Iʼm breaking
I canʼt do this on my own
Can you hear me screaming out, am I all alone?
— Мне очень жаль твоего крестного, Гарри. Гарри ничего не отвечает, лишь кивает головой, стараясь не смотреть в ясные глаза Полумны, которые сейчас искрятся таким сильным сочувствием и пониманием, что плохо становится. Он неразборчиво бормочет о том, что ему нужно в Большой зал, и поспешно срывается с места, стараясь спрятаться от постоянных украдкой бросаемых взглядов друзей, в которых читаются одни и те же эмоции: сочувствие, жалость и беспокойство. Гарри вваливается в первый попавшийся кабинет, который, к счастью, оказывается давно заброшенным, и прислоняется спиной к двери, зажмуривая глаза, борясь с подступающей тошнотой. Прошла уже неделя с той вылазки в Министерство магии, которая чуть не закончилась для всех друзей Гарри гибелью, но воспоминания о ней до сих пор свежи, будто все произошло несколько часов назад. Гарри до сих пор помнит невероятное чувство облегчение и защищенности, когда Сириус появился в Министерстве; помнит, как вместе они сражались, словно оба — единое целое; помнит сильнейший укол страха, когда заклятие ударило буквально в несколько сантиметрах от Сириуса; помнит зеленую вспышку, от которой крестному не удалось защититься; помнит выражение лица Сириуса, смешивающее в себе удивление и страх; помнит сокрушающую волну боли, затопляющую сознание, когда пришло понимание, что Блэк уже не вернется; помнит собственный крик, идущий прямо из глубины души, частичка которой осталась там, рядом с крестным. Гарри ослабляет галстук, чувствуя, как ткань душит, не дает вздохнуть. «Возможно, тебе говорили. Ты так похож на отца». Железные кольца, стягивающие грудь, давят сильнее. «Те, кто любит нас, всегда рядом. Ты можешь найти их здесь, в своем сердце». Гарри медленно сползает на пол. «Вовсе ты не плохой человек. Ты очень хороший человек, с которым случилось много плохого, понимаешь?» Слезы застилают глаза, и Гарри зажмуривается. «Когда все это закончится, мы станем настоящей семьей, вот увидишь». Закусывает губу до крови, пытаясь сдержать крик боли, крик отчаяния, крик невосполнимой потери. «Если ты собираешься использовать свои уроки для того, чтобы навредить Гарри, то тебе придется иметь дело со мной». Бьет кулаками по холодному мраморному полу, разбивая костяшки, не обращая внимания на горькие слезы, текущие по щекам. «Он знал, что Сириус стал для тебя всем: твоим другом, братом, вторым отцом. Он знал, что ты пожертвуешь ради него всем, даже своей собственной жизнью». Громкий стон все же срывается с искусанных губ. В этом стоне все: злость, тоска, боль, ярость. Утыкается лицом в ладони. Судорожно шепчет лишь два слова, которые за последнюю неделю превратились в своего рода молитву. Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись. Вернись. Вернись. Вернись. — Моя вина. Все моя вина. — и боль теперь вместе с уничтожающим чувством вины возвращается с новой силой. Если бы он не пошел на поводу у своих снов, если бы все обдумал, если бы прислушался к Гермионе, если бы не помчался в Министерство, если бы внимательно учился окклюменции, Сириус был бы рядом. Сириус был бы жив. — Все это из-за меня. Прости меня.