Ревность

Говорят, что люди влюбляются так же, как падают с лестницы. Это несчастный случай. Доминику кажется, что он действительно упал. Не слабо так приложился о противную, подло выступающую ступеньку и теперь в затылке постоянно горячо пульсирует. Это удушающее чувство не оставляет ни на секунду, особенно ночью. Оно накатывает с двойной силой, так что становится трудно дышать и страх мгновенно вонзает свои острые зубы в беспокойное сознание, пуская опасный яд по венам, парализуя. В моменты подобных приступов Дом действительно не может пошевелиться, ему кажется, что одно неловкое движение и он провалится в пропасть, из которой не выбраться. Хотя кого он обманывает? Он давно на дне. На дне абсолютно голой, темной, безжизненной ямы, в которой царит только чувство беспокойства, паранойи и ревности. Так что да, влюбиться – это как упасть, не осторожно споткнуться о собственную ногу и рухнуть. Жаль никто не говорит, куда ты попадаешь после такого падения. Почему никто не говорит, что наступает после любви? Вот ты влюбился, но это не конец. Нет такого, что все жили долго и счастливо. Совсем нет. Это только начало. И в основном начало мучений. Никто не говорит о тяжелом, перманентом, бесконтрольном чувстве беспокойства и тоски. Потому что ты не можешь быть рядом с объектом своей любви, как хочется. Дом постоянно рядом с Мэттом. Они как сиамские близнецы. Среди каста и съёмочной группы уже стали привычны шутки, что эти двое и в туалет, наверное, ходят вместе. Но это не то, что нужно. Доминик таким образом заменяет нехватку тактильного контакта и более откровенных касаний уже в своих фантазиях. Хотя с прикосновениями у них как раз проблем нет. Шервуд не выпускает Даддарио из поля зрения, блондин всегда в курсе, где и что делает экранный парабатай, а главное с кем. Ребята постоянно говорят друг о друге или упоминают, в основном в каких-то странных контекстах, понятных только им. Почему никто не говорит о страшных, яростных, рвущих нутро на ошметки приступах ревности? Дом ревнует. С наружи этого не видно. Но внутри блондина все клокочет, разрывается и желает вырваться наружу. Ему хочется до остервенения лупасить битой по накрашенным пальцам Шама за то, что тот просто выполняет свою работу - касается великолепного Даддарио своими руками, обнимает его , ласкает, ощупывает. Поэтому часто после таких съемок Шервуд не выпускает Мэтта из рук, в шутку борется с ним или дурачится, приобнимает за плечо, сидит слишком близко, касаясь коленом колена, бедром к бедру. Словно, желая смыть чужие прикосновения своими. Брюнет, кажется, все понимает, позволяя совершать с собой подобные вольности, отвечая другу взаимностью и лишь пока тот не видит, прикрывает глаза, словно, ему больно, как делал это его персонаж Алек, когда обнимал Джейса. Мэтт сам зависим от физического контакта с товарищем, ему уже даже некомфортно, если Дома нет рядом. Шервуд постоянно тусуется у него в трейлере, они вместе едят, снимаются, тренируются, гуляют, развлекаются. Если обернуться, то это ироничное существо с длинной челкой постоянно где-то по близости. Мэтта не бесят шутки Доминика, его подколы, едкие замечания и иногда переходящие за грань пранки над остальными. Дом именно такой, каким Мэтт никогда не был и каким ему никогда не быть. И это замечательно. Потому что они, словно, две половины чего-то важного и прекрасного, когда их соединяешь, то видишь картину целиком и от ее великолепия нельзя оторвать глаз. И поэтому Даддарио принимает друга таким, какой тот есть и Шервуд отвечает брюнету взаимностью, относясь только к нему бережно, с трепетом и безграничной любовью. Нет, это не значит, что блондин не любит остальных ребят, они почти, как семья, каждый из каста замечательный и является ему близким человеком, но такого единения душ Дом не чувствовал еще ни с кем за всю свою жизнь. Наверное, есть нечто судьбоносное в том, что им достались персонажи, которые близки до того, что страдают физически, если не находятся рядом. И скорее всего, многое ребята переняли из своих ролей, но именно этот момент их так и сблизил. Дому хочется нафиг навсегда заклеить рот Гарри, чтобы тот не мог целовать Мэтта. Шервуду стыдно признаваться самому себе, что у него есть желание покалечить хорошего, доброго, отзывчивого человека за то, что тот выполняет свою работу. Нет в этих сценах на самом деле никакой романтики, сплошная механика. Надо правильно встать, правильно положить руки, правильно вытянуть губы и химии между ребятами Дом тоже не видит. Но ревнует. Потому что хочет быть на месте Шама, потому что так или иначе хочет ощущать тепло шикарных, пухлых губ Даддарио на своих, хочет ощущать их мягкость, их умелое касание. Когда снимают очередную сцену поцелуев малека, Дом закрывается в своем трейлере и мечется по нему, как тигр в клетке. Ребята редко уходят с площадки даже, если отыгрывать не их очередь, наоборот, помогают, чем могут или просто общаются и дурачатся. Но не в этот раз. Когда Шервуд видит, как Гарри привычным жестом очень ловко притягивает к себе за грудки Мэтта, уверенно касаясь его губ, парень до боли зажмуривает глаза, а потом, смотря совершенно в другую сторону, на ходу бросает остальным, что пойдет передохнуть к себе в трейлер, не замечая, что практически бежит с этого места. Как и не замечает удивленного и встревоженного взгляда Альберто себе в спину. Забегая в трейлер, Дом громко хлопает дверью и садиться на диван, роняя лицо в свои ладони, зарываясь пальцами в светлую шевелюру, портя всю работу гримеров. Хочется кричать, громко, чтоб сорвать глотку, но что-то мешает даже сделать полноценный вдох. Шервуду самому страшно от своей реакции, он не может понять, как докатился до такого, как он убежденный натурал, совершенно счастливый в своих отношениях с любимой девушкой, не в состоянии больше жить без этого высокого, невероятно красивого, странного парня с безумной жестикуляцией. Через несколько минут неожиданно дверь снова открывается, впуская в помещение яркий, дневной свет и на пороге появляется Мэтт, у которого на лице застыло слегка удивленное выражение. Он медленно поднимается по ступенькам и аккуратно прикрывает дверь. Дом смотрит на него снизу вверх, все еще сидя на диване, не моргая. - Мне сказали ты как-то резко удалился со съёмочной площадки. Решил проверить, все ли у тебя хорошо? – в голосе друга столько заботы и эти привычные ленивые нотки, от которых щекотно в низу живота. Блондину хочется сказать, что нихрена с ним не хорошо. Хочется почему-то накричать на это невинное, искренне непонимающее в чем дело создание, стоящее перед ним, но Доминик не может. В чем Мэтт виноват? В том, что коллега по съёмкам сходит по нему с ума, как тринадцатилетняя девчонка, коих в личных фанатках теперь у Даддарио целая армия? Шервуд прикрывает глаза, опуская голову, утыкаясь взглядом в пол. Он пытается погасить нехорошее, жалящее пламя в груди, которое с новой силой разгорелось при виде брюнета. Мэтт встревожено хмурит лоб и садиться перед другом на корточки, пытаясь заглянуть тому в лицо. - Что-то и правда случилось? – тихо спрашивает Даддарио. Дом медленно поднимает голову и смотрит на товарища в упор. У того влажные, слегка приоткрытые губы, по которым Мэттью быстро проводит кончиком языка – знак волнения. Нахмуренные брови, он моргает и Шервуд путается в мыслях, замечая, какие длинные и пушистые у парня ресницы. Взгляд внимательный и встревоженный, направленный прямо на блондина, он готов выслушать, готов помочь в чем угодно, он не оставит. Самый настоящий парабатай. В сознании Доминика, словно, прорывается плотина и весь поток нежности, невероятных размеров теплоты и желания быть рядом с Мэттом ударяет тому прямо в грудь, блондин чувствует этот неимоверный силы удар, испугавшись, что кажется, услышал хруст собственных ребер. Перед глазами встает пелена, запах Даддарио родной, манящий, вкусный окончательно мутит разум, Дома уже трясет, как нервно больного, он боится того, что хочет сделать, того, что точно сделает, потому что сдержаться сил нет никаких. Он хватает Мэтта за ворот черной куртки и резко притягивает к себе, практически роняя себе на лицо брюнета. Парни больно сталкиваются носами, но Шервуд не замечает этого, только сильнее стискивая Даддарио за грудки, впиваясь в мягкие, пухлые губы друга, шире разводя собственные ноги, чтобы туловище Мэттью более плотно прижималось к его собственному. В голове Доминика взрываются фейерверки, ему горячо, сладко и страшно одновременно, он прикусывает нижнюю губу товарища, кажется, сильнее, чем следовало и проникает жарким языком тому прямо в рот. Мэтт не двигается, он застыл, как ледяная статуя, опустив руки по швам, даже не моргая, ощущение, что превратившись, в картонную версию самого себя. Можно взять под мышку и унести, куда хочется. Но Шервуд пока не обращает внимание на такую мелочь, он дорвался до столь желанного и запретного и не разочаровался. Теплые губы Даддарио были изумительными на вкус, словно, карамель. Их хотелось сосать, лизать, прикусывать, не останавливаясь никогда. Что, кстати, брюнет безропотно позволял делать. В какой-то момент, не получая, хоть какой-то отдачи, пусть даже негативной, Дом злиться. Это уже больше походит на насилие. Как говорится? Если не можешь ничего сделать, то расслабься и получай удовольствие? Это сейчас делает Мэтт? Терпит, когда кончится экзекуция? Дом яростно рычит тому прямо в рот, решаясь выкинуть козырь, который работает безотказно. Он впивается пальцами тому в густую шевелюру на затылке, больно тянет назад, заставляя запрокинуть голову, лаская подушечками пальцев кожу головы, чтобы Даддарио не испугался окончательно. Конечно, странно думать, что взрослый, сильный и умный парень, как Мэтт мог испугаться подобного и то, что Дом до сих пор не схлопотал по роже, скорее всего, заслуга шока, в котором все еще пребывает брюнет и желания самого Даддарио не покалечить друга, пусть даже тот творит какую-то полную херню. Но Дом пользуется этой слабостью и медленно, откровенно пошло проводит языком от ворота футболки до самой скулы Мэтта, оставляя на черной руне влажный след. Он прикусывает мочку уха, слегка задевая коленом пах парня. Брюнет тихо стонет, сквозь зубы, но Шервуду этого достаточно, потому что это знак, того, что приятно не только ему одному. Боже, приятно? Да разве это слово может описать то, что Доминик сейчас чувствует? Да в мире нет таких слов. Блондин начинает резко снимать куртку с друга, на секунду мешкаясь, когда понимает, что Мэтт ему помогает. Когда куртка летит на пол, Даддарио неуверенно притягивает к себе Дома за шею, аккуратно касаясь его губ своими. От этого осторожного, мягкого, почти заботливого жеста Шервуду хочется плакать, потому что это так по-особенному, все, что сейчас делает Мэтт так по-особенному, каждое его легкое, изящное движение. Дом понимает, что просто горит изнутри, что возбужденный член больно упирается в грубую ткань плотных джинс, что в голове полнейший туман и только противные молоточки от дикого возбуждения больно бью по вискам. Брюнет почему-то кончиком языка ласкает уголок губ друга и эта одна из самых интимных вещей, которая когда либо происходила с Шервудом. - Нам возвращаться пора…- тяжело дыша, произносит блондину прямо в губы Мэтт. Доминик упирается лбом в лоб Даддарио и тот большими пальцами ласкает Шервуду шею, по-прежнему не убирая от нее своих ладоней. - Иначе нас будут искать …- тихо добавляет парень, прикрывая глаза. - Я знаю – качая головой, отвечает Дом, пытаясь успокоить собственное сердцебиение, боясь, что этот жизненно важный орган сейчас выпрыгнет у него прямо изо рта. Мэтт нехотя отрывает свой лоб и руки от друга и открывает глаза. В них ни капли злости, осуждения, сожаления или жалости. Это было самым главным для Дома. Только карие – зеленое переливающееся и сверкающее море, глаза, от которых невозможно оторваться. - Прости меня – зачем-то тихо произносит Доминик, поправляя челку привычным жестом. - Тебе не за что просить прощения. Если бы ты не сделал этого, я бы сам никогда не решился. Даддарио быстро накидывает на себя куртку сумеречного охотника, которую они непонятно зачем снимали и выходит из трейлера.