Past Future

Барри 27 лет. Гормоны давно отыграли свое, давно закончились мокрые сны, давно стерлась та острота чувств к Айрис, на смену к бешеным эмоциям пришло спокойное теплое желание завести семью. Детей. Прекратить это безумие вокруг, с мета-людьми и постоянно предающими спидстерами и, наконец, жить по-человечески. Барри внушает это себе, пока торопливо отстирывает трусы после сна, в котором принимал участие он, кровать и, чтоб его, Харрисон Уэллс. Не то, что бы Барри был как-то особенно заинтересован в отношениях с людьми своего пола. Во всяком случае, в тот период, когда остальные "экспериментируют", он давно и прочно был влюблён в Айрис, поэтому его не интересовали ни другие девушки, ни парни. Конечно, про доктора Уэллса он знал, восхищался им, хотел познакомиться - но только с целью получить знания. Правда, ровно до того момента, как не увидел его вживую, после девяти месяцев комы. - Черт тебя дери! Барри ненавидит, просто терпеть не может вспоминать, что он почувствовал, когда увидел Харрисона. Старается лишний раз не думать о той беспомощности, которую никак не преодолеть. О той благодарности, что он испытал, когда узнал, кто его спас. О том идиотском щемящем чувстве, которому он не сразу смог дать имя, а когда смог, то совершенно беззастенчиво устроил истерику наедине с собой. Нет, Барри смог бы пережить влюбленность в мужчину, даже если бы он не ответил взаимностью или отверг. Барри смог бы проглотить гордость и делать вид до скончания веков, что ничего не произошло. Барри смог бы, наверное, вообще никогда не признаваться, что влюблён - если бы только Харрисон не вел себя так, будто изо всех сил подталкивает несчастного парня открыть свои чувства. Наверное, это было тогда изощренной издевкой. Таким омерзительным способом причинить Барри еще больше боли, когда вся правда вскроется. Так или иначе, однажды звезды сложились, как надо - не совсем, конечно, понятно для кого - и Барри просто выпалил всё, что чувствует, старательно избегая смотреть в сторону Харрисона. И тот мог его оттолкнуть. Мог соврать о том, что не понимает или перевести всё в шутку. Мог - но не стал. Барри всхлипывает совершенно неожиданно для себя. Когда он успел начать плакать, стоя посреди ночи в их общей с Айрис ванной, под шум воды в раковине? Как в мелодрамах с плохим сюжетом, честное слово. Айрис. Любовь к ней отошла на второй план в тот момент, когда Харрисон впервые улыбнулся ему, еще лежащему на больничной кровати. И окончательно стерлась вместе с первым осознанным прикосновением чужих рук к его коже. Барри тогда едва не умер от сердечного приступа, стоило доктору Уэллсу взять его за запястье и потянуть на себя. Потом похожее по силе чувство рвало Барри изнутри, когда он смотрел на исчезающего Эобарда, и только чудовищное усилие воли не позволило ему выть от боли и ужаса посреди этого холодного гулкого тоннеля. Но это было потом. Тогда, в первый раз, Барри задыхался от удовольствия, от нежности, которую никак не мог выразить, и поэтому беспорядочно шарил руками по телу Харрисона, коротко и быстро целовал его лицо. И получал те же чувства в ответ, пусть и с поправкой на некоторую сдержанность. Возможно, это было лишь притворством. Возможно, не было. Сейчас не узнать. Барри стискивает край раковины и так сильно сжимает зубы, что начинает болеть голова. Мысли скачут, тело дрожит, душа разорвана на куски - не человек, не герой, не Алая Вспышка - просто развалина, наспех склеенная из фальши. К ванной тихо, почти бесшумно подходит Айрис, но так и не решается постучать. Спустя мучительные две минуты она возвращается в кровать и затихает. Барри благодарен ей за то, что не пришлось снова врать. Когда всё открылось, было больно. Было так невыносимо, что хотелось вырвать себе сердце лично и облегчить Эобарду задачу в будущем. Хотелось резко изобрести устройство, что удалит из воспоминаний его (жестокие) руки, его (лживые) губы, его (ледяные) глаза. Залезть себе в мозг и воспоминание за воспоминанием удалить всё, что так или иначе относится к Харрисону. К Уэллсу. К Эобарду Тоуну. Как жаль, что такое возможно только в фильмах, хотя с их уровнем развития технологий давно пора научиться помогать лечить разбитое сердце. Обычно, в этом деле помогает алкоголь и пьяные жалобы друзьям, но когда ты супергерой Флэш и влюблён в опасного убийцу - дело принимает совершенно иной оборот. - Хоть одно твое слово было правдой? - Барри больше не может обращаться к Харрисону - Эобарду - на Вы. - Ты хотя бы на секунду полюбил меня так сильно, как об этом говорил? - Харрисон - Эобард! - бросает короткий взгляд на едва сдерживающегося от слез Барри и фальшиво улыбается. - Я всегда любил тебя так сильно, Флэш. Барри… От этой чертовой лжи или правды? - в глазах темнеет, в груди жжет так сильно, что Барри кажется, что у него самый настоящий сердечный приступ. Всё равно Барри не хотел, чтобы он умер. Барри хотел бы эгоистично запереть его в клетке и ходить к ней каждый день, чтобы смотреть в эти голубые глаза и видеть беспомощную ненависть - да, тогда бы Эобард открыл бы свои истинные чувства - и спрашивать: "Тебе больно? Так же, как мне?" Он мог бы даже не спрашивать, просто видеть это, знать, ощущать каждой клеточкой тела. Наверное, Барри даже смог бы убедить себя, что ему нравится происходящее, и он чувствует удовольствие от мести. Что угодно, но не вот так, как получилось. Наверное, тогда в тоннеле Барри слишком сильно попросил вселенную, и она откликнулась. Потому что иначе не объяснишь, зачем появился Уэллс с другой земли, которого Циско мстительно назвал Харри, несмотря на явное недовольство последнего. Ну, и этот Уэллс, конечно, принес с собой неприятности, которые едва не убили Барри, самого Харри, его дочь, а еще куче народа повезло намного меньше. Но помимо этих проблем, была возможность. Была надежда, что все станет почти как раньше, пусть это будет и суррогат. Но Барри даже не успел спросить, он только подошел с этой мыслью и получил сочувственное "Я не тот Харрисон, что тебе нужен". До этой минуты Барри даже не знал, что Харри - этот скрытный и подозрительный человек - может сочувствовать. Наверное, попытка была действительно жалкой. Наверное, Барри достаточно жалок, чтобы все равно просить человека с лицом его предателя и убийцы обнять его хотя бы на одну секунду. Этот Харрисон Уэллс (не Эобард даже на полпроцента) качает головой и лишь мягко сжимает плечо Барри. Эобард из будущего смотрит на него с улыбкой, но пока еще без этого “тайного знания”. Барри немного легче дышать от осознания того, что этот Тоун пока еще не имеет над ним власти, не может задеть своими словами или действиями. Во всяком случае, он так думает, пока не подходит ближе к клетке и не слышит обращенные к нему слова. Я был одержим тобой. В животе закручивается тугой узел из страха и боли. Эобард, может быть, пока не знает о том, как задеть Барри наверняка, но у него это выходит интуитивно. Барри внезапно становится интересно, в этот ли день Тоун решил, что заставит пока безымянного для него парня привязаться к себе во всех смыслах, чтобы потом ранить, как можно сильнее. Или это пришло ему в голову уже после, когда они “познакомились” после удара молнии. Это не особо важно, нет. Просто хочется знать, насколько этот человек беспринципный. Как будто это имеет какое-то значение. Эобард будет частью Барри всегда. Это не изменить. Харрисон - Эобард Тоун - из прошлого выглядит ровно так, как Харрисон с Земли-2. Правда, он оказывается достаточно умен, чтобы понять, что перед ним не его Барри (на этих словах не его Барри давится воздухом, и Харрисон это замечает). Он садится на корточки перед прикованным к коляске парнем и широко улыбается. Барри хочется ударить его так сильно, что бы кровь забрызгала белые стены. Так тебе больно там, в будущем? - он проводит пальцами по гладкому подбородку Барри и явно наслаждается тем, как тот отшатывается. - Ты никак не можешь пережить то, что я с тобой сделал? Барри хочется заорать. Хочется убедить этого ублюдка в том, что всё у него в порядке, не осталось никаких чувств, никакой боли. Но под взглядом этих безжалостных голубых глаз лгать не выходит. Как не выходит и отодвинуться еще дальше, так далеко, чтобы Харрисон (Эобард) не смог прикоснуться к нему. Поцеловать. Буквально насильно, клещами, окровавленными и накаленными, вытащить всё то, что Барри скрывает. И Барри достаточно жалок, чтобы отвечать. Его руки такие же жесткие и шершавые, как Барри помнит. У него такие же сухие, обветренные губы. Такой же запах. Вкус. Барри послушно разводит ноги, он позволяет - как будто может что-то запретить - Харрисону прижаться к себе, целовать, трогать. Тело вспоминает все прикосновения и откликается привычными ощущениями, но кроме удовольствия Барри чувствует оглушающее чувство вины. Не за то, что так низко упал, нет. Он сочувствует этому Барри, самому себе из настоящего, он сочувствует тому, насколько этот Барри - да это же ты сам! - доверчивый и наивный. У Эобарда нет ни малейшего колебания, ни секунды сомнения, когда он раздевает Барри, когда он трахает его, все еще прикованного к креслу на полу. И Барри ненавидит себя за то, как стонет, всхлипывает, как старается свободной рукой погладить, да хотя бы просто дотронуться до его кожи, как можно чаще. В этой ситуации нет чести, нет необходимости отвечать, потому что Тоун не убьет Барри, даже если тот притворится бревном, но проблема в том, что Барри давно потерял остатки достоинства в бесконечной войне с собой. - Зачем тебе надо было… всё это? Ты и так спишь с… Барри. Со своим Барри. - Просто сделал тебе одолжение… Ты буквально умолял меня. Барри передергивает от того, насколько он самодоволен. И от того, что за всем напускным превосходством неожиданно в глазах Эобарда проскальзывает чувство вины. (Ну и еще немного от того, насколько этот самодовольный говнюк прав в том, что Барри хотел его даже в такой ситуации). Смотреть в лицо Эобарду из прошлого физически больно. Барри садится напротив клетки, в которой тот заперт, и рассматривает чужое лицо. Он выглядит совсем не так, как должен бы, однако улыбка (скорее хищный оскал) и интонации совершенно те же. Ты никогда отсюда не выберешься и никому больше не навредишь. “Особенно мне”. Тоун улыбается. Барри сжимает кулаки так сильно, что ногти впечатываются в кожу ладоней и почти ранят тонкую кожу. Ублюдок. Мерзкая тварь. Ты ведь всё помнишь. Помнишь, что говорил мне. Что ты делал со мной. Боль, кажется, становится прочной частью его существования. Особенно плохо, когда Барри видит искры того интереса и тех чувств в глазах Эобарда. Как будто не было предательства, не было самозабвенной каждодневной лжи на протяжении года. Как будто все еще можно исправить. Барри ненавидит себя, но под кожей буквально зудит от желания поверить и открыть клетку, чтобы исправить прошлое и будущее. Признаюсь, в постели с тобой было неплохо. Но, Барри, ты все равно скоро забудешь. Как и все остальное. Барри отшатывается от прутьев, к которым подошел слишком близко, достаточно для того, чтобы Тоун смог прикоснуться к его пальцам. Как будто током бьет от насмешки в голосе, от улыбки, в которой нет и крупицы тепла. Снова дразнит, ковыряя едва покрывшиеся коркой раны. Как же я тебя ненавижу. Мне ты соврешь, а себе как? Или ты повторяешь это утром и вечером перед зеркалом, чтобы поверить? А потом Эобард снова убивает его мать. Барри почти не позволяет поцеловать себя перед тем, как оставить на крыльце своего дома, как несчастного брошенного щенка. Почти. А теперь ХаЭр. Барри немного забавляет то, как он не похож на предыдущих Уэллсов, то, как он старается быть моложе, чем есть, будто есть возможность спрятаться от своего возраста. Барри немного забавляет то, как он восторгается буквально каждой вещью, которая вообще не должна никого восхищать. Барри совсем не смешно от того, как сильно ему хочется защищать этого человека от опасностей. Потому что впервые Харрисон не умнее или находчивее команды, а просто человек, который зависит от всех них. И в особенности, от Флэша. - Я не дам тебе пострадать. ХаЭр собирается что-то сказать, а потом его будто озаряет, и его губы складываются в удивленное "о". Даже барабанная палочка, вечно движущаяся в воздухе, замирает. - Ох, Барри... мне так жаль. Барри не нужна его жалость. Он выжидает положенные пару минут, чтобы услышать "Я не тот Уэллс", но ничего не происходит. Они по-прежнему молча стоят посреди кабинета и по-прежнему смотрят друг на друга. - Поцелуй меня. Это срывается с губ так просто, так правильно, что Барри перехватывает дыхание. На секунду кажется, что это его Харрисон, или Эобард, неважно. Пусть в неподходящей молодежной одежде, пусть с дурацкой зубочисткой в углу рта, но его. Главное, пусть молчит. Пусть сохранит это чувство. ХаЭр почему-то выполняет его просьбу. Поцелуй выходит сухим и бесчувственным, но Барри достаточно. Достаточно, чтобы начать рыдать еще до того, как он покинет помещение, позволив увидеть свои слезы человеку, которому до них нет дела. А был ли среди них, одинаковых внешне, тот, кому было не наплевать на то, как Барри плачет? - Я не смогу заменить тебе того Харрисона. Ты ведь и сам это знаешь. Наверное, это к лучшему, что я не психопат, да? Барри слышит нотки заботы в знакомом голосе и улыбается. Ему все равно. Ему нужно, чтобы пальцы поддельного Харрисона зарывались в его волосы и мягко массировали кожу головы. Если очень сильно захотеть, можно почти поверить, что всё как раньше. Поэтому Барри приходит в комнату ХаЭра почти каждый вечер, после того, как все разойдутся по своим домам. Поэтому он привычно раздевается и пытается поверить, что его Харрисон мог быть таким - неуклюжим и чрезмерно осторожным. Потом, ночью Барри снятся кошмары, в которых Эобард нависает над ним, и сжимает его горло руками до тех пор, пока не остановится сердце. Потом Барри снятся кошмары о том, как он сам запускает пальцы в грудную клетку распластанного под ним ХаЭра. Потом ему снится доктор Уэллс, который улыбается своей привычной улыбкой, и осторожно гладит Барри запястье большим пальцем, и говорит то, что стирается из памяти еще до пробуждения. Потом Барри снится, как кто-то трахает его на столе, кто-то со знакомым голосом, знакомым запахом и знакомой хваткой, но он никак не может понять, кто это. Ему снится, как знакомые пальцы гладят его подбородок, тянут за волосы и осторожно давят на шею. Ему снится, как знакомые сухие губы касаются его уха, и знакомый голос едва слышно шепчет "Я тебя люблю, Барри Аллен". Ему снится, как ему больно и хорошо одновременно, но он все равно не знает, кто за его спиной - ХаЭр или Эобард. И ему как-то неправильно, иррационально, но совершенно безразлично, кто. Барри просыпается в слезах, между ног липко, и он, кажется, упал так низко, что уже не помочь. Он возвращается в постель, справившись со своими эмоциями, и убедительно врет Айрис, что сон был про неё - естественно, ловко избежав вопроса о причине слез. Наверное, она просто не заметила. Наверное, он смог её отвлечь своими игривыми намеками о сюжете сновидения. Он убегает под утро, когда уже можно объяснить это неожиданной работой по спасению города и его жителей, и в считанные секунды оказывается в СТАР лабс, но медлит перед дверью в заветную комнату. Обычно Барри приходит сюда только вечером. Но сегодня необычный день. ХаЭр сонно смотрит из-под приоткрытых век, когда Барри забирается к нему в кровать и сворачивается калачиком. Сонно, но вовсе не удивленно, просто принимает как данность, кладет руку поверх талии Барри и мирно засыпает обратно. Забавно, как легко он свыкся с мыслью о том, что придется быть заменителем. Барри немного стыдно, но недостаточно, чтобы прекратить. Барри немного больно, но этой боли достаточно, чтобы всё еще чувствовать себя живым. Пусть и придется всю жизнь довольствоваться иллюзией. Это ничего. Ничего такого, что нельзя было бы исправить старым добрым самовнушением.