Руки мистера Грейвса

Лучше всего на свете Криденс знает руки. Ладони, если точнее. Свои, в первую очередь. Криденс не поднимает голову, не смотрит в глаза — Криденс разглядывает ладони. Он знает каждое пятно — красное, с облетающими чешуйками кожи: Криденс не носит перчаток, оттого ладони просто трескаются на морозе. Есть ещё белые и розовые пятна, гладкие и уродливые: это ожоги, Криденс уже сотню раз обжигался. Хотел поднести замёрзшие руки ещё ближе к печке. Упрямо держал зажжённую спичку, пока раскалённая головка не падала на пальцы. Один раз даже смог стащить полусырую булочку с противня, правда, на запястье остался длинный косой след. Ещё есть царапины. Их особенно много на внутренней стороне ладони: Криденс часто падает на улице. Мелкие камушки и грязь застревают в свежих бороздах, царапины часто воспаляются, и от них остаются шрамы. Шрамы тоже есть. Их много. Они пересекают пальцы, перекрещиваются на ладонях и ныряют за манжеты. Они просто есть. Криденс их знает, но думать о них не хочет. Криденс лучше всего знает свои ладони: лучше, чем потрескавшийся потолок над его кроватью, лучше, чем края маленькой дырки в наволочке, которую он упрямо расширяет пальцем. Лучше, чем текст с листовок. Пожалуй, даже лучше, чем некоторые псалмы. Криденс, как правило, смотрит на ладони. Только на ладони. В лицо смотреть не хватает смелости. Когда он раздаёт листовки, всё, что он видит — это море рук: в мужских и женских перчатках, с зонтами и чемоданами, с кирпичной пылью под ногтями или с идеально белой кожей. Криденс живёт в этом море рук, Криденс — костлявая длинная рыба в этих волнах, качается, шатается от толчков, закрывает глаза и слышит шум грязного городского океана. Когда рыба-Криденс умрёт, он опустится на дно, на самое дно. Сначала всплывёт к бурой пене, а затем снова утонет. У рыб не бывает ладоней — не бывает же, верно? Но шрамы могут быть и на плавниках, а свои шрамы Криденс знает очень хорошо, может мысленно вычертить их на внутренней стороне век, а даже если старых отметин не окажется — его плавники быстро соберут новые. У Криденса отличный талант собирать шрамы. Криденс думает об океане, он точно видел океан с очень большой высоты, только из глубины ещё не смотрел. Поэтому ладони мистера Грейвса сначала кажутся обычным всплеском в безграничном море рук. *** Криденс, пожалуй, мог бы назвать три очевидных факта о самом мистере Грейвсе и сотню скрытых — о его руках. Мистер Грейвс ходит в дорогих перчатках, но всегда снимает их, когда видит Криденса. Иногда — держит одну руку в кармане, а с другой стягивает перчатку зубами. И это совсем не выглядит смешным. Или чем-то таким. Странным. Вероятно, у него складной нож в кармане. Мистер Грейвс — загадочный и опасный человек, может, он не убирает пальцы с оружия. Криденс видел, точно видел: у него на правой ладони глубокий рваный шрам. Как от колючей проволоки: такие сейчас встречаются довольно часто. Мистер Грейвс был на войне, где же ещё он мог так зацепиться? У этого шрама неровные стянутые края, словно кто-то с мясом выдрал кусок этой проволоки из пострадавшей руки. Мистер Грейвс полностью контролирует свои руки. Они мягко ложатся на плечи Криденса, уверенно поднимают воротник пальто, как-то особенно небрежно подтягивают узел галстука. Криденс, напротив, вечно путается в своих же собственных ладонях, если завязывает что-то — как правило, рвёт, если стремится прикоснуться к кому-то… Нет, не стремится. Нет. Криденс прячет свои ладони в карманах и вздрагивает, когда мистер Грейвс касается его плеча. Конечно, если мистер Грейвс толкнёт его или ударит, Криденс просто не успеет выставить руки перед собой, Криденс упадёт лицом вниз и обзаведётся новым шрамом. Но это не повод показывать свои ладони. Нет. Руки мистера Грейвса красивые и ухоженные, на них даже нет случайных порезов от бумаги. Нет чернильных пятен. Когда Криденс пишет, чернила впитываются в кожу, особенно — в ободки вокруг ногтей, и это совсем не отмывается. Руки мистера Грейвса тёплые. Всегда. Он может снять перчатки на пять минут или на три четверти часа — руки остаются тёплыми. У Криденса пальцы вечно ледяные, даже когда он собирает со всех пустых кроватей одеяла и ложится под этой горой, ладони остаются противно холодными. Криденсу, пожалуй, очень интересно, что будет, если мистер Грейвс сожмёт его пальцы в своих горячих руках. Но это не повод показывать свои ладони, нет. *** Мистер Грейвс не был на войне. Вернее, был, но не на той войне. Шрам — не от колючей проволоки. И мистер Грейвс не носит в кармане нож. У него там деревянная палочка. Мистер Грейвс взмахивает коротким отточенным движением, и Криденс жадно ловит этот жест, эту плотную, но в то же время изящную хватку. Мистер Грейвс говорит, это волшебная палочка. Мистер Грейвс говорит, что магия реальна, что он и есть магия. Так зачем же мистер Грейвс снимает перчатки — чтобы творить магию? Магию. Криденс захлёбывается. Рыба-Криденс тонет, запутавшись в рифах небоскрёбов. Рыба-Криденс даже хочет глотнуть воздуха, хотя это смертельно. — Не так надо было, — бормочет мистер Грейвс, мимолётно запуская пальцы в приглаженные волосы. Уложенные пряди мгновенно распадаются, разлетаются по лбу, а мистер Грейвс на мгновение сжимает левую ладонь в кулак. Криденс даже сейчас замечает: руки мистера Грейвса сильные, но не сбитые в драках. — Мистер Грейвс, — низко тянет Криденс. — Ох, Господи, Криденс, я точно начал не с того. Дай свои руки. — Мистер Грейвс откидывает волосы со лба и требовательно протягивает ладонь. — Нет, — злится Криденс. — Думаешь, я не заметил? — с лёгким оттенком раздражения говорит мистер Грейвс. — Ты и не особо прячешь. Ну же, Криденс, будь хорошим мальчиком. Криденс сам не успевает заметить, как его ледяные пальцы оказываются в сильных и уверенных руках мистер Грейвса. И не может отвести взгляда от исчезающих царапин, пятен, шрамов и ожогов. Ладоням тепло. Все его шрамы. Всё родное, больное и знакомое просто испаряется под горячими пальцами мистера Грейвса. Криденс боится. Криденс паникует. Криденс с трудом подавляет желание пойти и приложить ладони к раскалённому железному листу. Пустые руки — это страшно и непривычно. Как будто Криденса вовсе не было, ничего не было: ни падений, ни холода, ни даже той самой булочки, которую он стащил прямо под носом пекаря. — Все будет хорошо, Криденс, — обещает мистер Грейвс и натягивает перчатки. *** Криденс смирился. Новые отметины появляются на руках едва ли не ежедневно, но мистер Грейвс с лёгкостью стирает их. Пустые руки уже не вселяют такого ужаса, да и сам Криденс больше смотрит на чужие ладони. Ещё несколько фактов о руках мистера Грейвса. Шрам не сводится, потому что он магический. Криденсу очень нравится этот шрам. Уродливый, бугристый — он говорит о том, что мистер Грейвс жил. Выжил. Криденс каждый раз обретает пустые руки, пугающе чистые, словно шанс начать что-то заново. А шрам мистера Грейвса — это подобие якоря. Мистер Грейвс снимает перчатки потому, что творить магию в них нельзя. И есть ещё одна причина, но Криденс её боится: она слишком тёмная. Возможно, мистеру Грейвсу нравится прикасаться к Криденсу. Мистер Грейвс обнимает его. Держит лицо Криденса в своих ладонях. Проводит по позвоночнику, заставляя выпрямиться. Поглаживает пальцами шею. Криденс утыкается носом в плечо мистера Грейвса и замирает. Криденс не знает, что делать: робко подставляться под прикосновения или бежать от мистера Грейвса. Криденс не знает, что собирается сделать мистер Грейвс: сказать, что всё хорошо, оттолкнуть его или?.. — Всё хорошо, Криденс, — шепчет мистер Грейвс, дыша куда-то в макушку Криденса. — Всё хорошо. Руки Криденса безвольно висят вдоль туловища. Ему очень страшно. Ночью он закрывает глаза и рисует свои шрамы. Не получается. Он уже достаточно долго видел перед глазами чистые руки, чтобы забыть все созвездия пятен. *** Проходит некоторое время, прежде чем Криденс понимает, что ему нравятся руки мистера Грейвса. Именно руки: то, как они плавают над искалеченными ладонями Криденса. То, как с них соскальзывают перчатки: мистер Грейвс всё же имеет пагубную привычку сдирать их зубами. И ещё то, как тёплые пальцы притрагиваются к позвонку на шее. Криденс пытается сам дотянуться до того же места, словно выпирающая косточка хранит тепло его рук, но лишь вздрагивает от собственных ледяных касаний. Странно: Криденс водит пальцами по ладони и не испытывает ничего, кроме недоумения и лёгкого раздражения на собственную глупость. Когда мистер Грейвс окунает его ладони в своё безграничное тепло, Криденс дрожит, дёргается и еле сдерживает себя в стремлении податься ближе. Зато его порыв, как правило, осуществляет сам мистер Грейвс: шаг вперёд, тёплые руки крыльями опускаются на плечи, и Криденс вдыхает запах его пальто. Где-то на шестой раз Криденс не ждёт, пока мистер Грейвс поправит свой шарф и скроется за поворотом. И не уходит сам своей угловатой птичьей походкой. И даже не уплывает куда-то в колонии небоскрёбов, вспоминая рыбу-Криденса. — Спасибо, мистер Грейвс, — хрипло выкашливает Криденс и замирает. — Ты славный мальчик, Криденс, — тонко усмехается мистер Грейвс. — Ты заслуживаешь этого. *** Этого. Чего? Избавления от боли? Криденсу не больно. Иногда: когда он заходит с холода и растирает окоченевшие пальцы. Когда Мэри Лу считает, что Криденсу должно быть больно. И еще когда он сидит на куче мусора и ждёт мистера Грейвса, но тот не появляется. И не появится: они договаривались о времени, но Криденсу отчего-то очень хочется верить, что однажды мистер Грейвс почувствует и придёт. Невовремя. Так чего же? Тепла? Стоит только пробиться поближе к печке — и можно сидеть, пока кожа не начнёт стягиваться. Можно нагреть воды и окунуть туда руки. Можно даже схватить железную кружку с кипятком, но это всё слегка не то. Мистер Грейвс тёплый: Криденсу хочется стать очень маленьким, чтобы прижаться к нему всем телом, чтобы мистер Грейвс смог укрыть его под своим плащом. Это какое-то неправильное чувство: стоит подумать о тепле, и становится и в самом деле теплее. Становится жарко и отчего-то стыдно. Этого. Криденс заслуживает этого. Смотреть на магию? Быть частью чего-то запретного, но невозможно прекрасного и высокого? Слушать историю магической Америки и в восхищении искать совпадения с безжизненными фактами? Быть частью истории магической Америки: мистер Грейвс искренне верит, что именно с него, с Криденса может начаться что-то большое, что-то новое и великое. Криденс чего-то заслуживает. Чего-то хорошего. Тёплого. Криденс останавливается на этом, обнимает себя руками и, раскачиваясь, тихо радуется новому внутреннему ощущению. Пожалуй, это странное чувство можно описать только одним словом. Тепло. *** Внутреннее тепло улетучивается невероятно быстро, его не хватает даже на один вечер. Тепло словно струится из открытых ран на ладонях — Криденс не смог сохранить руки чистыми даже час, потому что пришёл домой слишком поздно. Криденс сворачивается под одеялом и тихо всхлипывает. Зачем, зачем мистер Грейвс раз за разом стирает боль с его рук, если источник страданий убрать нельзя? Может, именно сейчас не стоит убирать эти отметины? Может, Криденсу тоже нужен якорь — чтобы Криденс всегда помнил, кто он, кем является и за что должен собирать на свои ладони шрамы? «Ты не такой, Криденс. Ты особенный. Выдающийся. Ты — волшебник, знаешь это? В тебе огромная сила, и твоя мать виновна ещё и в том, что уничтожает возможности проявить её. Ты хороший мальчик, Криденс, хороший мальчик, которому сделали много плохого…» Криденс вспоминает. Всякий раз после встречи он может часами сидеть и воскрешать события, жесты, слова. «Не отворачивайся. Смотри на меня, в глаза смотри и запоминай: я считаю, что ты особенный. Тебе тяжело, тебе больно, но я могу помочь. Я помогу». Мистер Грейвс ищет в нём гордость. Ищет — и не находит. Не найдёт. Ничего не найдёт, кроме слабости, дрожащих рук и глубоко запрятанной тьмы, Криденс заталкивает её как можно дальше, чтобы никогда не вспоминать тех разрушений, которые он творил в детстве. «Ты очень способный мальчик, Криденс, я уверен в этом… твоё обучение принесёт удовольствие не только тебе, но и мне тоже. Я знаю, ты внимательно следишь за мной, когда я достаю палочку, ты всё замечаешь… хочешь подержать? Я уверен, ты запомнил множество жестов, вспомни, что я делал, когда вызвал яркий свет — Люмос Максима, помнишь движение рукой? Сможешь повторить — без слов, разумеется? Очень точное движение, только смелее, Криденс, молодец, ты очень способный мальчик, я горжусь тобой…» Палочка мистера Грейвса была, что неудивительно, тёплой. Она легко ложилась в мокрую дрожащую руку, и Криденс ужасно боялся сжать её сильнее. Боялся — и одновременно хотел стиснуть её так, чтобы на покрасневшей коже остались следы перламутровых узоров рукоятки. Криденс обнимает себя за плечи. Одеяло, как обычно, не греет, но тепло разгорается в груди, а воспоминания становятся поленьями, которые он упорно подкладывает в огонь. «…движение рукой, ты же запомнил? Держи крепче». Криденс медленно выдыхает, впиваясь ногтями в мокрые плечи. Сглатывает. Тепло — жар, огонь — накрывает мощной волной. Ладони горят, кончики пальцев наливаются тяжестью, края ран пульсируют, заставляя руки мелко дрожать. «Тебе нравится это, Криденс?» Нет, не нравится. Это страшно, это пугает до судорог. Криденс облизывает пересохшие губы и прижимает колени к груди. «Смутно представляю, что ты чувствуешь, держа чужую палочку, но, надеюсь, это приносит тебе удовольствие. Ты заслуживаешь этого, Криденс, ты…» Криденс закусывает уголок подушки, вывернувшись в неудобной позе. Тихо всхлипывает и плотнее стискивает плечи, потому что руки сами скользят вниз. «…хороший мальчик». Тепло — это ужасно, это горячо и стыдно. Холодный воздух остужает мокрую шею, и Криденс дрожит. «Акцио — это заклинание подтягивает предметы к тебе… резкий поворот кисти и дёргаешь на себя, как будто петлю накидываешь. Нет, не так, позволь показать». Криденс мог ожидать чего угодно, только не этого. Ладонь мистера Грейвса накрыла худые пальцы Криденса, стиснувшего палочку. «Мой мальчик, да ты весь дрожишь. Тебе холодно?» Горячо. Горячо до слёз. И стыдно за то, что прижимался всем телом к теплу мистера Грейвса, за то, что происходит сейчас. Криденс готов отрубить себе руки, лишь бы не сделать чего-то ещё более ужасного. Криденс царапает плечи и тихо рыдает. «Тебе холодно? Ох, я бы посоветовал одеваться теплее, но понимаю, что это невозможно. Иди сюда, Криденс. Тише, тише — всё хорошо, всё будет хорошо». Всё не может быть хорошо после того, что случилось. Криденс до сих пор ощущает сухое тепло ладоней мистера Грейвса — на затылке, на шее, на талии. Помнит невесомое прикосновение губ к волосам, а после — короткий поцелуй в лоб. С ужасом воскрешает то, как он трётся щекой о шарф, как бессильно царапает пальто на спине, как нитки цепляются за обгрызенные ногти. Это неправильно, это запретно и очень, очень плохо. Узнай мистер Грейвс об этом — и Криденс потеряет его, потеряет навсегда, никогда больше не увидит в толпе знакомый синий шарф, никогда не ощутит тепло его ладоней, не вдохнёт запах — тот особенный запах воротника его пальто. Криденс даже думать боится о том, что в ненастную погоду этот воротник, будучи поднятым, касается шеи мистера Грейвса, защищая кожу от ветра и воды. А потом Криденс зарывается лицом в этот воротник, чувствуя жёсткое покалывание шерсти. Криденс содрогается всем телом и беззвучно стонет в подушку. И со страхом чувствует, как его затопляет чёрная вязкая ненависть к себе. Он теряет контроль, это очевидно, он… Он громит ночной Нью-Йорк, запомнив лишь череду кошмаров. И с беспредельным ужасом просыпается в мокрой постели. *** Криденс чувствует, что больше не может терпеть. Он плачет, встречая мистера Грейвса, он кусает ладони и молча позволяет ему снимать боль мягкими касаниями. — Что с тобой, Криденс, это из-за матери? Криденс даже кивнуть не может. — Всё будет хорошо, Криденс, я, наконец-то, понял, что ты тот, кто может мне помочь по-настоящему. Хочешь помочь мне, Криденс? Хочешь спасти всех магов Америки? Кто угодно хочет, только не Криденс. Криденс мечтает только об одном: чтобы всё это прекратилось, чтобы не было ничего, кроме пустоты и тишины. Мистер Грейвс необычайно серьёзен, он рассказывает о ребёнке, о маленьком ребёнке и тьме внутри него. — Ты меня слушаешь, Криденс? — злится он и слегка встряхивает Криденса за плечи. — Это очень важно, пойми, дело не только в том, что ребёнок может умереть. Возможны катастрофические разрушения города, человеческие жертвы и… Криденс, ты слушаешь меня? — Да, мистер Грейвс, — бесцветно отвечает Криденс, прислонившись к скользкой стене. Что, что сотворит с ним мистер Грейвс, если узнает… всё? Узнает, что Криденс вчера уничтожил несколько кварталов, узнает, из-за чего он это сделал. — Ситуация крайне напряжённая, ночью этот несчастный ребёнок — вернее, монстр, который паразитирует на нём — стал причиной серьёзных разрушений, это привело к утечке газа… Криденс, ты меня слушаешь? — Да, мистер Грейвс, я всё понял… я найду его… её… — шепчет Криденс, мелко дыша. — Это самое важное дело в твоей жизни. — Мистер Грейвс подходит чуть ближе и твёрдо опускает ладони на плечи. — Это очень важно и для меня. Сделай это для меня, хорошо, Криденс? Для меня. — Да… конечно, я буду искать, — давится словами Криденс. — Сделаешь это — и всё закончится. Ты уедешь отсюда. Будешь учиться. Я буду учить тебя. Я всегда буду здесь, рядом, чтобы помочь тебе — ты только сделай это для меня, Криденс, — обещает мистер Грейвс и пристально смотрит в его глаза. Криденс мучительно хочет отвести взгляд, снова рассматривать свои ладони, свои искалеченные пальцы и… Его руки теперь чистые. Нечего рассматривать. Но глядеть в глаза мистера Грейвса — невыносимая пытка. Поэтому Криденс смотрит на свои ботинки, по-птичьи склоняет голову и низким голосом говорит: — Я сделаю всё, мистер Грейвс. Всё, чтобы найти этого ребёнка. Найти в себе силы признаться. Тогда всё закончится. *** «Ты мне надоел, Криденс. Ты мне противен. Ты делаешь ужасные вещи — и я сейчас не только про твою ложь. Я верил тебе, а ты мне лгал». Криденсу слишком часто снятся такие сны, и он просыпается со сбитым дыханием, словно только что вынырнул из ледяной воды. «И ты этими руками брал мою палочку?» Этими руками он ощупывает цепочку, скользит к непонятному символу и думает, что мог бы позвать мистера Грейвса прямо сейчас, сказать ему, извиниться — и пусть тогда мистер Грейвс ударит его. Ударит так сильно, чтобы Криденс отлетел к стене, чтобы Криденс глотал кровь и понимал, что заслужил эту боль. Что мистер Грейвс сделает с ним — убьёт? Это и вполовину не так больно, чем увидеть разочарование в его глазах — пустое и холодное. «Я верил тебе, я делал всё, чтобы облегчить твою боль, но ты её и в самом деле заслуживаешь». А потом он беззвучно взмахнёт палочкой — и Криденса больше не станет. Пожалуй, эти слова причинят намного больше боли, чем все причины его шрамов. «Я считал тебя своим другом, своим учеником, а ты мне лгал». Криденс просыпается в ужасе и царапает лицо. Он не знает, как сделать так, чтобы эти сны не сбылись. *** Криденс задыхается. Криденс просит о помощи — ведь это всё, что он может сказать. «Мистер Грейвс, вам незачем спешить, это я, я всё время был этим чудовищем, я убил свою мать и теперь прошу: помогите мне». «Мистер Грейвс, я был ужасным человеком, я лгал вам, но всё зашло слишком далеко: помогите мне». «Мистер Грейвс, мне больно, вы же волшебник, помогите мне». «Мистер Грейвс. Я люблю вас. Помогите мне». Вихрь, перемещение, лестница, и, кажется, Криденс не сразу понимает, о чём говорит мистер Грейвс, хороший и правильный мистер Грейвс. — Ты необучаем. Ты мне не нужен, — спокойно бросает мистер Грейвс и медленно идёт искать девочку. Так спокойно, словно не было ничего — ни тёплых рук на плечах, ни всех этих «Ты особенный», «Ты хороший мальчик», «Я верю в тебя». Не было ничего, кроме лжи и стыда. Криденс захлёбывается. Криденс тонет. Криденс и в самом деле думал, что он заслуживает такого друга, как мистер Грейвс, заслуживает этого — тепла и… любви. Мистер Грейвс ищет ребёнка. Мистер Грейвс никогда не догадается обернуться. — Ты можешь это контролировать, Криденс! — Вот только не хочу, мистер Грейвс.