Какой ты хороший!

      — Какой ты хороший! — сказала Шиго.       В номере на маленьком столике стояла ваза с фруктами и шампанское в ведёрке со льдом, стандартный набор, как будто он сверялся с рекомендациями из мужского журнала о первом свидании. Да и сам заказанный им номер был очень мил и уютен, но выглядел так, как будто числился в списке номеров для романтических свиданий из приложения к инструкции для администраторов гостиницы. Но об этом Шиго решила ему не говорить. С правдой и откровенностью у неё с детства были особые отношения.       В детстве она была очень правильной, очень милой и послушной девочкой. Родители учили её говорить всегда только правду, зарабатывать на жизнь только честным трудом. Но если плоды трудолюбия были пусть не обильны, но почти не обманывали Шиго, то правдивость и откровенность нередко платили ей одними лишь огорчениями. Не она одна так воспитывалась, и все как-то находили баланс между правдой и ложью, но подрастающей Шиго эта простая людская наука давалась особенно трудно. И если по работе чувство долга порой помогало ей отодвинуть в сторону стремление говорить одну лишь правду, то в делах любовных ей не на что было опереться.       Всё в её жизни шло противоположно тому, чему её учили. Наверняка родители хотели, чтобы она была честной в первую очередь с друзьями и родными, но проявлять свою откровенность с ними оказывалось сложнее всего. С врагами в этом плане было куда проще. Кто бы мог подумать, что люди могут так бурно реагировать на правду! Порой бывало и так, что слишком обиженные пытались потаскать её за её крепкие длинные волосы, но она оказалась очень талантливой в спорте, надеждой школы, чемпионкой города по дзюдо, и ей стало многое прощаться. А потом, после упавшего на них метеора, они с братом стали опорой порядка во всей школе, и дела почти наладились, но друзей, которым она могла бы без опаски говорить правду, так и не появилось.       Вершину абсурда в проявлениях своей привычки быть откровенной она ощутила, когда отношения с братьями накалились настолько, что ей пришлось с ними расстаться, и устроивший ей временную вписку в анархистский сквот знакомый социальный активист, еврей, очкарик, которого явно привлекала к ней не столько её душа, сколько другие части её спортивного тела, просветил её по части принятых у троцкистов моральных принципов. На их «борьбу пролетариата за свои права» она не клюнула, она уже слишком обожглась на своей совместной с братьями борьбе за всеобщую справедливость, но троцкистский принцип деления мира на своих и чужих, заботы и честности для товарищей по борьбе и готовности в борьбе с врагами добиваться своего, думая об эффективности, а не о морали, просто идеально лёг на её душу. Их принципы создавали ей хоть какую-то надежду найти порядок в путанных людских отношениях. Хотя тут всё зависело от того, кого считать своими. Братьев "своими", вместе с их надоедливой борьбой со злом, ей считать уже не очень-то хотелось. Как раз перед этим потерпела крах её первая любовь, где её доверчивость обернулась тем, что её в наглую использовали. Это было ужасно, она не могла думать ни о чём, кроме своей обиды, и, возможно, стала немного резковата. Но если они братья, почему она не услышала от них ни слова поддержки? После ухода из дома, по крайней мере, она перестала быть всем должна и во всём виновата. Возможно, она бы оттаяла, возможно, она даже поддалась бы на желание очкарика её утешить, возможно, она даже нуждалась в этом, но очкарик свалил, не выдержав её правдивости, и оставив открытым вопрос о том, кто для неё — свой, а кто — чужой. Тем временем обстановка вокруг неё в сквоте начала накаляться не хуже, чем с братьями, и в какой-то момент она сорвалась, решив с треском порвать с прошлым. После устроенного ею грабежа и погрома в супермаркете мэра города ей полегчало, но за такое удовольствие ей пришлось заплатить ордерами на розыск и арест, выписанными властями всех штатов, которые она посетила в поисках прибежища.       Теперь, когда она подписала трудовой контракт с приютившим её Драккеном, вся её жизнь оказалась посвящена работе. Ей было приятно чувствовать своё превосходство перед босом и окружающими, знать лучше него, что и как надо делать, знать его зависимость от себя, и в то же время оставаться простым исполнителем, у которого не болит душа за результат. Ей было приятно, что работа позволяла ни с кем не считаться, быть практически одиночкой, не решать сложные проблемы людских отношений. Она наловчилась дозировать правду так, чтобы вызывать точную предсказуемую реакцию, а потом гасить возмущение жертвы взвешенным воздействием своих кулаков и файерболов. И всё-таки самая прелесть была в умении балансировать на грани, когда босс вот-вот сорвётся, и неизвестно, удастся ли вернуть его в правильное русло. Вчера она всё поставила на карту, уйдя в отпуск. Если босс справится без неё и захочет изменить правила игры… Что же, контракт-контрактом, но всё в нём не пропишешь… Тогда этот взрослый мальчик, с которым она только сегодня познакомилась на курорте, станет ей утешением… Хотя бы на время. Эх, где же вечная любовь, о которой она раньше мечтала?       Шиго аккуратно, так, чтобы он не перехватил её взгляд, оценивающе оглядела молодого человека. Волнуется. Да, она будет у него первая. Недавно начал качаться. Наверно, тоже в мужском журнале совет про то, как покончить со своей девственностью, прочитал. Кажется, он только что из спортзала, сразу после душа. Это хорошо, Шиго любила крепкие объятия. Что же с ним не так, за что же его избегали девушки?       Они сели рядом. Шиго медленно потянула его к себе, и ощутила его дрожь. Боится. И хочет её, и боится начать. Как бы он не перегорел, тогда вечер будет испорчен. Она наклонилась к нему. Она ощутила, как жар от её сосков заполняет грудь, и коснулась его груди своею. Ого! Вот это жар! Он вздрогнул, потом замер и вдруг схватил её за руку. Она сделала паузу и медленно опустила свою руку вниз, ниже его живота. К своему удивлению, её рука не коснулась там ничего твёрдого. Вот это да! Неужели импотент? И тут же отбросила эту глупую мысль. Он девственник, просто он девственник, как он может быть импотентом в таком возрасте! Так и есть, слишком долго ждал, перегорел. Придётся ему помочь. Она медленно приподнялась, грациозно выгнувшись, и придвинула столик ногой. Она не знала, как открывать шампанское, и он взял это на себя. Полусладкое. Любой журнал о свиданиях порекомендует его для девушки. Она не пила, естественно, но как-то ей дали текиллу, когда она сильно промёрзла во время предвыборной агитации. С тем типом. Жуткий самогон, который невозможно было проглотить без соли. В тот день она лишилась девственности. Но та сивуха сейчас была бы к месту — она отшибала мозги начисто. Как раз чтобы не думать о том, что будет после отпуска.       — Спасибо, моё любимое, — сказала Шиго.       Опять всё наоборот. Она врёт именно потому, что хочет завязать с ним отношения. Вероятно, это закон жизни, что социум связывает не честность, а ложь. Впрочем, она не так уж и надеется, что будет с ним вечно. Потом он устанет стараться ради неё, начнёт дозировать усилия, попытается переделать её ради своего комфорта. Каковы бы они ни были, к ним привыкаешь. Хочешь испытывать прежний экстаз от слияния с ним, а этого уже нет, ты просишь, а он не даёт, и ты становишься зависимой от него. Очень важно успеть разлюбить первой. А пока их отношения только строятся, и чтобы он захотел быть с ней, ему нужна её ложь.       Они выпили. Она не была уверена в нём, и незаметно сыпанула ему в шампанское чуток «экстази». Медимамфетамин, наркотик, а что делать? Ну не любит она стимуляторов, и раз так, придётся вместо этого подбодрить его. Чтоб сразу не заснул, а потрудился над ней подольше. Потом он, конечно… но это не её проблема. Телевизор был включён на канал «для взрослых», и на его экране потихоньку разворачивался сюжет порнофильма. По телу шло тепло, слегка закружило голову. Он тоже чуть расслабился, по крайней мере она уже не чувствовала его дрожи. Медленно-медленно она взялась за ремень его брюк. Он было дёрнулся, но она быстро и аккуратно приставила к его горлу пальцы и вынудила медленно повалиться на кровать, где они сидели.       Член его был хорош. Она потихоньку стянула с парня штаны, и выложила его мужское достоинство на ладонь. Прилично. Почувствовав её руку, в нём начала пульсировать жизнь. Она только коснулась его кончика губами, и он стал набухать. Возможно, его даже не потребуется брать в рот. Но даже если так, ей не было бы противно. Он был чист, от него пахло лосьоном. Шиго охватила его член губами и тронула кончик языком, парень дёрнулся и вскрикнул, и она чуть шевельнула пальцами у его горла, чтобы он не шевелился. Она представила, как это будет дальше, каков его член будет во всём его великолепии, как он войдёт в неё, и они будут наслаждаться долго, раз за разом доводя её до оргазма, раз, другой, третий, он будет помирать от усталости, но будет продолжать, ещё и ещё. И, всё ещё работая над его членом губами, она вдруг улыбнулась. Она представила, как он потом, на какой-то день представит себя хозяином положения, попробует предъявлять претензии, и как она тогда будет его осаживать. Не только он тогда привыкнет к ней, она тоже будет знать его слабые места, все его нелепости, всё, в чём он никому всю свою жизнь не решался признаться. Он, наверно, доставит ей немало веселья, пытаясь отбиться от её метких, жалящих ядом замечаний, но тем лишь всё больше чувствуя свою глупость.       Всё было готово. Она согнула колени и села на его бёдра, одновременно стягивая с себя зелёный топик. Её набухшая грудь освободилась, и он судорожно вздохнул, как глотнул, глядя на неё, а она уже стягивала с него рубашку и одновременно сдвигала трусики в сторону, чтобы они не мешались. Пора было приступать к делу.