Грим

Капитан Куроцучи проводил важный эксперимент. Хотя каждый эксперимент очень важен — так считал Куроцучи-тайчо. И потому его бесило все, что мешало ему проводить эти самые ну о-очень важные эксперименты. Задача исследования, которое он сейчас проводил, сводилась, в общем-то, к тому, чтобы проапгрейдить и так уже сотню раз проапгрейденный Ашисоги Джизо, а именно сделать его более мощным и в то же время более мобильным во время банкая. Задачка не из легких — превратить такую, простите за выражение, махину, в нечто, что не разрушит Сэйрейтей при высвобождении. Само собой разумеется, капитан Куроцучи руководствовался вовсе не альтруистическими соображениями, а чисто научным интересом. Ну и, может быть, совсем НЕМНОГО меркантильными побуждениями. Не, ну, а что? За разрушения главнокомандующая сволочь стрясает из бюджета отряда. А деньги могли бы быть направлены на новые исследования! Вот капитан Куроцучи и маялся. Маялся до ночи. А потом плюнул на все это дело и пошел спать: было уже раннее утро, а до этого он не спал уже пару суток. Ну, смыл грим, разулся, разделся и уже было хотел лечь спать… И тут ка-а-ак… ИДЕЯ! Ну, одеться-то он оделся и даже обулся. Чуть ли не бегом — в лабораторию. На полпути вспомнил, что хаори забыл — быстренько вернулся за ним и опять помчался навстречу науке. А вот про грим он даже и не вспомнил… Да и зачем он, ежели капитан из своей лаборатории выходить не собирался? Но не суждено было гениальному ученому в тишине и спокойствии воплотить свою идею в жизнь. Прилетела Адская бабочка. Отмахнулся, не обращая на нее внимания. Через пять минут вторая — отмахнулся раздраженно. Третья еще через пять — с раздраженным «да че прицепилась, мерзкое насекомое» отмахнулся и от нее. А вот четвертая его выбесила: она все никак не хотела «отмахиваться» и лезла прямо под руку, коей капитан записывал необходимые расчеты. Стараясь не взорваться (в фигуральном смысле, разумеется, хотя от него всего можно ожидать) и не уничтожить все вокруг, вызвав до сих пор не прокачанный банкай, стиснув зубы и играя желваками, он все же прослушал сообщение. Оказывается, он опоздал на собрание, которое было назначено на девять. Куроцучи-тайчо медленно с тихой злобой перевел разъяренный взгляд на часы: 9.45. В полной тишине он сдавил бабочку в кулаке так, что она рассыпалась на духовные частицы. «Ну все, — подумал с холодной ненавистью капитан Куроцучи, какая у него была очень-очень редко и по очень-очень ОСОБЫМ случаям, — я устрою этим идиотам, имбецилам, бессмысленно сотрясающим воздух амебам такой Армагеддон, если эта опять какая-то никому не нужная…» Так думал капитан двенадцатого отряда, пока добирался в шюнпо до места проведения собрания. Капитан Куроцучи ворвался в зал, громко, ОЧЕНЬ громко хлопнув дверью. Все тут же уставились на него. Челюсти отвисли у всех. Даже у Бьякуи, хотя у того все же меньше, чем у других — надо отдать ему должное. Куроцучи-тайчо уже было собрался разразиться гневной тирадой насчет того, что ему, бедному и несчастному, непонятому гениальному ученому, не дают спокойно заниматься своим делом, специально мешают ему, норовят вставить палки в колеса, а потом еще и что-то требуют с него, но всеобщая реакция, а больше всего, конечно же, реакция вечно невозмутимого Кучики, остановила его. В итоге они смотрели друг на друга с полным удивления взглядом и молчали. POV главнокомандующего Кьераку. Эх, саке бы сейчас выпить, полюбоваться сакурой… Вздохнул. И как же старик Ямамото со всем этим справлялся? Скука адская! — Унохана-тайчо, докладывайте… — только и успел сказать я, когда двери с грохотом распахнулись и в зал влетело жутко злое нечто. Хотя почему, собственно, нечто? Синие волосы, характерный презрительный взгляд, хаори (цифры, правда, не видно). Да и реацу. Ну явно капитан Куроцучи собственной персоной. Вот только… он что, имидж сменил или… Мы смотрим в шоке на него, а он — на нас… Нет, боюсь, дело тут вовсе не в имидже. Хотя так ему идет больше, бесспорно. Отобьет у меня мою милую Нанао-тян… Так! О чем это я? Не время сейчас об этом думать! Вот же… Если он поймет, в чем дело, наступит конец света. Месть Куроцучи Маюри страшна-а! И совсем не имеет значения, что он САМ забыл накалякать себе на лице пару полосочек. Что делать?! Так, срочно… Конец POV Кьераку. Все это пронеслось у него в голове секунды за три. Ну на то он и главнокомандующий, да и лет ему незнамо сколько. Но, к сожалению, капитан Кьераку так и не успел продумать свой умный план умных действий, потому что… потому что его прервал кое-кто очень умный и сообразительный: — А че это у тебя с рожей? — первый отошедший от шока, очень ВОВРЕМЯ спросил Зараки. Капитан Куроцучи в некоем состоянии ступора пытался осмыслить сказанное Зараки. И постепенно до него дошло… Он вспомнил, что в своем гневном порыве забыл нанести грим. Взгляд осознавшего ситуацию капитана двенадцатого отряда наполнился яростью. Он злился на всех присутствующих и на свою промашку. На себя он не злился никогда и ни за что, поскольку считал себя непогрешимым. Во всех его промахах, недочетах и так далее (причем как в обычной жизни, так и в науке) виноваты были все, кроме него: обстоятельства, дура Нему, подчиненные-имбецилы, идиот Зараки, по умственному развитию находящееся на стадии амебы глупое некомпетентное начальство ну и мало ли еще кто или что. Признавать свои ошибки и промахи — вот что люто ненавидел Куроцучи-тайчо. Особенно прилюдно. А тут ведь и не скажешь, что это придурок главнокомандующий виноват, что он, ученый-гений, забыл… Что его идеальный во всех отношениях мозг дал сбой… В его голове уже зрел план мести, страшной, кровавой и очень жестокой… Но ко всеобщей радости всея Сэйрейтея здесь была капитан четвертого отряда Унохана Рецу. А она была очень умной, много повидала на своем веку и обладала неплохими знаниями психологии. А еще она решила пойти ва-банк и в случае победы убить сразу двух зайцев. С очень милой, добродушной улыбкой она буквально пропела: — О! Капитан Куроцучи! Вы таки решили больше не наносить на себя этот ужасный грим. Вам очень идет, — и, не давая ученому и слова вставить, глубокомысленно изрекла: — Куроцучи-сан, Вы такой умный человек! Вы ведь проводили какой-то эксперимент с этим гримом, да? Было бы совершенной глупостью предположить, что это не так! Ведь краска на теле вредит всему организму! Я, конечно же, уверена, что Вы с вашим-то умом, Куроцучи-сан, смогли бы преодолеть все побочные эффекты, но Вы ведь не стали бы сами себе усложнять жизнь безо всякой на то причины! Это же просто абсурд! А зная вашу преданность науке и готовность проводить исследования на себе, легко можно понять, что это был всего лишь эксперимент! Отказаться от такой версии, прозвучавшей из уст самой Уноханы, представлялась попавшему впросак капитану Куроцучи невозможным: во-первых, ей все доверяют и очень уважают ее мнение; во-вторых, даже если он начнет сейчас объяснять необходимость и чрезвычайную пользу этого грима, никто ничего не поймет и только начнет подозревать его, ЕГО, в том, что он забыл. Да и в принципе, ему сейчас сами предлагают версию, которая не ущемляет его гордость и в которую все поверят. Конечно, месть придется отменить, но это наименьшая из зол. Так думал капитан Куроцучи. И в соответствии с выбранной манерой поведения он оглядел всех присутствующих, гордо вскинул бровь и сказал уверенным, чуть насмешливым тоном: — Ну разумеется, капитан Унохана. Рад, что хоть кто-то… здесь понимает такие очевидные вещи. Унохана Рецу продолжала улыбаться своей добродушно-устрашающей улыбкой: она добилась своего: все улажено тихо-мирно и от жуткого грима избавились, а главнокомандующий Кьераку незаметно вздохнул с облегчением и сдержал смешок — он ну ни капельки не поверил в этот «эксперимент». А вот другие капитаны поверили, хотя кто-то просто придержал свое мнение при себе. Челюсти свои они с пола подняли и состроили равнодушные мины, хотя многие бросали на вставшего уже на свое место капитана Куроцучи любопытные, заинтересованные взгляды. От грима Куроцучи-тайчо все же отказался. Он с грохотом тихонечко разгромил всю свою лабораторию, наорал на дуру и растяпу Нему, чуть не убил парочку оказавшихся не в то время не в том месте рядовых двенадцатого отряда, а потом утешил себя, что все это только повод развиваться дальше, ведь взамен грима придется придумывать что-то новое. И на такой обнадеживающей нотке, преисполненный любви в науке, он пошел и завалился наконец спать. Отказ капитана Куроцучи от грима произвел фурор. Особенно среди женщин. И теперь капитан Хицугая должен был каждый день выслушивать мечтательное «он такой краси-и-ивый» лейтенанта Мацумото. А лейтенант восьмого отряда — пьяный бред своего капитана: «Ты ж не… ик… бросишь меня… ик… Нанао-тя-я-ян? Не уйдешь… ик… а? Он тебе… ик… нравится? Я знаю… ик… нравится! Ну и иди…» На этом моменте смертельно обиженный главнокомандующий вырывался из рук Нанао и заваливался спать прямо на полу (или на земле, если пил на улице). Сама же Нанао возводила очи к небу и спрашивала кого-то: «Ну когда же все это закончится?!» В мозгу ее все чаще и чаще мелькала мысль: «Куроцучи Маюри! Я тебя НЕНАВИЖУ!» А от ненависти до любви, как говорится, совсем недалеко…