немые стены: перезагрузка

      Когда у меня впервые спросили о том, что я знаю о Хейне, я заметно растерялся. Обычно, знаете, когда к вам подходят незнакомцы и что-то спрашивают, вы уже интуитивно воображаете в голове карту города и пытаетесь лихорадочно вспомнить, собственно, где находитесь сейчас сами. Вот и я привык к тому, что ко мне если и подходят, то лишь ради того, чтобы спросить дорогу, хотя я ни разу не выгляжу порядочным доброжелательным и, главное, законопослушным гражданином своей страны. Если вам охота спросить путь у странного парня с убитыми от осветлителей длинными волосами, всего в пирсинге, с сигаретой между губ – ну что ж, дело, в общем-то, ваше.       Так или иначе, в тот непримечательный день меня впервые спросили, знаю ли я Хейна Лейтнера, и тогда я осознал, что с нашим чудным малым что-то стало не так, раз он впервые оставил следы. Потому что да, я очень хорошо его знал.       Если хорошенько подумать, до встречи с ним я являл из себя предмет образцовости и ярких надежд. Мои родители были учеными и врачами с докторскими степенями в области нейрохирургии, и я подавал все шансы не то, чтобы повторить их успех, но и превзойти десятикратно. Моя великолепная успеваемость и тяга к знаниям была предметом их гордости. А уж я-то как был горд, когда они с восхищением сообщили мне, что мы всей дружной семьей покидаем родные острова и уезжаем в Берлин в поисках лучшей жизни для меня.       Мне было десять лет, когда я оказался в немецкой столице. Не помню, какой год это был, но в городе еще очень остро чувствовалось влияние Стены, хотя ее уже благополучно снесли и сделали этот идиотский мемориал. Не люблю мемориалы, хотя память, конечно, штука важная, тут не поспоришь. Так или иначе, знание языка у меня было нулевое, так что я был в большой растерянности, стоя перед своим новым домом на, с непроизносимой для меня тогда, Бельфортер-штрассе. Все время, непроизвольно возникает ассоциация с Бельфегором, демон такой, забавно, до сих пор всплывает картинка из сатанинской мифологии, хотя, сколько лет уже прошло.       Ладно-ладно, давайте по порядку, я вижу путаницу в Ваших глазах, господин следователь.       Меня зовут Имаи Рёта. В десять лет мои родители отправились по научной программе в Берлин, прихватив с собой меня, так как им казалось, что учеба в Германии пойдет мне только на пользу. В общем и целом, они с этим не прогадали, за исключением пары «но». Я никогда не был социально открытым человеком, в Осаке мне вполне хватало той кучки знакомых, с которыми я более-менее поддерживал дружественную связь. Однако Берлин не был Осакой, и моя социализация в чужой стране с крахом полетела в ад.       На японца в те годы смотрели косо, это сейчас никто внимания не обратит, если по улице в сердце гей-парада прошествуют голый негр в обнимку с азиатом. Общение не ладилось, несмотря на то, что я спешно изучал сложный и невообразимый в плане грамматики немецкий язык, отсюда начались языковые барьеры, комплексы и нежелание разговаривать в принципе. Мне нравилось прикидываться немым, всю жизнь так жил, пока вас не встретил, господин следователь, у вас удивительный талант развязывать языки!       До пятнадцати лет я только и делал, что учился, учился, еще раз учился, занимался с репетиторами и читал научные работы в сфере медицины. У меня было самое восхитительное детство на свете. В пятнадцать я обучался в престижной гимназии для богатеньких отпрысков, и лектора настояли, чтобы я записался в начавшуюся там программу, дающую бонусные баллы и грамоты при поступлении в университет. А у меня-то задача была одна, поступить в самый лучший и престижный универ, где преподавались нейрохирургия, психиатрия и неврология. Три специализации махом, о как. В программе участвовали в основном такие, как я, задроты-ботаники, за которыми ни шиша плохого не водилось. Заключалась она в помощи и наблюдении за сложными подростками из неблагополучных семей.       В общем-то, следователь, вы уже догадываетесь, что было дальше.       Именно там я и встретил Хейна, который достался мне в подопечные. Это был нереально странный пугающий парень, напоминающий скелет и жертву Освенцима. Как-то я даже пошутил над этим, прекрасно зная, что у меня просто отвратительное чувство юмора, которого попросту нет, и не было, но, представляете. Он рассмеялся. Впервые видел, чтобы он так хохотал. Отсмеявшись, он выпалил в ответ: «Отлично сказано!». Что в этом отличного я так и не понял, пока не узнал все от него же, что его дед служил надсмотрщиком в Освенциме. Да-да, травил евреев в газовых камерах и все такое.

В общем… о-бо-жа-ю шутки, которые попадают прямо в точку.

/Помехи/ Конец записи. Нажмите на кнопку, чтобы продолжить воспроизведение. /Помехи/ /Лязг обрывающейся пленки/