Доминанта

Небо представляла из себя нечто сродне огромного, заполненного темнотой и мраком, купола или свода, в котором яркими, но расплывчатыми пятнами обитали звезды.Оно совсем еще недавно было светло-голубым, даже васильковым, без единого намека на такую непрошибаемую тьму.По нему еще плыли кучевые, пушистые облака, имеющие поразительную схожесть с или каким-то ворсистым животным, или с чрезмерно лохматым человеком, что от усталости своей или же типичного пьянства заснул посреди плавно текущей реки и вместе со своими соотечественниками разной волосистости по волнам небесной твердыни движется в неведомую сторону — куда ведет эта река? Одному Богу известно.Или черту, пьянство — это уже по его части.И как такое светлое, девственное небо стало чуть ли не черным, темным, мрачным, с разными загадочными вкраплениями синих и морских цветов, что так не хотят растворяться в этом беспрестанном невежестве.А звезды — это промельки сквозь это невежество.Сквозь них виднеется чистый свет, свет надежды, радости, какого-то туманного чувства, схожего ни то с верой, ни то с нетерпением и ожиданием чуда.Но миллионы мелких звезд на небосводе не накроют на него светлое покрывало.Именно в этом и состоит вся суть нашего мира.Каждый живет под мнимым покрывалом света, когда подлинное лицо — тьма.Каждый день небо сливается с надеждами, верой и радостью, становясь или голубым, или странно-туманным, или безжизненным и серым — все зависит, сколько надежды, веры и радости оно впитало.Но, несмотря на все это, в большинстве своем к вечеру небо разгорается такими яркими и сочными красками, что невольно некоторые индивиды начинают испытывать небывалую жалость к бедному небосводу: оно горит.Но что в этом плохого? Сгорание для неба — это всего лишь мимолетный путь к понимаю всего настоящего, осознанию лжи и смысла на протяжении одного короткого дня.После этого наступает ночь в своем великолепии: темная и непроглядная, она окутывает одну часть Земли, в то время, как день окутывает другую.И все сменяется.Раз за разом.Без конца.Луны не было, ее голубоватый полупрозрачный свет будто бы перекрыл весь мрак, все невежество темных волн небесной твердыни. Земля не была настолько сухой, чтобы при каждом шаге вверх вздымались и рассеивались клубы пыли, но и не была слишком мокрой, чтобы ботинок поглощался во влажный грунт.Она была никакой.Ни теплой, ни холодной.По дороге шел Виталий Афанасьевич — человек среднего роста, с незначительными и вовсе не запоминающимися чертами лица, с пресловутым телосложением и с волосами темного цвета, которые при определенном ракурсе казались светлыми, если посмотреть сверху — седыми, а если снизу, то и вовсе его шевелюра превращалась в несколько торчащих прядей, без каких-либо намеков на былую лохматость.По характеру Виталий Афанасьевич был тоже самым обыкновенным, без каких-нибудь странностей в людском понимании.Спокойный, миловидный человек, ищет выход только мирным путем, не любит насилие, предпочитает дома посмотреть телевизор или почитать газету с кружкой горячего кофе.О личной жизни ничего неизвестно, но такие люди чаще всего или уже давно женаты — и как они успели это сделать остается всегда большой загадкой.Никто из знакомых таких людей не может сказать или даже предположить, как встретились они со своими половинками, и остается лишь думать, что они с самого детства пыли сплетены жестоким договором брака.С другой стороны, личности типа Виталия Афанасьевича ввиду своей некоторой наивности нередко оказывались одинокими: они отталкивали женщин, как грязь, нечто, что презирают, недооценивают и просто не считают за что-либо живое, с чувствами.Из-за двух этих разногласий никто так и не мог понять, был ли женат Виталий Афанасьевич или он был свободен, независим и одинок.Тем не менее, он шел по дороге. Дорога из-за слабого света, что отлетал от многочисленных звезд, была видна не очень отчетливо, нельзя было увидеть, где она кончается, а пройдя хотя бы четверть пути невозможно было разобрать, откуда начиналась эта дорога, где ее конец и сколько еще по ней идти.К великому сожалению Виталия Афанасьевича, другого пути добраться до заветного дома у него не было, кроме как пройти прямиком по тропе.За это время он только и делал, что планировал свои дела на завтра, размышлял о грядущих проблемах, невзгодах и совсем не замечал, как ноги его машинально подходили к дому.Как бы парадоксально это не было, но Виталий Афанасьевич лишь планировал свои дальнейшие действия, но никогда не осуществлял их в жизнь.Это было бы крайне печально и грустно, но Виталий Афанасьевич здраво и разумно объяснял причины столь неутешительного поведения. «Ей богу, я бы все исполнял, да только „завтра“ никак не может наступить! Все живу и живу, а наступает только „сегодня“.И никакого завтра нет, только „вчера“ или „позавчера“…А завтра никак не придет, хоть к черту проваливайся», — говорил обычно Виталий Афанасьевич себе ли, в пустоту, знакомым — хоть кому-то, лишь бы показать, что у него есть веские причины не выполнять своих планов. По две противоположные от дороги стороны, к великому страху всех местных жителей, располагалась лиственнично-кедровая рощица, в которой никогда и ничего не было видно, никто никого там не видел и не слышал, но почему-то вокруг этой рощицы ходили странные, пугающие иногда до невозможности, легенды и слухи.Всерьез утверждали, что за мощными стволами деревьев, за пластами листов таились страшные вещи, узнав о которых, люди бы мгновенно сошли с ума, теряли память и навечно отправлялись бы в отчуждение, в живую летаргию, жили бы в тумане и опасались каждого шороха… К удивлению Виталия Афанасьевича, никто точно и не знал, что же там такое творится, но, непременно, что-то ужасное и отвратительное, за гранью морали, за гранью аморали.И в этой роще, пожалуй, не находилось ничего другого, как пустота, пугающая и таинственная, неизведанная и безнадежная.От нее не спастись, не убежать, от этой тишины, от пустот.От давления.Остается просто смириться со своим безвыходным положением, со всей жестокостью мира, со всем тем, о чем никто не сможет сказать вслух.Никто не говорит вслух того, что нужно.Все молчат, и молчание это перерастает в недоверчивость, недоверчивость — в ненависть.И этот цикл повторяется бесконечно.Предрассудки, гнилые и лживые, но невероятно сильные предрассудки воцарились над этим небольшим лесом.Никто ничего не может поделать с этим, даже если знает, что ничего такого там нет.Никто не может остановить друг друга лгать, и в этом наша беда.Беда людей, беда мира.Однако, Виталий Афанасьевич никогда не смотрел на этот лес, он не пугал ему.Он был ему до боли безразличен.Из-за этого равнодушия Виталий Афанасьевич ничего, кроме пустой дороги, не замечал.Он шел молча, опустив глаза на землю, продумывал в голове все планы, которые он хочет успеть.Но он знает, что он не сможет их воплотить.Несмотря на все это, он продолжает все планировать, вплоть до самых мельчайших деталей.В этот момент мир сереет.И в этом вина не только ночной темноты, окутавшей даже самого Виталия Афанасьевича, но и его самого.Его безразличие, отчужденность от мира в этот момент, погруженность в собственные, несбивчивые грезы и мечты, в бесполезные планы, которые он выгораживает, как нечто необходимое для его жизнедеятельности, наносит миру вокруг непостижимый ущерб, глубочайшую рану.Все сереет.Тускнеет.Теряет свои краски и красоту.Все теряет смысл, если не обращать на это внимание.Виталий Афанасьевич не думал об этом, он монотонно продолжал идти по дороге, не оглядываясь по сторонам.Он не замечал, как красивы деревья, как их кроны мелодично шепчутся между собой при малейшем дуновении теплого, летнего ветерка, смешавшегося с морозностью ночи.Он не замечал их стволов, шероховатости которых были точно причудливые узоры, не замечал эти малейшие, сложнейшие картины, что г-жа Природа построила перед ним.И листья.О!.. Они были прекрасны: большие и маленькие пласты, слабо освещенные звездным, небесным светом, отдавали манящей голубизной, а их формы буквально пленили с первого взгляда.Острые углы в сочетании с тупыми образовывали концепцию нечто совершенного, но крайне скрытного, неясного.Листья слабо шевелились под слабым ветром.Виталий Афанасьевич прекращал чувствовать.Он не слышал звука ночи, не слышал песни ветра, этой чудной песни, полной свободы и раскованности, душевности и невероятной смелости посыла.Он не замечал ничего этого.Для него этого не существовало.Для него и не существовал душистый запах леса, что так отчаянно и бессмысленно звал его своей свежестью, легкостью и простотой, которая делала этот лесной аромат еще пленительней.Конечно же, Виталий Афанасьевич не замечал неба.Он не удостоил его ни одним взглядом, в котором хотя бы раз промелькнула бы искра недоумения, удивления.Все было пусто, все стало слишком серым, и звезды утратили свой блеск, свое свечение, свою жизнь. Ты не свободен. Полное равнодушие со стороны Виталия Афанасьевича.Он безмятежно продолжал идти, не оглядываясь по сторонам, просто следуя строго намеченному пути, не замечая, что идет, вернее, не осознавая это.Машинальность и инстинктивность уже давно взяли над ним верх.Пустые глаза неизвестного, мутного цвета, туманность зрачка, ни одного яркого, запоминающегося цвета.Полуопущенные веки и блеклые губы делали его лицо еще более преслым и тоскливым.Полная изолированность, отдаленность от реалий.Безустанное погружение в свой маленький, бессмысленный мир иллюзий, надежд.Дымчатый мир; все люди — призраки.Все мысли — сон.Никто не разбудит, никто не потревожит, никто не спасет.Это конечная остановка.Мир стал черным.Темным, нагнетающим, беспросветным, мрачным.Туманность… Она везде, она повсюду, никакого спасения. Проснись. Не выходит, все кончено, ничего нельзя прекратить.Никто не видит себя.Никто не ощущает себя.Никто не видит реальностей.Все погружены в сон — в свой собственный сон, без контакта с другими, все люди — полная иллюзия, нет настоящих эмоций, все выдумка.Нет спасения.Совершенно пустые души, совершенное их отсутствие.Убожества везде, без души, без сердца, без разума.Вы не живете, вы существуете.Вы ненавидите, вы думаете, что любите, но вы ненавидите. … Куклы, марионетки, чучела — все собрались на площади, с нарисованными улыбками, с разными масками ярких цветов.Цвета смешиваются — грязь, отвращение, непристойность.Клоун выступает, у него еще цветнее маска, с большой улыбкой — до ушей.Красные волосы, смертельное, бледное лицо, огромный красный нос — типичность образа, потеря индивидуальности, смешения с толпой.Бесконечный цикл — смех и плач, смех и плач… Время идет, оно не вернется, не остановится, не побежит назад, оно будет идти, безостановочно, никто не проснется, никто, все спят.Проснитесь.Кто-нибудь.Нет ответа. Сон. Один лишь мучительный сон.Проснитесь — и вы увидите.Куда я иду?Быть может,во тьму. … Дорога кончилась.Виталий Афанасьевич все продолжал идти, сам не зная, куда.