Б о ж е с т в о.

Майкл всего лишь шутит. Ничего более. Майкл закидывает ногу на ногу, а после хохочет так, что его полубезумный смех отдается в ушах Алекса звоном. Когда губы парня растягиваются в соблазнительной улыбке, обнажая ровный ряд белых зубов, Алекс лишь усмехается сильнее, с более заметными нотками насмешки – знает, что делает; знает, как нужно. Майкл умеет себя преподнести, знает, что, когда и как сказать. Неосознанно, просто вот парень знает, чего достоин и что именно нужно тому или иному человеку, дабы заинтересоваться им, а потому парень всегда давит на больное, оставаясь воспоминанием в голове каждого, кто ним хоть как-то пересекается. Алекс знает его вечность и, кажется, недомолвок не остаётся. Александр знаком с ним уже несколько лет и ни разу в нем не усомнился - он именно то, что надо. Та самая мечта, искрящая разноцветными огоньками вдали, как чертово северное сияние, ослепляющее на какой-то короткий миг. Мечта, которая любит носить ромашки за ухом, переплетая их стебельками со своими жесткими, короткими, каштановыми волосами, а не плотные кожаные ремни вокруг бёдер. Майкл вообще напускной роскоши не любит - ему это все чуждо. Майкл любит свой старенький мольберт, затертую до дыр парку и Александра, который, вот кажется с грёбанной иголки. В прямом и переносном. Потому что Александр носит новенькие брюки со стрелками какого-то очередного модного дизайнера, классическую черную рубашку и дозу в заднем кармане. Потому что Александр любит как можно дороже, как можно ярче и чтобы от прихода перед глазами стояли разноцветные круги, отплясывающие дикие танцы, прямо как после секса с Майклом, когда Алекс буквально вдавливает податливое тело в мягкие простыни, оставляя на бёдрах лиловые синяки. Мужчине даже кажется, что вот родись Майкл несколькими веками ранее, ему бы поклонялись, памятник воздвигли нерукотворный, что ли. Кто сказал, что поклонение запрещено? Каждый имеет право верить в своего Б о г а. Для Александра Майкл – это чёртово божество во плоти строптивого юнца, который знает ответ-колкость на любую фразу старшего. Алексу наплевать на то, что мальчишка, по сути, не умеет ничего, помимо того, как вскрикивать во время очередного секса и споров. Те, кто вершат твою судьбу, всегда капризны и их прихотям стоит потакать – никогда не знаешь, когда наступит твой н е м е з и с. Александр готов просить большего, стоя на коленях, сбивая их в кровь и заходиться в едва слышных молитвах пересохшими от накатывающего возбуждения губами, сжимать руки перед собственной грудью, едва ли не заламывая их, просто для того, чтобы наконец почувствовать рядом е г о. Дотронуться, вцепиться холодными пальцами и не отпускать, потому что слишком сильно хочется прикоснуться. Потому что отпустить сил нет. Майкл – это наваждение. Майкл – это чёртова зависимость, от которой спасения нет. Александр чувствует, как внезапно его воздух подменяют. Буквально как резко сменить сигареты, а потом недоумевать, почему же на языке не остается привычного привкуса. Старый вкус более не удивлял, не будоражил, не оставлял ебанного послевкусия во рту, напоминая о себе спустя время, потому что все было слишком привычно, обыденно. Вот буквально как приедаются даже самые дорогие, самые изысканные сигареты с вишней или черникой. А потом он меняет упаковку своего грёбанного личного яда на новую, еще совсем непонятную, какую-то серую, излишне неприметную, но с обещанной капсулой ментола. Александр полагает, что чем обычнее упаковка, тем обыденнее содержимое. Майкл – это обжигающий пепел от тлеющей сигареты Алекса на его же собственных руках. Майкл – это то, что заставляет тело неметь, а мозги попросту атрофироваться, потому что абсолютно взрослый и зрелый Александр думать не может. Он идет на поводу у юнца, который вместо дорогущих машин и айфонов просит кофе послаще да новые кисточки. Просто потому, что б о ж е с т в о любит рисовать грёбанные замки на закате в их огромной, практически всегда тихой, ледяной, квартире. Потому, что ему необходимо творить. Александр думает, что всегда мечтал заткнуть зияющую дыру в средине себя ебучими чувствами да каким-то животным желанием, именуемым в народе «любовью», что сам не замечает, как дыра разрастается. Майкл – не панацея, Майкл – это самая сильная кислота, которая жжет больнее всего, оставляя после себя кровавые края ран, которые гниют и совсем не спешат затягиваться. Александр думает, что немезис наступает ровно в тот момент, когда перестает быть больно. Когда дотлевает последняя сигарета из общей пачки в его руке. Когда уходит Майкл, разнося к чертям их общий воздушный замок на кровавом закате.