой и правдой служил много лет управляющим поместья барона Владимира Ивановича Корфа и его любимой супруги Анны Петровны. Была, правда, у него одна странность, он панически боялся темноты и, как только наступали сумерки, закрывался в своей комнате, не выходя из неё до самого рассвета. КОНЕЦ * - Подзвонные колокола …служат для украшения звона. Подзвонные колокола по весу больше зазвонных (основных). ** - Перебо́р — вид погребального колокольного звона. Медленный звон во все колокола поочерёдно, начиная с наименьшего и заканчивая самым большим колоколом.