Слепое сердце

- Слушай, давай так, - Колин взялся тяжёлой рукой за плечо Эзры, тряхнул легонько, но тот так и не поднял головы, глядя в пол. Пол как пол, обычная квадратная плитка, серая с белыми швами. В соседней кабинке кто-то спустил воду, хлопнула хлипкая картонная дверь, загудела сушилка для рук. Эзра смотрел в пол и моргал, будто Колин силком затащил его в туалет в аэропорту, чтобы поебаться, а не поговорить. - Давай так, - повторил Колин. - Мне от тебя ничего не нужно. То есть - я ничего не жду. В ответ. Ясно?.. Эзра молчал, будто оглушённый, невыносимо похожий сейчас на этого своего Криденса. - Эзра, - Колин провел большим пальцем по шее, сжал плечо. - Ну давай, очнись. Ты меня слышишь?.. - И ты со всеми... так?.. - шепотом спросил Эзра, не поднимая глаз. - Не умею я просто трахаться, - с горечью сказал Колин. - Вот такой я странный. Я тебе сразу сказал, что завязал с отношениями, потому что... - он резко вдохнул, прислонился спиной к туалетной кабинке, не понимая, почему опять чувствует себя говнюком, признаваясь... в чувствах. - Потому что каждый, блять, раз!.. - шепотом сказал он, заставляя себя говорить тихо, чтобы хотя бы голос не подводил. - Каждый раз одно и то же дерьмо!.. Хоть капелька постоянства, вот такусенькая - и всё!.. Я просто... - он замолчал, взял себя в руки, заговорил спокойнее: - В общем, смотри. Мы сейчас расходимся, ты налево, я направо. Было здорово, но было и прошло. Да? Мне ничего не нужно, я никаких ответов не жду, не маленький. У меня только одна просьба. Он провёл ладонью по его лицу, по острой скуле, на которую легла тень от потолочной лампы. - Не болтай... пожалуйста, - тихо попросил он. Пять часов назад под ними был Тихий океан. Двенадцать тысяч метров, крейсерская скорость... какая там скорость у А380?.. Азиатские промо-туры - потогонка похлеще, чем тренажёрный зал. Пекин, Шанхай, Гонконг, Токио... В один день утрамбован перелёт, пресс-конференция, премьера, встреча с фанатами, пара часов на сон - и опять перелёт, конференция, встреча, перелёт, автографы, улыбайся в камеру, улыбайся, маши рукой, отвечай на вопросы, улыбайся, не показывай, что устал, не показывай, что спал три часа, расписывайся, фотографируйся, не оглохни от криков, перелёт, пресс-конференция, кто-то суёт в руку бутылку воды, камеры, улыбайся, перелёт, жуй сухой самолётный сэндвич, улыбайся... Колину казалось, что он ещё месяц будет улыбаться даже во сне и чувствовать глазами слепящие вспышки камер, за которыми не видно толпу. Токио был последней остановкой, дальше они возвращались в Лос-Анджелес. Кто в Лос-Анджелес, кто дальше, в Нью-Йорк. Пять часов назад, над океаном, была ночь. В салоне бизнес-класса горели только светящиеся ленты на полу, указывая путь к туалетам. Все вымотались настолько, что слышен был лишь негромкий гул турбин и сонное дыхание, сопение и похрапывание. Кресла стояли широко, разделённые перегородками. Все спали. Колин не спал. У него со сном были сложные отношения. Иногда не помогало ничего - ни усталость, ни время, ни уговоры, ни блядские овечки, ни счёт до тысячи... да хоть до миллиона. Он смотрел в чёрный иллюминатор, на придавленные луной облака, на лицо Эзры, которое отражалось в стекле. Эзра сидел через проход - полулежал с наушниками, листал что-то в телефоне, его лицо подсвечивалось белым, голубоватым, розовым. Тоже почему-то не спал. Тёр глаза, пытался проморгаться, забавно округляя рот, глубоко вздыхал. За эту неделю они едва перемолвились десятком фраз, если не брать шуточки и взаимные подколы на пресс-конференциях, да и вообще работу на камеры. Обнимая его за пояс перед вспышками в лицо и профессионально улыбаясь, Колин чуть крепче, чем нужно, прижимал его к своему бедру, и чувствовал ответное, чуть теснее, чем нужно, объятие. Конечно, потом Эзра вешался на всех остальных, но что-то уже было не так - он оборачивался, искал глазами взгляд Колина, вспыхивал короткой улыбкой и снова шутил, смеялся, держал кого-то за талию, с кем-то целовался, для кого-то расписывался... А между ними были только эти короткие взгляды в толпе, острый свежий запах парфюма Эзры, его гладко выбритая, загримированная щека, от которой пахло лёгким тональным кремом, секундные объятия на глазах у всех, и потом долгое, тоскливое воспоминание в ладонях, в которых больше не было Эзры. Ни о каком сексе и речи не шло - они выматывались так, что спали при любом удобном случае - в машине, в самолёте, кто-то ухитрялся дремать на стульчике за кулисами перед началом пресс-конференции. Хотя иногда секс был бы просто спасением, на него не оставалось ни времени, ни сил. Колин выбрался из кресла, встал, шагнул через проход к Эзре и присел рядом на корточки. - Ты чего не спишь?.. - шепотом спросил он. - Музыку слушаю, - тем же шёпотом ответил тот, вынимая один наушник. - А ты?.. - Да я вообще плохо сплю везде, кроме дома, - признался Колин. - Вот вернусь и дня три буду валяться. Он положил руку на колено Эзре, погладил - просто чтобы успокоить ладони, почти неделя без нормальных прикосновений вызывала в нём жажду обнять уже кого угодно, хоть Эдди, хоть Дэвида, хоть Элисон. Вот потому он и старался больше не заводить отношений... Привязывался к телу мгновенно, запоминал руками, губами, тянулся растворить в себе, слышать голос, чувствовать чужой пульс... Мелисса, психоаналитик, говорила - особенности объективной сенсорной физиологии. В сенсорных областях центральной нервной системы, говорила она, происходит глубокая интеграция чувственного и эмоционального опыта. Колин называл это проще. Влюбчивость. Только влюбчивость у него была странная, не как у всех. Ненормальная. Он мог влюбиться в манеру держать сигарету. В смех. В линию плеча, в пальцы, в глубокий вырез платья на спине, в стрижку, в жест, которым с лица отбрасывают волосы... Он влюблялся в тело, и каждое виделось ему прекрасным, удивительным, неповторимым - а потом оказывалось, что к телу обязательно прилагается душа, и душе этой Колин очень часто оказывался не по нраву. Сколько раз за свою жизнь он обжигался - не сосчитать. Никогда не имело значения, как долго всё это длилось, три года или три поцелуя подряд. Он всегда был таким. И каждый раз потом выдирал из сердца - запах, смех, вкус поцелуев, а за ними тянулись кровавые ошмётки счастливых минут, часов, дней - проросли корнями в артерии и вены, попробуй, вырви... Он заглушал их новыми, и опять влюблялся, и опять всё повторялось, по кругу, раз за разом, год за годом. Он думал, что когда-нибудь это кончится, он остановится, перестанет, сумеет держать себя в руках... А потом держал в руках чужое тело, и оно раскрывалось, стонало, гнулось, вздыхало, плакало, а он замирал от восхищения и красоты. И не мог... не умел иначе. Он думал, однажды запас любви иссякнет, он отдаст последнее, больше неоткуда будет черпать - и тогда наконец успокоится. Он думал, разобьётся однажды насовсем, не выдержит, будет не склеить. Разбивался. Пережёвывал обиду в себе, пережёвывал её на встречах с психоаналитиком, старался быть умным, взрослым, всё про себя понимал, а потом цеплял взглядом смуглую руку с браслетами, или шею в вырезе белой рубашки, или целовал кого-то, не зная даже имени - и накрывало снова. Потому что эта рука, эта шея, эта манера целоваться, прикусывая верхнюю губу - неповторимые, уникальные, вот такими их создал Господь, а Господь всегда создаёт красоту. И Колину дано тело, чтобы увидеть её, услышать и пережить. Он думал - как другие живут, с обычными, простыми сердцами? Как не влюбляются в тех, с кем пару раз переспали?.. Почему он всегда, каждый раз - как в капкан, не глядя, без промаха?.. За что?.. Говорят, что есть зрячие сердца. Видят человека насквозь - кто он, что он, чего ему нужно. Колин не видел этого никогда. У него было сердце, как бы это сейчас аккуратно назвали, с ограниченными физическими возможностями. Слепое. Вот бы выдать ему собаку-поводыря, золотистого солнечного лабрадора, чтобы вёл сквозь людей, обнюхивал чужие руки, чтоб чуял, что у человека внутри - говно или конфеты. И если говно - чтоб тянул дальше. А если конфеты, чтоб садился на задницу и тявкал: давай, влюбляйся, вот в этого - можно. Никогда не получалось понять заранее. И каждый раз было так обидно - ну ведь никому зла не желал, даже верным старался быть, не всегда получалось, конечно, но такая актёрская работа. В чём ещё себя упрекнуть? Навязывался? Ну да, случалось. Давил иногда, к каждой тонкости не прислушивался, обещания забывал... Потом устал. Глушил голову алкоголем: если не видеть, не понимать, кого ты трахаешь - пронесёт. Не успеешь понять, не успеешь привязаться. Поэтому были клубы и тёмные комнаты, туалеты, чужие вечеринки, был угар, и он в нём иногда радостно думал, что нашёл способ себя уберечь. Чёрта, блять, с два. Потом реабилитация, потом он много лет не пил, потом он долго ни с кем не встречался - наверное, поэтому с ним и случился Эзра. Эзра. В общем, сразу было понятно, что будет опять, как всегда. Короткий роман без надежды на будущее - Колин, честно говоря, никакого будущего ни с кем уже не хотел, это будущее у него вот где сидело. Красивый мальчик, щурит глаза, хохочет, вешается на шею. Колин старался его остановить: не надо... не лезь, не выйдет ничего хорошего. Эзре на эти увёртки было положить хер, а ни одну из настоящих причин не назовёшь - стыдно, глупо. Но вроде бы пронесло... Мальчик-то славный. - Устал?.. - шепотом спросил Колин, поглаживая Эзру по коленке. - Есть немного, - признался тот. - Не спится. И соскучился... - едва слышно сказал он. - Я знаю, как решить обе проблемы разом, - сказал Колин. - Есть способ. Он тоже соскучился. Завтра им в разные стороны, впереди ещё пять часов полёта, увидятся ли потом - кто знает?.. Вряд ли. Зато разойдутся тихо, и уже за одно это Колин был ему благодарен. Можно будет оставить в памяти хорошие воспоминания - отличные воспоминания, - а может быть, однажды выпадет шанс опять поработать вместе, кто знает... - Какой способ?.. - шепотом спросил Эзра. Колин поднялся на ноги, оглядел спящих коллег. Никто даже не пошевелился, ни у кого не сбилось дыхание. Колин перешагнул через вытянутую в проход длинную ногу и опустился на колени перед его креслом. У Эзры потрясённо раскрылись глаза. - Колин!.. Ты что!.. - Ты ещё громче крикни, чтоб все проснулись, - тот усмехнулся, приложил палец к губам: - Тихо, малыш... Он прогладил обтянутые джинсами ноги от щиколоток до колен, подгрёб их к себе, под рёбра. Эзра смотрел на него с каким-то священным ужасом, прижимая телефон к губам. - Ты слушай музыку, если хочешь, - с усмешкой предложил Колин, разминая пальцами бёдра, - мне не помешает. - Н-нне помешает?.. - растерянно повторил Эзра, моргая. - Чему?.. Кажется, до него начало доходить, что это не шутка и не способ отомстить за шалости на заднем ряду самолёта. - Накинь плед себе на ноги - меня будет почти не видно, - прошептал Колин. - Откуда ты знаешь?.. - ревниво прищурился Эзра, выдернул второй наушник из уха. - Ты так уже делал?.. - Тебе какая разница?.. - спокойно спросил Колин, опираясь локтями ему на колени. - Если не хочешь - просто скажи... - Нет! - Эзра цапнул его за плечо и нервно облизнулся. - Я... я хочу. Колин обхватил его за задницу и подтянул ближе к себе, Эзра съехал по спинке сиденья, футболка задралась, открывая поясницу. Колин протянул к ней руки, пощупал, погладил. Так даже легче, если точно знаешь, что разойдётесь через пару часов, и не потому, что в запале наговорили друг другу лишнего, - а потому что такая работа, разные города, у каждого своя карьера. Он прошёлся ладонями по животу, тут же втянувшемуся от прикосновения, погладил по бёдрам - торопиться некуда, все спят, и будут спать ещё долго. Джинсы были шершавые, ладони и кончики пальцев защекотала грубая ткань. - Никому не верь, если будут говорить, что ты странный, - сказал Колин. - Ты такой красивый... Он развел ему колени в стороны, придвинулся ближе, провёл большими пальцами по жёсткому шву на внутренней стороне бедра. - Поверь мне, я в красивых мужиках разбираюсь, - сказал он. - Много у тебя их было?.. - еле слышно спросил Эзра. - Неважно, - сказал Колин. - Сейчас-то здесь только ты. Эзра тихо вздохнул и сунул костяшку пальцев в рот, когда Колин потянулся поцеловать полоску обнажённой кожи между футболкой и джинсами. Доля какого-то странного желания отомстить тут, конечно, была: не дал мне побыть с тобой ласковым тогда, когда мне бы хотелось, соврал, что опытный - получи теперь всё, что упустил, и молчи, чтобы никто не проснулся. Терпи. Деваться тебе сейчас некуда. Колин расстегнул ему ширинку, Эзра приподнял бёдра, чтобы было легче приспустить джинсы. Член у него сейчас был мягкий, он только начинал возбуждаться - и это было как раз то, что нужно, чтобы не спешить. В этом было особенное удовольствие - не приходить на всё готовое, когда можно засаживать сходу - а будить медленно, разжигать, чувствовать, как тело просыпается, как учащается дыхание, краснеет кожа, меняется вкус... Колин провёл плоским языком по бедру к паху, задел небритой щекой член. Поцеловал в густые жёсткие волосы, прижался к нему лицом. Вот оно, накрывало так, что в голове становилось пусто, опять, как всегда, только теперь он был почти уверен, что обойдётся. А то у него к сорока годам не сердце, а монстр Франкенштейна, всё в швах и скобках. Была в этом какая-то сладкая беспомощная боль - ну хоть ты окажись другим, не добавляй унижения. Чтоб не выпытывали потом - это правда, что ваши отношения с Эзрой Миллером вышли за рамки дружеских?.. Да что вы, какая ерунда, это слухи, мы просто прекрасно сработались. А он сказал в интервью, что между вами возникла химия. Надо же, так и сказал?.. Химия, физика, биология - знаете, естественные науки всегда мне давались с трудом... Колин сунул ладони ему под задницу, сжал, разводя в стороны, поцеловал поднимающийся член, нашёл ртом головку, лизнул. Придержал губами, кончиком языка проник под тонкую кожицу, приласкал. Эзра горячо выдохнул, прикусил пальцы. Молчи, мальчик, молчи. Упустил возможность побыть громким - теперь молчи. Колин взял его в рот, чувствуя, как он твердеет, собрал побольше слюны, прикрыл языком зубы. Скользнул губами вперёд, до основания, сжал - почувствовал, как рот наполняется пульсом и чужим вкусом. Он умел делать это тихо - и дышать тихо и глубоко, просто погружаясь в наслаждение. Без влажных звуков и даже без стонов, обращая их все внутрь себя, не позволяя добраться до голосовых связок. Хотя хотелось. Конечно, хотелось - чтобы Эзра тоже знал, как ему хорошо. Колин тёр его головку ребристым нёбом, придерживал языком, позволяя упираться дальше, почти в горло. Замирал на секунду, сглатывая давление, и пускал ещё глубже - просто потому, что мог. Потому что это было приятно. Он не сосал, а просто ласкал ртом, губами, глубоко вдыхая запах слюны и запах Эзры, такой удивительный и единственный, запах молодого мужского тела, которое ещё не оформилось до конца, не заматерело, не застыло. Выпуская член изо рта, он гладил его рукой, отгибал к животу, целовал в самое основание, в напряжённые вены. Втягивал в рот тонкую чувствительную кожу мошонки, перебирал её свободной рукой, поддерживая в горсти, вылизывая, выласкивая языком. - Колин... - едва слышно выдохнул Эзра, его рука безвольно и беспомощно опустилась на плечо. Понимает... Чувствует, - догадался тот, ладонью прижал мокрый член к щеке, целуя в бедро. Понимает... Это была такая редкость. Так жалко было каждый раз, когда те, для кого он старался, не ценили, не видели. Даже не своих усилий или времени было жалко - а того, что для них это был просто секс, что они радовались фантику, не понимая, что в него завёрнуто. Шуршали им, как игрушкой, а конфету выкидывали. А Эзра - развернул... И увидел. Колин сдержал прерывистый вздох, радуясь непонятно чему, потёрся щекой, прижимая его член к лицу всей ладонью. Тот стоял уверенно, красивый, горячий. Эзра сполз ниже, колени у него слегка дрожали. Он прижал обе руки к лицу, пальцами в переносицу, в уголки глаз, будто сдерживал рыдания, а не стоны. Грудь неровно вздымалась. Да ладно, было бы от чего рыдать - от хорошего минета не плачут. Он снова взял в рот, зная теперь, что Эзра понял, о чём эта нежность, и даже не стесняясь её. Просто не было сил держать в себе. Притворяться, что её нет, что этот нахальный черноволосый поганец будит в нём только похоть. Колин вляпывался в зависимость с каким-то насмешливым предвкушением встречи мордой с землёй. Привет, пиздец, - это опять я. Наркотики и алкоголь он держал под контролем, а вот зависимость от людей - от неё спасения не было. Умом ведь прекрасно всё понимал, что это неправильно, что это глупо. Сам дурак, если не держишь себя в руках - только сложность в том, что виски стоит себе на полке в супермаркете и молчит, когда ты проходишь мимо, а Эзра - напрыгивает, смеётся, липнет к рукам, как свежая краска, и оттереть его с ладоней - только наждачкой, с кожей. Эзра толкался бёдрами в рот, закусывая пальцы, чтобы не стонать. Колин гладил его по обнажённой коже, по животу, пояснице, вминался в него ладонями. Скользнув рукой между ног, мимо мошонки, приласкал там, нажал на промежность - Эзру подкинуло над сиденьем, будто ужалило, он кончил внезапно и быстро, наполняя рот вязкой солоноватой спермой. Сжал колени, стиснув под рёбрами, дотянулся дрожащими пальцами до лица, провёл по колючей щеке. - Колин... - сдавленно и влажно прошептал он. Тот задержал сперму на языке, запоминая этот вкус, тёплые капли, этот запах разгорячённого тела, островатый, немного резкий, солёный и сладкий одновременно. Проглотил с сожалением расставания, кончиком языка вылизал головку и чувствительное отверстие на вершине. Тихо и глубоко вздохнул. Хорошее получилось прощание. Эзра схватил его за запястье, сжал. Колин последний раз поцеловал его в бедро и поднял голову. - Почему ты так?.. - замирающим шепотом спросил Эзра. Глаза у него были, как у потерянного ребёнка. - Почему ты раньше не... Колин пожал плечами. - Я же сразу сказал, - он улыбнулся, глядя ему в лицо. - Ни тебе, ни мне это не нужно. Всё в порядке. Не о чем переживать. - Я не... - начал Эзра, сбился, вдохнул, начал снова: - Я не знал, что ты... - Да нечего тут знать, - перебил Колин. - Я же говорю - всё в порядке. Штаны надень, - он ласково улыбнулся. Оперся ладонями на подлокотники, поднимаясь, качнулся вперёд, ткнулся губами в чёрные вихры надо лбом: - Спасибо. Эзра всхлипнул, закрыл лицо руками и отвернулся. Они приземлились в Лос-Анджелесе в одиннадцать утра. Впереди ждал дом, своя кровать с жёстким матрасом, на которой можно наконец-то выспаться, привычный порядок вещей, отдых, обычная, простая жизнь. Ненадолго, но пока можно побыть простым смертным. Он не смотрел на Эзру - они уже попрощались, по крайней мере, для Колина это было хорошее завершение их короткого романа. Дальше он не участвовал во франшизе, и, честно говоря, вряд ли они пересекутся с Эзрой в ближайшее время. Так что всё к лучшему. Пройдёт несколько недель - и они забудут друг друга. Эзра, может, забудет и раньше - и слава Богу - но себя Колин знал хорошо. Недели три, если не повезёт - четыре. Потом руки перестанут скучать и перестанет хотеться набрать номер, просто чтобы услышать голос. - Эзра, ты сумку забыл, - жизнерадостно сказала Элиссон. - Держи. Ты чего такой странный?.. - Спасибо, - тихо сказал Эзра, забирая у неё свой рюкзак. - Я... всё нормально. - Ничего больше не забыл?.. - Элиссон была милая, как попугайчик, только мозгов и тепла у неё было несравнимо больше, чем у птички. - Телефон, зарядку?.. Косметичку?.. Эзра выглядел растерянным, как человек, которому только что сообщили, что он стал отцом шестерых детей. Взгляд блуждал по креслам, будто Эзра не помнил, как сюда попал и что он тут делает. Не ответив, он пошёл к выходу из салона. Колин вздохнул и пошёл за ним. Ему бы очень хотелось обойтись без разговоров, но, кажется, в этот раз не получится. - Надо поговорить, - он нагнал Эзру в переходе между терминалами, цапнул за локоть. Тот вздрогнул, едва не втянул голову в плечи, совсем как Криденс. - Пошли, - Колин утащил его к ближайшему туалету, втолкнул в свободную кабинку, захлопнул и защёлкнул дверь. Эзра стоял, повесив голову, перебирал пальцами лямку дорожного рюкзака. - Слушай, давай так, - Колин взялся тяжёлой рукой за плечо Эзры, тряхнул легонько. В соседней кабинке кто-то спустил воду, хлопнула хлипкая картонная дверь, загудела сушилка для рук. - Давай так, - повторил Колин. - Мне от тебя ничего не нужно. То есть - я ничего не жду. В ответ. Ясно?.. Эзра молчал, будто оглушённый. Пялился в пол и моргал. Пол как пол, обычная квадратная плитка, серая с белыми швами, миллионы таких в общественных туалетах. - Эзра, - Колин провел большим пальцем по шее, сжал плечо. - Ну давай, очнись. Ты меня слышишь?.. - Ты со всеми... так?.. - шепотом спросил Эзра. Колин вытер рот ладонью. Он опять чувствовал себя погано - сколько ж можно навязываться другим людям, когда ж ты блять научишься не кидаться с разбега в чуйства-хуюйства?.. Напугал пацана до икоты, он теперь будет думать, что у тебя великая любовь, а у тебя этих любовей - каждую неделю новая. А у тебя просто глубокая интеграция чувственного и эмоционального опыта в сенсорных областях центральной нервной системы. А ты просто уродец, который любит потрахаться. - Не умею я просто трахаться, - с горечью сказал Колин. - Вот такой я странный. Я тебе сразу сказал, что завязал с отношениями, потому что... Потому что каждый, блять, раз!.. - он чуть не сорвался с шёпота, вовремя остановился. - Мне мой психоаналитик говорит - это что-то в мозгах. Не знаю... изъян. Может, генетическое. Я просто... - он замолчал, взял себя в руки, заговорил спокойнее: - В общем, смотри. Мы сейчас расходимся, ты налево, я направо. Мне было хорошо с тобой. Очень хорошо. Но ты мне ничем не обязан. Мне ничего не нужно, я никаких ответов не жду, не маленький. - У тебя так - каждый раз?.. - тихо спросил Эзра, поднимая плечи. - Ну... есть одно отличие, - признался Колин. - Обычно никто не замечает, что я... ну, ты понимаешь. Что я эмоционально вовлекаюсь в эту херню. - Как это можно не заметить?.. - Эзра поднял несчастные чёрные глаза - опять у него самокат угнали. - Меня больше удивляет, что ты заметил, - негромко сказал Колин. - Ладно... Это неважно. - Это важно!.. - Это - неважно, - с нажимом повторил Колин, убрал руку с плеча. - Мы отлично провели время вместе, дальше ты пойдёшь отлично проводить его с кем-то ещё. Ты мне ничего не должен. У меня только одна просьба. Он провёл ладонью по его лицу, по острой скуле, на которую легла тень от потолочной лампы. - Только не болтай... пожалуйста, - тихо попросил он. - Не хочу запомнить тебя говнюком. Он дёрнул замок и вышел из кабинки, оставив Эзру внутри.