Сказать, что нам не повезло - ничего не сказать.

На самом-то деле, это действительно страшно — забыть то, что происходило ровным счётом недавно. А в случае одаренного таким счастьем с утра пораньше, Мин Юнги — вчера. И ладно бы просто забыть какую-то произнесённую фразу или событие, которое по сути не имело большого значения. Да и с кем не бывает, ну? Но значение, как раз таки, имелось. Причём нисколько не маленькое. Пялясь в потолок, Мин уже довольно долго пытался сфокусировать то ли свой взгляд, то ли мысли в одной точке. И если взгляд был просто затуманен, то вот в голове творилась полная вакханалия: хаотично перемещающиеся мысли сбивали с ног друг друга, забивая голову зудящим ощущением боли от похмелья и страха из-за отсутствия воспоминаний. В отчаянной попытке воссоединить цепочку событий, альфа, путём долгих и упорных логических вычислений, давшихся ему, к слову, на хмельную голову не сразу, сделал для себя один неопровержимый вывод — пил он не один. Нет, ну как бы оно сразу было понятно — насколько одиноким и сломанным человеком нужно быть, что бы так нажраться в одиночестве. Он пока ещё не настолько разочарован в жизни. Но вот наличие у себя под боком неизвестного живого тела под одеялом пугало до безобразия. Брюнет не то, что заглянуть туда не решался, он даже смотреть на него не мог. Просто сам Юнги, естественно, ничего не понимал, но вот его подсознание, которое, судя по всему, несло в себе какие-то события вчерашнего вечера, отчаянно кричало об опасности близ лежащего объекта, вызывая у парня неприятный ком в горле. И вот так, проведя по меньшей мере полчаса в поисках хоть чего-то, что бы могло сказать ему о вчерашнем, как он здесь оказался и кто этот таинственный незнакомец, подавленный альфа, так ничего и не добившись от своих аналитических способностей, решил осмотреть комнату. Спустя ещё несколько мгновений он всё же смог, предварительно повозившись, пытаясь найти точку опоры и не уронить своё тело обратно, усесться на кровати и победно выдохнуть в воздух очередную партию «Юнгиного разочарованного углекислого газа», как нарёк его Хосок. В итоге, направив свой взор на просторы маленькой, но довольно уютной комнатушки, Мину пришлось всё-таки признать, что он без понятия чей это дом. Помещение не было похоже ни на квартиру Намджуна, ни Хосока, ни тем более Сокджина. У того всегда царил порядок, Юнги бы сразу понял, если бы проснулся в доме, забитом розовыми побрякушками и фигурками Марио. Он так же бы скорее всего уже сидел вымытый, накормленный и одетый… Или спал завернувшись в самые мягкие одеяла на свете… И парень бы ещё долго мог мечтать о желанном утре в сокджиновском доме, если бы что-то в его неспокойном с самого начала подсознании вдруг неистово не завертелось при мысли о Киме. Что-то, настолько навязчивое и болезненное, что даже заставило взяться за голову с желанием её оторвать. Мыслительный процесс, довольно-таки трудно осуществляемый, давил на виски, заставляя Юнги подавлять в себе желание яро пинать всё что движется и не движется, сопровождая это отборным матом. Благо он человек цивилизованный. Ну ладно, он пока только старается таким быть. И, пожалуй, он бы даже не смог сдержаться от накатившей злости — не только из-за боли, но и из-за явной обиды на мать природу за дырявую память, если бы нечто рядом не соблаговолило подвинуться. Подвинуться и затихнуть. Мин пару мгновений так и сидел как статуя — бледный, застывший в неестественной позе. Именно также. Боясь даже элементарно дышать, он повернулся в сторону раздражителя и увидел макушку. Казалось бы — ну, голова как голова, что в ней такого, но альфа, кажется, еле-еле подавил крик отчаянья.

***

— Юнги-и, ну, давай же, — жалостливый голос Кима как всегда трелью проходился по мозгу жертвы, заставляя её в очередной раз пожалеть, что они вообще знакомы. — Ну, Юнги-я, ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Нет, — всего три буквы, а на глаза невольно слёзы наворачиваются. — Да ладно, как будто ты не знал, что я не соглашусь. — Нет — знаешь чей ответ? Если ты меня просишь, я всегда прихожу на помощь, почему бы тебе в этот раз хотя бы каплю сочувствия не проявить? И в этот раз тот действительно долго молчит, прежде чем ответить. Надо же проявить хотя бы каплю сочувствия, пусть и для того, чтобы потом отказать. За всё время, пока Сокджин что-то недовольно ворчит про дружескую солидарность, они успевают покинуть университетский двор и свернуть в сторону одного из торговых кварталов. Про себя Юнги уже отметил, что людей непривычно мало для этого времени года — обычно весной все с ума сходят и здесь некуда ступить, не сломав себе при этом (ну, или другому человеку, если вы особо настырный) конечность. Улицы обычно забиваются до отвала «творческими отраслями» — музыкантами, танцорами, художниками и прочими деятелями культуры, которые то ли туповаты, то ли наоборот гениальны в том, что отказываются от образования и зарабатывают уличными выступлениями. Но, бесспорно, основную массу толпы составляют зеваки — этакие несостоявшиеся критики. Чаще это люди более преклонного возраста. А что, делать им и вправду по сути больше нечего, хоть искусство познают. И сам Юнги ничего не имел бы против, не будь они назойливее мошкары. Сейчас же нет такой привычной давки и альфе даже как-то не по себе. Он-то уже привык, что нужно сетовать на неумёх-артистов, надоедливых стариков и неисправность своего квартала. Да, это определённо его квартал — каждый магазинчик и ларёк не прекращающий работу даже ночью, каждый закоулок здесь порой не замолкающий даже в плохую погоду. Всё говорило о том, что тебе тут рады всегда, кем бы ты ни был и с чем бы не пришёл. Здесь всегда можно было окунуться в эту чарующую атмосферу спокойствия и возбуждения одновременно, выпросить чашку кофе за смешную шутку, заказать у «городских» бардов песню или даже самому сыграть что-нибудь за копейки. Музыка и прочее творчество, связанные крепкими узами тепла и уюта, встречались здесь на каждом шагу и составляли большую часть жизни многих, в том числе и самого Юнги. И он всей душой надеялся что так будет всегда. Всегда. Да, будь его воля, парень бы отменил перемены в чём-либо, в любом состоянии и проявлении. Так уж вышло, что ему не был мил ни процесс изменения, ни его результат и он просто терпеть не мог выходить из зоны комфорта. Это неприятно, может быть, даже болезненно, а главное — бесполезно. Обычно это ни к чему, как ни печально, не приводит, и загонять себя в гроб для «лучшей жизни» Мин не собирался — ему было сполна достаточно того, что у него было на данный момент. — Господи, как у тебя это получилось? — прозвучало чересчур эмоционально, и Юнги бы даже показалось что немного фальшиво, если бы он не знал Хосока, который так и не нашёл больше других слов после того, как только им снова овладел дар речи. — Боже, Хо, и не говори, я сам так и не понял, почему он согласился, — саркастично заметил Сокджин, пытаясь втиснуться за столик и расположиться поближе к Намджуну. — Ребят, может вы не будете говорить обо мне так, как будто меня здесь нет? — пробурчал Мин с другой стороны от Джина. Он и сам не понял, почему согласился. Как-то смутно в голове мелькали предыдущие события дня, учёба, разговор по пути домой, и вот, альфа уже плюхается на диванчик около стола. — Забавно, я здесь только пять минут, а мне уже хочется уйти отсюда, — и прежде чем Хосок успел что-то вставить, добавил. — но, естественно, я останусь тут ради тебя. Из-за огромного количества табачного дыма у парня руки так и чесались сделать затяжку, а музыка и вопли из центра клуба отбивали всё желание оставаться здесь, так что Юнги, не без усилий, собрал все свои силы в кулак и попытался расслабиться. Если уж пришёл, то отступать не стоит. К тому же, Хосоку так будет спокойнее… — Как думаете, они красивые? — со смущением спросила причина его стенаний. — Разве омеги, которые беспробудно ходят на групповые свидания по определению, могут быть красивые? Намджун шутку оценил, а вот сидящий рядом с ним Джин — нет, но в качестве предупреждающего знака, Юнги пока достался лишь строгий «мамочкин» взгляд. — Молчу, — лишь недовольно фыркнул он в ответ и, деловито запрокинув голову, начал раскачиваться на стуле. И всё было бы хорошо, не открой он глаза — в этот же момент ножки его стула (аналогичная ситуация была и с ногами самого парня) подкосились, и он был уже на полпути к падению, когда Хосок решил это предотвратить. Хотя душа Юнги в любом случае уже улетела куда-то далеко, потому что ему посчастливилось встретиться взглядом с самым красивым омегой, которого он когда-либо видел в своей жизни. Альфа запаниковал и хотел уже было ретироваться, ведь из-за так внезапно накатившего состояния эйфории ему стало и жарко, и душно одновременно, но ноги, видимо, решили, что это плохая идея и протестующее отказались, так что в результате он просто сокрушительно рухнул на пол. В следующую секунду уже сидевшему под столом Юнги было трудно дышать и до ужаса не по себе — его внутреннее Я никогда его не подводило, и сейчас оно металось из стороны в сторону, по всей видимости собирая вещи, чтобы покинуть бренное тело. И вправду, это чувство ни с чем не спутаешь. Гнетущее изнутри осознание разъедало каменную оболочку Мина, по швам разрывая его холодную маску, водружая обратно в реальную жизнь. Он сейчас выглядел как школьник, пытающийся избежать наказания за преступление. А это, уж поверьте, выглядело жалко. Неожиданный прилив адреналина заставил брюнета выскочить из-под стола. Где-то в отголосках сознания у него мелькнула мысль, что он успеет сбежать, но к сожалению тут же испарилась, оставляя место лишь для зрительного контакта, от которого у Юнги внутри всё волчком закрутилось, сметая остатки разума и оставляя лишь разноцветные пятна перед глазами. Высокий омега, стоявший около их стола, уставился на него во все глаза, видимо, пытаясь сообразить что делать дальше, и попутно придумывая план побега. В ту же секунду Мин понял, что выглядит сам сейчас точно так же. И что никакой он не омега. А самый настоящий альфа. И причём его истинный.