Голубь

Это всегда своего рода дуэль. Только нет ни шпаг, ни револьверов, ни желания победить. Последнее – особенно странно, но оба уже давно стали ценить сам процесс намного выше возможного результата. Окончательной и полной победы не желает никто. Это означало бы завершение. Как поставить знак окончания музыкального произведения – и без возможности репризы. А эти двое предпочитают произведения крупной формы – пьесы они уже давно переросли - потому каждая черта всего лишь отделяет один такт от другого. - Так Вы полагаете, Ваше Святейшество, что конклав вправе выносить подобные решения? – Уильям Вордсворт вскидывает брови в вежливом недоумении, словно не может поверить словам собеседника. Это вежливое недоумение прежде приводило кардинала в бешенство. Сейчас вызывает только лёгкую и в некоем роде даже довольную улыбку. - Я полагаю, уважаемый Профессор, что Ватикан – это теократия. А, следовательно, конклав в полном праве вмешиваться во всё, во что посчитает нужным, - безупречная вежливость и странная интонация. Нисходящая, к концу фразы затухающая вовсе. Кардинал Медичи делает это не специально, это всего лишь индивидуальная особенность речи, но собеседники вынуждены прислушиваться к его словам в такие моменты с особым вниманием, дабы не пропустить ничего важного. Уильям поводит бровью – к интонации этой он за долгое время уже привык, сроднился с ней, почти привязался, и она теперь приятна уху. Будто к щеке прикасается бархат. А раньше это, кстати, раздражало. - Даже в систему образования? Полно, Франческо, Вы сами прекрасно понимаете, что если допустить до Университетов этих старых консерваторов из конклава – наука шагнёт назад, и мы поздороваемся со Средневековьем! Профессор сердится. Брови сходятся на переносице, он смотрит чуть исподлобья. Его оппонент, напротив, спокоен – всегда спокоен, как гранитный утёс. Иногда Уильяму они вдвоём напоминают аллигатора, который неподвижно лежит на солнышке с широко распахнутой пастью, и юркую и бойкую птичку, бесстрашно ныряющую в эту самую пасть. Своего рода симбиоз. - Вы это понимаете? - Разумеется, - спокойно кивает Медичи. – Именно поэтому, Уильям, я бы хотел, чтобы реформу образования контролировали Вы. Профессор осекается. Кардинал виртуозно загнал его в ловушку – отвертеться теперь нет никакой возможности. И оба это понимают. - Конклав меня сожрёт, - ворчит Вордсворт, сдаваясь. - Подавится. Они улыбаются друг другу. Уильям делает глоток чая, внутренне ликуя. По сути, он победил. Но девиз «Горе побеждённым!» тут не подходит, каждый из них остался при своём. И Медичи, который с самого начала планировал взять образование под контроль, но не испортить систему в целом. И Вордсворт, который теперь будет сдерживать попытки конклава пропихнуть в систему образования теорию креационизма и иже с ней. «Ко взаимной выгоде» - кажется, витает воздухе. - Кстати, совершенно случайно я узнал о том, что к вашему ведомству в руки попал… Стук в окно заставляет Уильяма замолчать. Они с Медичи недоумённо переглядываются – всё-таки, не первый этаж, а затем кардинал, сделав предупреждающий жест рукой, поднимается с места и тихо подходит к шторам. Резкое движение – и в комнату льётся яркий дневной свет, бьёт по глазам, заставляя Франческо недовольно поморщиться. От яркого солнца у него обостряются головные боли, часто терзающие кардинала, потому он обычно держит шторы плотно закрытыми. На подоконнике сидит голубь. - Так вот кто наш нарушитель спокойствия, - добродушно улыбается Уильям, закуривая свою неизменную трубку. - Терпеть не могу голубей, - кисло откликается мужчина и закрывает шторы. - Это странно. Ведь голубь, по сути, является символом… - Это не тот голубь, - Медичи усмехается. Колечки дыма плывут к потолку – это очень уютное зрелище. Кардинал любит наблюдать за ними. Улыбается и возвращается на место. - Так что вы там говорили про наше ведомство, Уильям? - Я? Я уже не помню, - беззаботно отзывается Профессор. Разумеется, помнит. Но за улыбку стального человека по имени Франческо он многое готов отдать. Так и сейчас – не хочется портить ему настроение разговорами о делах. Дела подождут, время терпит. А улыбка Медичи – редкая вещь. - Как беспечно с Вашей стороны, Уильям… ещё чая? - Будьте любезны.