стыд

Арс щурится и наклоняется ближе к камере: — «Очень продуктивная транса…», — усмехается, — это из-за моей руки что ли? Пока Серёжа ходил за «печеньками», как выразился Попов, Арс сидит перед камерой и вчитывается в чат. — «Почему ты считаешь фандом рассадником идиотизма? Я в фандоме, я фанат…» Ребят, «фандом» — может, слово и неплохое, я считаю идиотизмом шипперство, надеюсь, вы понимаете, какое. На лицо импровизатора вновь возвращается то нервно-мрачное выражение, которое сопровождало его, когда они с Матвиенко находили «артоновцев» (слово-то какое, господи, передёргивается Арсений) и блочили их в инсте. Наверное, он разбивает фандому сердца, как выразился кто-то в чате. Попова это не волнует. Его беспокоит лишь то, что люди — неважно, фанаты это, его семья/друзья, просто прохожие — могут подумать о нём, если увидят творчество этих самых шипперов. Если они узнают. Вернулся Серёжа с красивейшими пироженками и, как бы Арс не отнекивался, всучил ему дикокалорийный кусище. Серёжа сменил его и теперь сам пробегал глазами постоянно обновляющийся чат, вполголоса читая всё подряд: — «Почему Шаста не взяли…», держи тебе Шаста, Алиенн-два-два-четыре, — перед камерой замелькал средний палец Матвиенко, — привет, Алёна… да, жарковато здесь… Попов, вздохнув, собрался приступить к трапезе, предусмотрительно в мыслях извинившись перед желудком. — «…потому что я шипперю артон, убивайте», — вылетает изо рта Серого. Арс давится песочным десертом. Серёжа смотрит на него, вздыхает и сам начинает искать в его инстаграме девочку, что так смело заявила о своих пристрастиях. Смело и глупо. Аппетит у Арсения пропадает, он отставляет пирожное и выскальзывает из поля зрения подписчиков Матвиенко, выходит на улицу, встаёт у специального знака и закуривает. Ему невообразимо стыдно и противно, как будто его, ещё школьника, застукали за мастурбацией в тёмной комнате взрослые, резко включив свет. Вот что он чувствовал, когда такси остановилось недалеко от парадного входа. Из белого авто выпрыгнул Позов, махнув курящему коллеге, и направился в отель. Импровизатор облизнул сухие горькие губы. Сердце у Арса запрыгало, кожа покрылась мурашками, несмотря на жару, и дым, который был на тот момент в его лёгких, судорожно вылетел из носа, когда из не слишком высокой машины неловко вылез Антон. Антон, который не выходил из головы последние полтора часа (больше). Антон, чьё имя он слышал и читал сегодня столько раз. Чьё имя вживилось в отвратное позорное сращение «артон». Пепел обжёг пальцы, Арс зашипел, отряхивая с ладони горячий порошок. Антон, который, мать его, не замечая никого и ничего, упёршись в телефон глазами, шёл прямо ко входу. Не к табличке со значком сигареты. Сука… В последний момент, когда двери уже разъехались, приглашая нового гостя в отель, Шастун останавливается и чему-то улыбается в своём телефоне. Опять читает, небось, что-то сопливое, глупое и невыносимо стыдное. Что-то про них. Шаст поднимает голову и улыбается Попову на его хмурый взгляд. Медленно, будто в противовес сердцебиению Арса, подходит, не убирая телефон из рук. Останавливается, смотрит. Арс, не глядя, подносит ко рту тлеющую сигарету, сглатывает, когда Антон свободной рукой забирает потухший фильтр из его пальцев и бросает в урну в нескольких метрах от них. Попал, думает Арсений. Ну да, с его-то роста. Через мгновение Шастун достаёт из своей пачки пару сигарет и протягивает одну угрюмому Попову. Они стоят какое-то время, молча курят, а у Арса руки трясутся (от второй сигареты, оправдывает он себя). Тут лицо Антона озаряется, он роется в телефоне, потом, закусив губу (тут сердце Арса делает кульбит), демонстрирует ему что-то на экране. Но тот не может оторвать взгляд от этого предвкушающе-дикого выражения на лице Шастуна, поэтому смотрит в телефон только спустя секунд десять. Смотрит и снова давится, на этот раз сигаретным дымом. — Шаст, — хрипло шепчет он, рассматривая сквозь глуповатые комментарии скрин своих пальцев. Тот листает изображения на телефоне дальше, ухмылка не сходит с его слегка помятого и небритого после самолёта лица. Конечно, он смотрел. Когда парень убирает телефон, он умиротворяюще и лёгко улыбается. Хватает своими закольцованными длинными пальцами шнурок на толстовке Арсения, выправляя его, нарочно касаясь ключицы. — Ты снова ругал шипперов, — констатирует он, затягиваясь, и неотрывно смотрит на его шею. — Шаст… Мука в голосе Попова заставляет Антона слегка поморщиться. Он произносит негромко: — Неважно. И снова касается шнурков на толстовке (преимущественно, касается Арса). Тот недоверчиво смотрит: — Неважно? Вглядывается в родные черты и пытается понять, почему сейчас Антон не хочет возмущаться, ссориться из-за того, что «Арс, блять, хватит уже, то, что ты стесняешься нас, не должно выливаться на бедных шипперов!». Почему Антон не обижается, не уходит, не бросает напоследок: «Ты ребёнок, Попов!». Почему? Так происходит постоянно, потому что, мать вашу. Потому что Антон любит шипперство, он любит фанфики, арты, видео-вырезки, он любит артон. Потому что Арсений ненавидит это. Не выносит никого из шипперов, кроме, собственно, одного. Который решил сегодня устроить мировую. — Неважно, — повторяет он. — Почему? — недоумевает импровизатор. — Потому что я скучал. Антон говорит это так просто, так легко улыбается, и Арс завидует, потому что знает, что сам он не сможет так. Едва представляя себя, говорящего что-то подобное, глядя прямо в глаза напротив, снова чувствует противное липкое чувство стыда. Тем временем Шастун переносит длинные пальцы с ключицы на шею, щупая бьющийся быстро пульс. Облизывает губы и шёпотом спрашивает:  — Какой у тебя номер? Арс вытаскивает из кармана толстовки карту-ключ, протягивает Антону, на этот раз сам задерживая его ладонь в своих пальцах. — Не заставляй ждать себя, — выдыхает Антон, тушит фильтр и уходит в отель. Арс стоит какое-то время, понимая, что это гадкое чувство стыда никуда не ушло, только слегка подвинулось, уступив место горячему влечению. Он проходит сквозь двери, пересекает прохладный холл, видит, как Дима лежит на его месте, доедая пирожное, смеётся, когда Серёжа в очередной раз показывает в камеру средний палец. Для подписчиков Шастуна здесь нет. Так же, как нет и чувства глубокой привязанности между ним и Арсом. Так же, как нет совести и уважения к другим у некоторых поехавших, но весьма наблюдательных девочек, засирающих социальные сети идиотскими фразами. Фразами, которые могут уничтожить и так уже весьма шаткую нервную систему Арса. «Пишите, господи, пишите, рисуйте, что хотите, только не выносите это за пределы ваших извращённых сект!» — мысленно молит Попов, пока поднимается в лифте на свой этаж. Когда он толкает приоткрытую дверь с номером 1579, то слышит шум воды и судорожно вздыхает. Мысленно оставляет всех шипперов и их фантазии за деревянной массивной дверью, отбрасывает на сегодня все тяжёлые мысли и стягивает толстовку, так ему полюбившуюся. Не потому, что в ней тепло, — о, в ней ужасно жарко! — а потому что этот подарок, который он получил неделю назад, много для него значит, несмотря на то, что сопли, эти розовые и покрытые блёстками, Арсений не переносил. Промокшая майка летит на пол, который уже значительно так усыпан одеждой — чужой одеждой, — и ноги сами идут на шум воды — смыть с себя сегодняшний тяжёлый день и забыться с тем, кто составляет значительную такую часть этого ужасного термина — «артон».