Острая необходимость

"...ангелы - сволочи почище демонов..." Д. Винчестер

чуть раньше — Почему ты решил служить? — спрашивает Чонин. Он сидит на полу и сортирует постиранные вещи. Исин, кажется, бездумно перебирает струны, однако из-под пальцев вырывается знакомая мелодия.   — Потому что мечтал летать, потрогать эфир. Понять, какой я за пределами физического тела. Увидеть хотя бы мельком, краем глаза, те миры, в которых нельзя побывать, — Исин откладывает гитару и откидывается на спинку дивана, смотрит на Чонина, чуть прикрыв глаза, ищет ответ и не находит. — И не одной благородной мысли. В отличие от тебя. — Я просто последовал за тобой. — Чонин наклоняется, темная челка падает на глаза. Пальцы комкают тонкую кремовую ткань свитера, выдавая волнение. Исин отмечает колоссальные успехи в развитии самоконтроля у Чонина: тот теперь всегда спокоен, уравновешен и не “фонит”, транслируя эмоции, как было первое время. Если бы не наблюдал за Чонином всё время службы, Исин решил бы, что его подменили. Что не осталось и следа от прежнего — живого, любопытного и готового не сдаваться до последнего во имя справедливости или собственной цели — Чонина. Но Исин знает его слишком давно, чтобы поверить в полную метаморфозу. — Как всегда? — уточняет Исин. — Ты же всегда хотел быть лучше меня? — Не так, — Чонин бросает свитер на кучу белья и смотрит прямо в глаза. Тяжело, словно раздавить хочет. Исин знает, что это не так, что у того ничего дурного в мыслях нет — такой человек, без желания сделать подлость или поставить подножку, более чистый и светлый, чем сам Исин. Только все равно серьезный взгляд выдерживает с трудом. — Не хуже тебя. Всего лишь не хуже. Исину на миг кажется, что вот он, прежний Чонин, в глубине темных зрачков, в почти незаметной дрожи четко очерченных губ. И в очередной раз поражает мысль, как они могут быть настолько разными и похожими одновременно. Чонин ненавидит быть ведомым и зависимым, не переносит делать вещей, к которым не лежит душа. Но раз за разом оказывается, что души у них лежат к одинаковым и похожим вещам. — Ты и так лучше меня, — улыбается Исин и сжимает плечо Чонина. Слегка, ободряюще. — Уже давно. Хочешь совет? — Нет, — Чонин всё ещё смотрит ему в глаза, и Исин, кажется, проиграет их игру в гляделки. Но он тоже упорный и сдавать пока не намерен. Даже когда пальцы сжимает горячая рука. — Но послушай. Если будут предлагать полный контракт, соглашайся. Тебе подходит быть малахом. — А тебе не подходит? — удивляется Чонин и ещё сильнее стискивает пальцы. — Не подходит, — Исин улыбается ещё шире. — Я ошибся в себе, не в тебе. Найду другое, более подходящее, занятие. — Например? — Выйду в отставку, заделаюсь бардом, — Исин высвобождает руку, чтобы снова взять гитару. — Буду писать песни и петь их с чувством и надрывом. А потом, когда муза начнет изменять, буду тихо спиваться. — Это не интересно, — говорит Чонин. — Спиваться? Чонин смотрит с укором, потом поднимается с пола, видимо, захотелось говорить на одном уровне, и садится в кресло, вытягивая длинные ноги, удобно опираясь на спинку. — Я тоже не смогу всю жизнь быть малахом, потому что это сила на привязи. На очень коротком поводке, — усталый вздох. — Мы не развиваемся. У швейцарской гвардии жизнь и то была активнее. — Он закрывает глаза и продолжает говорить. — Мы почти не используем то, что нам дано. Так стоит ли продолжать? Всё, что от нас требуется — красиво стоять на торжественных мероприятиях, номинально патрулировать границы, на которые давно никто не посягает. Отряд малахов уже стал украшением. — Ты забыл про “нимбы”, с которыми мы — не просто люди. Создание малахов было оправдано, потому что перекресткам нужны стражи, потому что мы не хотим, чтобы наш мир снова пытались растоптать, — Исину кажется, что он пытается донести истину, которую Чонин отказывается понимать. — Не забыл. С нимбами много сложностей, но они делают нас светом. Не переживай, я не жалуюсь на судьбу. — В этот момент Исин хмыкает. На его памяти Чонин никогда не жаловался. — Я рад, что последовал за тобой. И не собираюсь поднимать бунт. Я пытаюсь принять то, что у меня есть, и решить, как быть дальше. Исин молчит, пытаясь понять, как дальше быть ему самому. Сказанное в шутку про написание песен обретает смысл. Несмотря на возражения, он понимает, о чем говорит Чонин. Но это сродни разговорам о бесполезности содержания регулярной армии в мирное время. Исин вспоминает придуманную накануне мелодию. Он даже не знает, станет ли этот обрывок песней или законченной композицией, но замечает, что Чонин прислушивается и расслабляется. В музыке они никогда не совпадали. Чонину никогда не подходили мелодии, написанные Исином. Как он говорил, “не жгли кровь”. — Давай узаконим отношения, — говорит Чонин, а Исин замирает от неожиданности, некрасиво обрывая мелодию. — Не говори глупостей, — наконец выдает он. — Почему глупости? По крайней мере, тебе разрешат распоряжаться телом в случае чего, — Чонин улыбается, потягиваясь в кресле. — А говорил, что не готовит бунт, — смеется Исин. — Тебе никто не даст добро на оформление. Не хватит выслуги лет. — Жаль, — вздыхает Чонин и перебирается на диван ближе к Исину. — Тогда напиши песню, под которую я мог бы танцевать*. полтора года назад Лицо Чонина светится широкой улыбкой. Настолько, что Исин готов прикрыть ладонью глаза в полумраке своей комнаты. Впервые за долгое время он ночует дома. До этого не было острой необходимости задерживаться. Живет он не настолько далеко, чтобы оставаться на ночь. А вот острая необходимость сидит на краю кровати в чем мать родила и скалит зубы. Исин примерно знает, что хочет сказать Чонин. И от этого знания хочется оглохнуть, ослепнуть, вскрыть себе череп. Только бы не оказаться правым. Но Исин прав и не в первый раз проклинает  свои способности, но в первый раз — с таким жаром и искренностью. — Я прошёл тесты, — Чонин радуется ослепительно искренне и так по-детски, что становится стыдно. — Я смогу стать малахом. Ты удивлен? — Безумно, — в этом Исин не лжет, он был уверен, что тот провалится. Улыбка выходит изломанной и больной. — Соболезную. — Чему? Я об этом мечтал. И смогу быть ближе к тебе, — Чонин вытягивается рядом и дышит куда-то в плечо, а Исин не способен оторваться от созерцания потолка.  — Я знаю, что ты против. Но это мой выбор. Осознанный. Веришь? Исин верит. Он чувствует каждую эмоцию в Чонине, читает как открытую книгу, потому что искушение велико и никто не запрещает. Если пожелает, сможет увидеть каждую мысль и идею, и всего Чонина до самой глубины души, до самого гадкого поступка, хранимого в памяти. Исина терзает вопрос, как Чонин, зная об этом, доверяет ему. Но результат на постели. Сам Исин никогда не полезет так глубоко, ему дорого взаимное доверие. У них вообще отношения странные и спокойные. Любовь это или нет — другой вопрос. Но каждому из них достаточно знать, что они ходят вдвоем по одной планете. Быть рядом  — уже радость.    — Верю. Ты смог. Чуткими пальцами по слабо дрогнувшему плечу вверх, чтобы потревожить коротко остриженный затылок. И вниз по позвоночнику к лопаткам. Его Чонин стал старше и красивее. Заимел ещё более рельефные мышцы под гладкой смуглой кожей. Это руки Исина выяснили раньше. Полночи выясняли. Чонин стал совершеннее и крепче. Но все такой же буйный. Каждая мысль отражается на лице, а Исин не может разделить его радость. Не сейчас. — Я боюсь за тебя. Может передумаешь? — Обида за непонимание колет не хуже ножа. — Исин, я не ребенок, — Чонин говорит спокойно и приподнимается на руках, нависает, словно хочет казаться больше и выше. — Я всё обдумал. И взвесил. — И обсуждению не подлежит, — договаривает Исин. — Прости. Чонин простит, но позже. В комнате царят утренний полумрак и запах Чонина — горячий песок и белый кедр. Пальцы до синяков впиваются в бедра, короткие ногти оставляют едва заметные полосы на скользкой коже. Исин всем существом ощущает: “Почему ты против? Я хочу быть светом!” — чужое отчаяние, которое Чонин пытается вбить в него, прижимая собой к кровати. лирико-героическое пояснение Малахи как усовершенствованные люди начались со случайного открытия. С небольшой игрушки, стремительно вышедшей на рынок и завоевавшей его. Ментальный коммуникатор угрозы не нес, но и особой пользы — тоже. Ну, можно передавать свои мысли и эмоции или ловить чужие из эфира. Стоит только надеть простенький обруч на голову. Очередное развлечение и альтернатива наркотикам.   Только некоторые сходили с ума. Слышали и ощущали ярче остальных, транслировали радость так, что окружающие бились в экстазе, или горе так, что рыдали до остановки дыхания. Коммуникаторы отзывали партиями, дорабатывали и делали безопасными. Побочные эффекты изучали подробно, и оказалось, что при определенных настройках и мощности ментальный коммуникатор способен связать и сделать частью физиологии энергетическое тело. Что, как линза, преломляет и замыкает на носителя всё его биологическое излучение. И стал человек светом. Уподобился малаху, что, как свет, не знает преград. По крайней мере, так малахов описывали в сказках. А если отбросить лирику, пока шли углубленные исследования уже не игрушек и приборы повышенной мощности убрали из продажи, на мир напали. Не пришли инопланетники на навороченных кораблях, а на земле насильно с другой стороны вскрыли перекрестки. Еще один энергетическо-волновой феномен. О нем тоже в сказках писали, как о людях, которые свет. Что есть двери в другие миры и можно через эти двери пройти, если ключ подобрать. Беженцы покидали свой гибнущий мир и сметали попавшиеся на пути. Они ломали замки между измерениями и шли на поиски того, что им подойдет. И неизвестно, как бы далеко зашли. От отчаяния был создан первый экспериментальный отряд людей, становящихся светом, несущих разрушение гласом, карающих на месте. Тех, для кого нет преград, кого сравнили с воинством божьим, потому что выступили они спасителями мира и стали охранниками перекрестков и рубежей. Как работает технология неудавшихся завоевателей выяснить не удалось, может, это была особенность физики измерения, из которого они пришли и который лежал в руинах. Да только не осталось носителей этих секретов. Перекрестки в момент решающих боев малахи превратили в кровавое месиво — с захватчиками и террористами переговоров не ведут. Война уже давно в прошлом, и границы мира охраняют теперь уже усовершенствованные малахи. Они уже не носят обручи, их заменяет гроздевой имплант, который по каплям вводится в височную впадину и, активируясь, меняет человека на энергетическом уровне. Малахи уже не умирают от побочных эффектов в виде искалеченных нервов и мышц. Малахов около сотни. Этого достаточно, чтобы патрулировать спокойные рубежи и не позволять пересекать границ кому-либо при самопроизвольном вскрытии перекрестков. Это стало циклическим явлением, которое малахи чувствовали, отслеживали, анализировали и составляли карты. Более века нарушителей границ не было. Ещё бы, оказавшихся у самопроизвольно вскрывшегося перекрестка встречал ангел с огненным мечом. Для тех, кто видел с внешней стороны таких охранников, возможно, представшая картина могла быть магией и сказкой, которую уже сотни раз пересказали, забыли и тысячи раз переврали. Рубежи между мирами закрыли, ментальные коммуникаторы окончательно изъяли из продажи. В уставе отряда малахов, получившего статус регулярного формирования, прописали, что не имеют они права сходить на землю по другую сторону рубежей. Отчасти потому, что никто не мог достоверно сказать, что случится с малахом по другую сторону. год назад Хотя визит ожидаем, звонок в дверь заставляет Исина дернуться и выпустить из рук пачку с чаем. Та с легким стуком падает, засыпая светлую столешницу обломками сухих листьев. Пальцы стискивают нож для пуэра мертвой хваткой. Ладонь Чунмёна ложится на плечо, и это дарит иллюзию спокойствия. У Чунмёна вообще дар успокаивать. Транквилизатор на ножках. Он ещё с утра чувствует, что Исин на взводе, и всё время крутится рядом, делясь спокойствием, насколько позволяет совесть. Чунмён же и идет открывать дверь. С щелчком замка Исин собирает себя по частям и не дает эмоциям истерично фонить — он живет не один и должен держать себя в руках. В этом доме все друг друга чувствуют. И знать бы, кто так организовал расселение, что Чонин переезжает к ним, сразу из корпуса. Но даже без этой рокировки встреча и разбор полетов неминуемы. На радушное приветствие Чунмёна Чонин отвечает сдержанно и официально. Если бы кухня была отделена от гостиной стенами, у Исина были бы ещё минуты две  в запасе, чтобы отрепетировать спокойное лицо, хотя он не обязан выходить и приветствовать нового жильца. Исин стоит у стойки, которая и рабочая поверхность, и обеденный стол, и разделитель пространства для крошечной гостиной и кухни. Времени нет, а если бы ножи для пуэра затачивали, Исин бы уже остался без пальцев. Чонин внимательно слушает Чунмёна, который показывает: — Там ванная, там твоя комната, рядом с комнатой Исина, — отмечая, как вытянулось лицо Чонина, ухмыляется. — Располагайся. Длинная челка падает Чонину на глаза. Черная форменная рубашка смотрится строго на фоне их с Чунмёном домашней одежды. Чонин аккуратно ставит сумку на пол и подходит к стойке. Их разделяет столешница. И они не разговаривали полгода. Вернее, Исин старательно игнорировал Чонина. Сейчас они почти враги, поэтому приветствие выходит сухим. Чунмён отбирает у Исина злосчастный нож, сам разделывает плитку и заваривает чай. Звук льющегося в чашку настоя разбавляет тишину и стук сердца в ушах. Чунмён ставит между ними чайник и пустые кружки. Дипломат, однако. — Надумаете трахаться, то потише, пожалуйста, — нарушает он молчание. И выразительно смотрит на Чонина, а тот не понимает, что это местные шутки. — Тут звукоизоляция так себе. Но лучше бы вам начать разговаривать прямо сейчас, потому что, Исин, — с этими словами он подхватывает свою кружку, — теперь это твой напарник, — и уходит в сторону лестницы на второй уровень, где расположена его комната. — Чунмён! — Но тот только многозначительно хлопает дверью. — Зараза. Вот, и правда, зараза, мог бы заранее сказать о таком сюрпризе. Исин раньше работал с новичками. Но Чонин не обычный новичок. Для него. И тот, кто поставил его страховкой и наставником к Чонину, наверняка об этом знает. — Добро пожаловать в нашу общагу, — он понимает, что Чонин обижен его выходкой, но как иначе донести до того глупость принятого решения, Исин не придумал. Впрочем, он никому ещё из близких не говорил, что продлил контракт на два года. А что сделал это ради Чонина — своей острой необходимости — и не скажет. Как и не сознается  —  нормально дышит, только зная наверняка, что где-то по земле ходит живой и здоровый Чонин. Исин не имеет морального права оставить его здесь без присмотра, без уверенности, что всё у Чонина хорошо. — Здесь все всё друг о друге знают и обижаться на это не принято. Чонин ещё не до конца контролирует себя, и по спине Исина бегут мурашки от того, насколько осязаемы обида и боль, когда Чонин сверлит взглядом его лицо. Это Исин сделал больно. И сделал намеренно, в нелепой попытке удержать взрослого человека от решения. Уберечь, как ни парадоксально, от боли, через которую тому придется однажды пройти. Исин к этой боли готов, потому что умеет абстрагироваться и умеет принимать судьбу. Чонин другой. Нельзя принимать решения за других. Но очень хочется. И не хочется, чтобы эта ошибка была фатальной для их отношений. Наверное, они уже не помнят себя друг без друга. Исин так точно. Знакомы слишком давно. Вместе росли, учились жизни и не только. Чужая боль оглушает настолько, что Исин садится на стул. — Держи себя в руках. Ты слишком фонишь, — он мнет виски в надежде, что полегчает, и отделяет себя от чужих эмоций всеми силами. Помогает самую малость, ведь от своих эмоций и мыслей не убежать. — В первую очередь тебе нужно научиться сдерживаться. Так, чтобы окружающие не страдали от твоего присутствия. — А ты страдаешь? — Исин не удостаивает его ответа. Чонин поднимает сумку с пола. — Сам виноват. Ты наплевал на мои чувства. — Слушай, ты, — Исину необходимо выговориться за полгода молчания. — А ты не наплевал? — Он старается не повышать голос, когда выбирается из-за стойки-стола и становится рядом в Чонином. С тем, кто единственный так быстро и качественно выводит его из себя. Чонин растерян и не сопротивляется, когда его волокут к комнате, в которой он должен жить ближайшие два года. Исин впихивает его в темный проем и зажигает свет. Аккуратно прикрывает дверь за ними. — Я тебя просил, я тебя практически умолял пойти учиться в колледж, продолжить заниматься танцами, остаться дома. Но нет. Тебе надо было рвануть в корпус, — Исин облизнул пересохшие губы. — Чонин, ты ведь до сих пор не понимаешь во что ввязался. Не понимаешь же? — Мне дали крылья, — говорит Чонин спокойно. — А потом их заберут. Я переживу. — Зачем? — Я тоже любопытный. Ты же будешь со мной? Совсем близко. — Надо было просто подождать полгода, — говорит Исин обреченно. — И с окончанием контракта я бы вернулся. — Ты будешь продлевать контракт? — Чонин округляет глаза и смотрит очень внимательно. Исин молчит, потому что если скажет, что продлил, то проиграет. Хотя очень скоро это перестанет быть тайной. — Я думал, тебе нравится быть малахом. Ты не стал бы заниматься нелюбимой работой. Или ты сделал это назло? — Я устал. — Дверь за спиной воплощает собой опору и спасение. Если прижаться лопатками, то становится очень спокойно. Бежать некуда и незачем. Они должны работать вместе. — Исин, — их разделяет три шага, но они не сокращают расстояния. — Почему ты был против? Я не понимаю. — Потому что предчувствие, интуиция. Называй как хочешь, — отрезает Исин. — Это всё суета и глупость. Но малахи на другом уровне. Не то чтобы они прозревают будущее или будущее предначертано, но у меня болит сердце из-за тебя. И это не просто эмоции. — Чонин порывается что-то сказать, но Исин останавливает его. — Помолчи, ладно? Я всё ещё не пережил твой выбор. Чонин подходит и прижимается всем телом, почти вдавливая в многострадальную дверь. — Сейчас у нас нет другого выбора, верно? — Верно. Нам нужно избавиться от конфликта, — дышать категорически нечем, кроме жара, исходящего от чужого тела. Он мягко отстраняет Чонина и выходит, чтобы юркнуть в свою комнату. сейчас Пальцы сжимают дверную ручку, когда в спину прилетает безоговорочное: — Вернулся и сел. Исин разворачивается и упирается взглядом в подполковника Ву, который неожиданно наплевал на официальный тон. Такого за ним раньше не водилось. Но Исин тоже хорош, прийти и закатить скандал в кабинете начальства. Странно, что его ещё не вывели. За последнюю неделю он устал, как никогда раньше. И сорвался. Срывался на всех, потому что не знал, что делать. Не хотел признавать, что видит только один выход и этот выход под запретом. Но какие могут быть запреты, если Чонин не явился к месту сбора. Если бы умер, было бы по-другому — полная тишина в эфире. Обрыв на линии. Но Исин чувствовал. Слабой строчкой пульса, что Чонин жив, только где-то вне зоны доступа, и помехи не дают связаться. Возможно, Исин был бы спокойней, если бы это произошло не во время большой операция по зачистке границ от нарушителей. Но десять дней назад вскрыли четыре перекрестка, расположенные рядом друг с другом. С другой стороны. И всех малахов подняли по тревоге. Давняя история грозила повториться. От нарушителей, бегущих из погибающего мира до малахов, размазавших их вдоль рубежа тонким слоем. В течении трех дней ещё несколько попыток вскрытия и нарушения были жестко пресечены, потому что страх, подкрепленный приказом “не допустить любой ценой” развязывает руки. Усиленные патрули как радость чрезвычайного положения. Последняя попытка прорыва была самой масштабной. Уже несколько дней Исину в короткие часы сна виделись вспышки белого света в небе, поглощавшие маленькие цветные огоньки, скользившие у самой земли. Просыпался он дрожа. Исин возвращается к широкому столу и тяжело опускается на стул. — Есть предположения, что произошло с Ким Чонином? — подполковник Ву смотрит спокойно. Ответ ему, по сути, не нужен. Он и так все прекрасно додумал, но хочет, чтобы Исин озвучил. — Думаю, он вышел в физическое тело по ту сторону границы. И не смог уйти, — Исин говорит медленно, выравнивая дыхание. — Но была чрезвычайная ситуация. — Его пока никто не обвиняет. Но нам неизвестно, что с ним и каково его состояние. — Чонина нужно найти. — Считаешь, это возможно? Исин понимает, что помощи не будет: никто не будет искать одного пропавшего и подвергать риску других. Даже если Ву и понимает как человек, он не имеет права принять решение о поиске малаха за рубежом. Исин знает, что выйдя из кабинета пойдет искать Чонина, свою острую необходимость, потому что не может дышать спокойно, зная, что тот не ходит с ним по одной земле. ______________________ Малах  (от др.-евр. מלאך‎ — «мал’а́х» с тем же значением, от архаичного корня др.-евр. לאכ‎ — «посылать»)  — нам больше привычен греческий перевод  — ангел (ἄγγελος). Рубеж  — граница между мирами. Швейцарская гвардия (полное название — лат. Cohors pedestris Helvetiorum a sacra custodia Pontificis — Пехотная когорта швейцарцев священной охраны Римского папы) — единственный в настоящее время вид вооружённых сил Ватикана. Основанная ещё в 1506 году, она на данный момент включает в себя около 100 гвардейцев. Несут службу у входа в Ватикан, на всех этажах Апостольского дворца, у покоев папы и государственного секретаря. Без их участия не обходится ни одна торжественная месса в соборе святого Петра, ни одна аудиенция или дипломатический приём. Кроме того, солдаты Швейцарской гвардии предоставляют справочную информацию туристам и обеспечивают порядок в городе. Участвовали в боевых действиях только однажды  — в 1527 году. В 1944 году отстояли Ватикан без кровопролития. “Напиши песню, под которую я мог бы танцевать”  — это слова Р. Мэпплторпа, обращенные к Патти Смит (из книги П. Смит "Просто дети") Да, автор не чужд сентиментальности :)