Советы, Платья, Чулки и Стандарты

Юри закрыл глаза. Вернее глаза ему закрыл Виктор обеими руками, а сам зашелся в приступе смеха. Очередном. — Юра, только не говори, что ты выйдешь в коридор в этом. "— Выйду, — подумал Плисецкий." "— Пиздец, - не решился озвучить Кацуки, когда ему открылся кое-какой обзор сквозь пальцы супруга на русского фея, который, почему-то, сейчас больше походил на фея, который зарабатывает на жизнь, стоя по вечерам на трассе." Выглядел юная надежда России не благородно. Матерился, перекрывая голосом смех Никифорова еще не благороднее. "— Пиздец, — еще раз подумал Юри, произнося это у себя в голове по-русски, без намека на акцент, — Мне еще адекватный русский попался!" Глупый Юри. Глупый Плисецкий. А Никифоров с камерой. Умный. Хитрый. Продуманный. "— Старый хрыч, — подумал Юра, — разбить бы эту камеру о твою же лыбу. А объективом вместо страпона задницу растянуть." Но камера осталась жива. Отпружинила несколько раз на подушке и была такова. Улыбку так, конечно, не собъешь. Тут или с кулака, или с вертухи. Было бы время, а желание всегда найдется. Зеркало, в которое наконец заглядывает Юра — от пола и до потолка — неожиданно заставляет Плисецкого согласиться со смехом Виктора. Если в таком виде его кто-то узрит (не дай Бог сфоткает (тут разбить камеру Юрочке захотелось внезапно сильнее, чем ебало Никифорова), то придется этого человека убить (хотя с Виктором можно и договориться, или как получится, его не очень жалко)). — Юра, одумайся, — вторит здравому смыслу голос Виктора. Здравый смысл замолкает под авторитетом нахлынувшего штормовой волной гнева. Халат (по росту Юрочки — длинною в пол) обнимает его плечи, скрывая за собой стройную фигуру, и Юра думает — пора прекращать материться — что желает поскорее харе Никифорова треснуть от самодовольства. Спросил совета на свою голову, будто сам не догоняет, как кому-то понравиться. Даже Кацудон молчит и не раздражает присутствием. Юра ему даже немного сочувствует: такого долбоеба терпеть, не зря все японцы такие стрессоустойчивые, словно у каждого свой карманный монстр по имени Виктор Никифоров. Юра думает, что пока Никифоров жив — материться он не перестанет. **** Осознание бъет по голове не хуже обуха. Он, Юрий Плисецкий, золотой призер прошлогоднего Гран При, по совместительству бессменный участник мокрых снов половины юных болельщиц (и не только юных), (и не только болельщиц, если честно) фигурного катания, стоит перед дверью комнаты Отабэка Алтына (бессменного участника мокрых снов самого Юры), в нерешительности занеся кулак, чтоб постучать, в безразмерном гостинничном халате, под которым скрыт сюрприз для очей Алтына. Любому другому при просмотре рекомендуется иметь при себе валерьянку (вдруг с сердцем станет плохо) и зелёнку (удар у Юрочки не под стать няшному фею). Но вообще-то, если разобраться, Отабэк тот еще мудило, как бы Плисецкий его не любил. Встречаться — предложил. Первым — поцеловал. А дальше... Какими друзьями были, такими и остались. Да и то, относительно. Вот например о том, что он неплохо шарит в музыке, Юра узнал случайно на закрытой вечеринке для фигуристов Гран При. Искал как раз этого "золотого" ушлёпка, наткнулся на Милу, которая проходила мимо под ручку с Салой (куда только ее брат смотрит), и отвесила ему комплимент про шикарного парня и кивнула в сторону сцены. Сцены, на которой стоял его Бэка и с видом мастера виртуозно управлялся с вертушками (Юра в диджейских делах не смыслит, но было круто). Извинялся Алтын недели две, пока пресловутый Никифоров не посоветовал подкупить того чем-то сладким или кошачим. Но мало того, что этот мудило вел себя так, будто между ними ничего и не случалось — ни в лифте от первого до пятнадцатого этажа (как только доебистый Яков засос не заметил), ни на набережной, где Бэку неожиданно прошибло на признания, от которых уши краснели, — так еще и был холоднее ледяной глыбы. Как будто рядом с ним спал, ел, ходил, дышал, переодевался в конце концов не Юра — точённое изваяние эталонности, а бабка, закутанная в три паранджи. Юру это не устраивало. Юра решил бороться. Юра громко постучал (для начала) в дверь. За ней послышался шорох. Вместо ожидаемого поцелуя аки приветствия, в Плисецкого воткнулся непонимающий, заспанный взгляд. Юре стало немного стыдно, но все же. — Я к тебе с пижамой, зубной щёткой и всеми вытекающими последствиями. Плисецкий хотел еще халат скинуть, чтоб эффектно, но внезапно (своевременно) вспомнил, что все еще стоит в коридоре, а взгляд Отабэка никак не становится осмысленным, скорее искренне охреневшим. — Ну, проходи, — Юру пропускают внутрь и объятия халата съезжают по хрупким плечам. Взгляд Отабэка становится искренне охуевшим. Нет, Юра выглядел хорошо — по мнению Бэка вообще превосходно. Его ноги обтягивали темно-синие чулки (это Алтын понял, увидев подвязку чулка на бедре в разрезе платья), да, платье! Подчеркивать Юре было, увы, нечего, поэтому в нужных местах оно висело, но, черт возьми, это было платье! А в нем Юра. Самый настоящий Юра в самом настоящем платье. Отабэк вообще не курит и за ЗОЖ, но в этот момент от затяжки бы не отказался. А потом Алтын взглянул на лицо Плисецкого. Краснеть ему было уже некуда, а посему и терять тоже было нечего. — Ты можешь подойти вообще-то, — не то зло, не то смущенно выдал Юра, — даже прикоснуться. Если хочешь. "— Хочу, — подумал Отабэк и шагнул от Юры в сторону." "— Ну пиздец, — подумал Юра и едва не взвыл от досады." Как Плисецкий упустил момент поцелуя, он не понял. Но уже в следующую секунду отвечал Отабэку с не меньшей отдачей, мягко кусая нижнюю губу, и, тут же проводя по ней языком. Руки Алтына несмело оглаживали обнаженные плечи, прошлись пальцами по ребрам и замерли на пояснице. Хотелось ниже, но у Юрочки свои стандарты — схлопотать в лоб можно даже за глупую, по его мнению, шутку. — Плисецкий, а ты знаешь, что в таком виде нельзя приходить к взрослым мальчикам? — Алтын легонько оттягивает его губу, прижимаясь лбом ко лбу. Плисецкий, видимо, после таких поцелуев, ничего не знает. — Так только взрослые способны оценить такой вид, — находится Юра спустя минуту безмолвной передышки. Отабэк думает, что это правда. И еще считает, что рад, что оценивает именно он. А потом смотрит на румянец, выступивший на бледных — Юра из принципа не загорает, ледяной же тигр, а не сбежавший из солярия — щеках и думает, что счастлив. — А где пижама и щётка? — Алтын понимает, что Юра его за такое кайфоломство и задушить может, но вид растерявшегося котёнка того стоит. — Пока только вытекающие последствия, — на этот раз Юра словно был готов к вопросу, потому как отвечает быстро. Бэка думает, что Юра слишком милый для всего этого беспредела. Юра толкает Бэку на кровать. У него свои стандарты.