Не в этом мире

      Вот что нужно подготовить на вечер : белоснежная манишка. Отглаженная рубашка (упаси Боже, если останется хоть одна складочка!). Галстук (разумеется, тоже белый). Запонки (золотые или платиновые, для них есть специальная коробка). И все прочее. Камердинер, конечно, не Бог весть какая важная птица, однако Томас Барроу помнит и свою бытность лакеем. Из двух зол… Коммерсанта из него не получилось, незачем и вспоминать о той позорной попытке. Все-таки он сумел укрепиться в Даунтоне, а это, как ни посмотри, большая удача. Особенно, если учесть всеобщую «любовь» к новоявленному камердинеру. Про господ и говорить нечего. Уж для них-то Барроу и вовсе пустое место, неодушевленный предмет.       Томас подхватил стопку одежды и понес наверх. Нечего зря время терять, думать можно и за работой. Ему повезло и в том, что мистер Кроули переселился в Даунтон. Как всегда, при мысли о молодом наследнике, Томас почувствовал, что сердце забилось чаще. Нет, нет, только этого ему не хватало! Неужели жизнь так ничему его не научила? Наступать на те же грабли – нет, покорнейше благодарю! Только сэр Кроули совсем не похож на всех этих высокородных и высокомерных милордов. В нем нет ни капли заносчивости. И он не делает вид, что снисходит к тебе с небесной вышины, как все остальные в этом доме… кроме леди Сибил, пожалуй. Но она совершенно исключительная девушка, другой такой на свете нет. Пошла наперекор своему чопорному отцу, отказалась от положения, денег… Томас втайне восхищался ею настолько, насколько вообще был способен восхищаться. Том открыл дверь гардеробной, принялся раскладывать одежду.       Мистер Кроули во многом похож на леди Сибил. Держится просто, нос не задирает. И это не объясняется тем, что воспитывался он в гораздо более скромных условиях. Другой на его месте, попав из грязи в князи, наоборот вообразил бы себя принцем крови. Моузли говорил, что поначалу Кроули даже хотел отказаться от услуг камердинера. Неслыханное дело для высокородной особы. Томас взял щетку с костяной ручкой и принялся чистить фрак. Он даже самому себе не хотел признаться, что ему нравится прикасаться к вещам Мэттью Кроули. Когда это началось? Неужели на фронте? Да, наверное там. Томас помнил, как поразило его хладнокровие Кроули, с которым он шел под пули. Хотелось бы самому Томасу обладать хоть десятой долей такой отваги. Куда ему! Заполучил памятку на всю жизнь – изуродованную руку. Для других он участник войны, герой. Только самого себя-то не обманешь. Трус он, вот кто. До мистера Кроули ему далеко, как до Луны. Во всех смыслах.       Он сейчас появится. И тогда Томасу Барроу перепадет несколько минут счастья. Просто стоять с ним рядом, слушать его голос, прикасаться к нему… Томас закрыл глаза на несколько секунд, стараясь унять неистовое биение сердца.       Мэттью пришел немного рассеянный, уставший. Как всегда, приветливо поздоровался с камердинером. Прислуживая ему, Томас изо всех сил старался не показывать своего волнения. Руки слегка дрожали, и он уронил запонку. - Барроу, что с вами? Вы плохо себя чувствуете?       Кроули смотрел на него с искренним участием. Господи, какие у него глаза! Никогда, за всю свою жизнь Томас не видел более красивых глаз. Голубые, прозрачные, как вода самого чистого родника… или моря в хорошую погоду. - Нет, сэр, со мной все в порядке. Застегивая запонку на манжете, Томас не удержался, чтобы не коснуться тайком его руки. Тонкие пальцы, маленькая кисть, нежная кожа… Боже… - Благодарю вас, Барроу. Кроули повернулся к зеркалу, поправил прядь волос, упавшую на лоб. У него чудесные белокурые волосы. И Томас многое бы отдал, чтобы зарыться в них пальцами, хотя бы на несколько секунд.       Мэттью спустился вниз, в гостиную, к своим именитым родственникам, а главное – к жене, прекрасной леди Мэри. И Томас тоже спустился, только, увы, не в гостиную. В подвальных комнатах его ждали самые разнообразные обязанности и холодное, молчаливое неодобрение большинства слуг. Что ж, он сам этого добивался, не так ли? Всегда держался наособицу, еще больше увеличивая пропасть между собой и миром нормальных людей. Нормальных мужчин… Тех, что могут построить отношения, создать семью, быть счастливыми… Все это, увы, никогда не будет доступно Томасу Барроу, вечному изгою.       У Томаса, однако, было жалкое утешение – его мечты. Перед сном он всегда позволял себе помечтать о несбыточном. Почему нет? Ведь мечты все равно останутся лишь мечтами. Никому и в голову не придет, что холодный, язвительный эгоист может строить иллюзии о счастье и любви.       В мечтах Томаса всегда присутствует блондин с голубыми глазами и с самой доброй на свете улыбкой. И пусть свет этой улыбки редко предназначается Томасу, это не мешает ему любить ее. Любить всем сердцем, которое есть у Томаса Барроу, что бы там ни говорили все остальные… Когда Мэттью погиб, не только семья Кроули погрузилась в траур. Разумеется, слуги тоже сочувствовали и переживали, но никто не знал, как горюет Томас Барроу. Если леди Сибил он мог оплакивать открыто, то свою скорбь по Мэттью ему приходилось тщательно скрывать. И от этого было еще тяжелее. Сколько горьких слез впитала его подушка, когда он плакал ночами, заглушая свои рыдания! И как невыносимо трудно было сохранять безразличный вид днем, на людях. Леди Мэри казалась ему счастливицей – она могла носить траур, могла предаваться своему горю ежечасно, ежеминутно. В отличие от него, Томаса Барроу, с его преступными, недозволенными чувствами. Даже будь он герцогом, ему все равно не было бы оправдания. Этот мир отторгает людей, подобных ему. Господи, будто они сами выбирали себе подобную судьбу. Томас с радостью отдал бы полжизни, чтобы оставшуюся половину провести так, как тысячи обычных мужчин. Еще при жизни Мэттью, камердинеру удалось добыть его фотографию – совсем маленький снимок. С тех пор Томас не расставался со своим сокровищем. В его глазах эта карточка была едва ли не самой большой ценностью. Он мог любоваться портретом часами. Когда-нибудь, мечтал Томас, у него будет собственный дом и тогда он закажет хорошему художнику настоящий портрет по этому фото. Томас уже давно смирился с мыслью, что проведет свою жизнь в одиночестве. Для таких, как он, счастье невозможно. Не в этом мире.