Ezio's Story

Неестественное оживление таилось в перепутье кварталов, в славный день 1476 года, далеко от бьющегося сердца города, где воедино соединялась вода и камень, выстроенный для открытого пути к Олтрарно. Сырой воздух, тянувшийся к водам небольшого узкого перешейка бурлившей реки, уплотнялся запахами вин и пряностей; вечерние огни устроенной на длинном мосту улице заиграли светом, и отблески каменной кладки приманивали сюда людей. Человеческие руки, высунувшиеся из окон небольших купеческих домов, тут же исчезали, закрывая за собой ставни, чьи обладатели предчувствовали некую опасность. Она сеяла на уже пройденных сзади тропах множество людей, из грудей которых, словно по обоюдному согласию, сорвались крики ликования и возбуждения. Движущая толпа людей, подобно мору, окружила все Понте-Веккью, наполнила битком все углы, где только можно было разместиться и наблюдать за вершившейся тотчас на их глазах картиной. Один высокий мужской силуэт отсоединился от сотни себе подобных, одетых в расшитые узорами камзолы и куртки с высовывавшейся camici (белой рубашкой), будто прибывшие на зрелище создания уже признали в ней своего лидера. Повернувшись, он смерил всех собравшихся слегка настороженным взглядом и все единолично узнали в нем Эцио Аудиторе — привлекательного семнадцатилетнего юношу, члена влиятельной флорентийской семьи банкиров.  — Insieme per la vittoria!(1)— тут же, подобно молитве, слова разошлись по всей забитой улице, и, дрогнув, парализовали толпу накатившейся эйфорией, заставляя вслед своему предводителю так же выкрикнуть заветные слова. Волна возгласов, словно чума, заражала столь необычайной болезнью всех прихожан. В воздухе забряцал звук перетирающихся клинков, охотно находившихся у знатных синьоров в качестве оружия. Хлынувшие, словно по единой команде, крики поддержки разошлись, когда человек, собравший их, одобрительно кивнул толпе. — Тише, друзья мои, тише.— Отозвался голос, зачаровавший людей, тут же смолкнувших по этой причудливой команде. — Grazie.(2) В отличие от многих мужчин, обладающих феноменальной силой, Эцио Аудиторе будто с рождения был избавлен от той типичной тяжеловесности и грубости в движениях, и во всем остальном был подобен орлу: ловкий, быстрый, и в дополнение к образу еще и самоуверенный, горделивый — он высокомерно расхаживал влево-вправо, чувствуя в себя помазанного избранника этих собравшихся людей. Практически все они были членами различных кланов республики, которые находились в достаточно теплых отношениях с его семьей. — Знаете, братья, что привело нас сюда? — спросил он, и его слова расползлись по всей территории, окружавшей мост. — Честь. Вьерри Пацци снова позволил себе оклеветать мою семью, свалив на нас вину за все свои прегрешения. Если мы не… Вдруг брошенный в его сторону камень взволновал публику, заставив Аудиторе тут же обернуться в противоположную сторону. Грозный и слегка исполненный высокомерия взгляд встречал прибывших гостей. — Прекрати нести такую чушь, grullo.(3) Это был виновник торжества, за которым также тянулись вооруженные до зубов люди, неодобрительным выкриком приветствуя своих заклятых врагов. Юнец со смоляными темными волосами, украшенными увековеченным на голове беретом и усыпанный дорогой одеждой, презрительно хмыкнул своему врагу. Однако забившаяся тревога моментально положила руку на рукоять высовывавшегося из ножен меча. — Добрый вечер, достопочтимый Вьерри. — Блеск янтарных глаз, выраженный наслаждением от мысленного превосходства над соперником и несколько наклоненное тело для почтительного реверанса, казалось, добавляло еще одну каплю в общий океан постепенно овладевающего разумом гнева банкирского отпрыска. — Мы как раз говорили о тебе. Не ожидал увидеть тебя здесь. Ведь вы, Пацци, с далеких пор привыкли действовать чужими руками. — Ох, кого я слышу. Не твоя ли семейка, чуть заметив опасность, зовет стражу? Боишься сам взяться за дело, трус? — последнее слово было выплюнуто из души, скрепляя их и без того презренное отношение друг к другу новыми узами ненависти. — Интересно, понравилось ли твоей сестрице, как я тогда за нее «взялся»? — оглушительный хохот сорвался сзади, воспламеняясь новый огнем, отчего на лице Аудиторе дрогнула легкая ухмылка. Он одержал верх. Мысленная граница созданной между ними черты, в которую он ворвался, и куда раньше и не смел никогда заходить, моментально надтреснула, и Вьерри, одержимый злобой, прокричал что есть мочи: — Убейте ублюдков! Убейте! Убейте их всех! Сеющий всюду смерть приказ сопровождался градом полетевших камней, и один из них, брошенный с неумолимой яростью кипевших в теле жил, точной целью попал Эцио в губы, раздирая кожу и заставляя молодое тело пошатнуться от удара. В этот же момент его люди диким выкриком сорвались на врагов. Плоть понеслась на плоть, кинжал на кинжал. Не разбирая дороги, в которой уже полным ходом сцепилась ожесточенная борьба, больше напоминавшая не стычку отдельных людей, а разностороннее месиво всех и вся, кто попадался под руку, люди начали использовать самые разносторонние методы убиения. Однако наибольшей эффективностью обладали кулаки с их убийственной силой сломать противнику челюсть, не марая при этом клинок. Эпицентр этого слившегося воедино ужаса и безобразия пульсировал уже давно накопленной враждебностью двух дворянских семейств, и, казалось, здесь и сейчас оно достигло своего апогея. Тот ежесекундный порыв выпорхнувшей воли, используемый для ущемления чьей-то гордости, не пресекся, а лишь перерос в ожесточенное желание прекратить мальчишеские пререкания, не заканчивающиеся ранее чем-нибудь дельным, раз и навсегда. Боль жгла и разрывала губы, и в еле видимой борьбе рук и ног, в которой они сцепились, можно было узреть лишь очертание движимой пыли, в которой, рассекая воздух, ломились кулаки прямым ударом в челюсть. Повалившись на пол с явным перевесом незримого соперника, спина, не выдерживая столь сильного перегруза, хрустнула позвонками. Эцио отбивался с явной отчаянностью, которая приходила с осознанием не слишком долгого анализа, перебрав все варианты наилучшей тактики для удара. Надо было бить. Бить. Без разбора, перетирая кости, вынося забившуюся кровь фонтаном, и все лишь из-за истинного желания выжить. Чья-то чужая пара рук обхватила шею его соперника, сжимая с той силой, которая возникает только при яром желании переломать и задушить, подобно тому, как питон обвивает кольцами свою жертву. Один из людей Пацци тут же спохватился, карабкаясь к шансу переломить ход сражения в свою пользу, перерезать путы смерти, которые с неумолимой обжорливостью опутывали его. Шанс выжить семнадцатилетнему юнцу предстал в совершенно незримом до этого свете, и теперь, не чувствуя на себе скользящих пальцев, стремящихся забить его до смерти, он позволил себе привстать. Лицо нежданного союзника приоткрылось в мимолетной игре теней, и Эцио тут же спохватился, узнав его. — Федерико? Какого черта ты здесь делаешь? — обычные слова, который голос преподнес в несколько ином спектре, еле слышно донеслись до его спасителя. Это был человек, являвшийся его старшим братом, и чье спонтанное присутствие было вызвано крайним удивлением, смешением странных эмоций в буйствовавшем сердце. Стоящий человек, ежесекундно подавший Эцио руку, в противоположность вспыхнувшей, подобно вулкану, реакции, с неким хладнокровием воспринял метнувший в его сторону вопрос. Темно-каштановые волосы совсем не вовремя упали ему на лоб. — Вот хотел узнать, научился ли мой братишка драться. — Он хмыкнул, однако причина этому была разносторонняя, и младший Аудиторе не совсем ясно извлек для себя ее предназначение. Яростный клич пронесся перед ними, пытаясь перерезать путь к их воссоединению, и в порыве молниеносного давления на тело, Федерико отступил на несколько шагов. Один из членов враждебного клана тут же упал навзничь, не предвидя больше впереди своего соперника, который с толикой ловкости растворился у него под носом. В предоставленном мгновенном шансе Эцио схватился за мягкую кружевную ткань воротника, которое скрепляло еще не остывшее тело, и, сжав кулак, двинул застывшему бойцу в челюсть. Оглушенный и потерявший пару зубов, человек, уже более не покоряясь чьей-либо воле, упал, подобно тряпичной кукле, на каменную кладку мостовой переправы. Федерико довелось узреть это собственными глазами, поэтому, как только напрасные опасения рассеялись, более не заподозрив к покоящемся теле каких-либо признаков жизни, его пронзительный взгляд остановился на младшем брате. — И…? Узрев в Эцио внутреннее побуждение угодить ему, Федерико слегка улыбнулся. — Да, стиль есть. Но здесь важна выносливость. Что ж, посмотрим, насколько тебя хватит. — Он живо хлопнул младшего брата по плечу, сорвавшись с места, удаляясь вглубь битвы, там, где эхом распространялся хруст ломающихся костей и томный звук попавших под удар внутренностей. Борьба превращалась в сплошную попытку забить и перемолоть друг друга, без выявленного смысла и результата. И по мере того, как овладевающий страх разум повелевал людям отступать под напором ломящихся в их сторону противников, лицо Вьерри Пацци более сильно искажалось в недовольной гримасе из-за предоставленной ему картины. В конце концов, заключительный этап сражения огласился пронзительным криком, в котором смешались нотки презрения и неудовольствия от получившегося не в его пользу финала. — Ritiriamo!(4)Назад! Назад! Израненное лицо юноши повернулось на зов, и, снова позволив разуму ослабевать под натиском наполняющегося ненасытностью гнева, Эцио метнулся в ту сторону, где паника вселяла в сердца врагов уговор с немедленной капитуляцией. Чья-то удержавшая его рука приостановила его движение к тем, кто переживал на себе чувство позорного отступления. Это оказался Федерико, чье столь странное поведение застало молодого парня в легком недоумении. — Что? Дашь им уйти? Мы же почти разобрались с этими bastardi! (5) — очередной сгусток волнения извергся из пучин молодой души, не стараясь перебороть в себе вспыхнувший очаг возмущения. — Твоя губа. — Наставительно процедил старший брат, взывая с осторожностью рассмотреть содравшуюся с впадины над верхней губой кожу. Наблюдая за тем, как его взгляд с некой боязнью остановился на проглядываемом порезе, Эцио моментально положил руку на онемевшую часть лица, более не знавшую боли. Камень зверски растер место удара, и на рассматриваемых пальцах, только что прикоснувшихся к месту удара, отпечаталась кровь. — Просто царапина. Пустяки. — Это уж ли не решать доктору, к которому я тебя отправлю? — странная подействовавшая забота брата в столь крайне редкое время послужила легкому удивлению, и в противовес сему заключению Эцио с нарочитым равнодушием махнул рукой. — Да пошел он к черту. Более того, мне нечем ему заплатить. — Неужели все средства отца спустил на вино и женщин? — заговорщически пролепетал Федерико, в глазах которого разом загорелся огонек, подогреваемый мыслью о столь неординарной выходке. — Не спустил, а потратил с пользой, братец. — На лице Эцио расползлась гордая улыбка. — Дашь мне в долг? Или ты тоже все спустил? Мальчишеский хохот сорвался с обеих грудей и заполнил грязную и безжизненную улочку, на которой состоялось свершение участи двух благородных банкирских семей, более не знавшей истинного результата. Искренний смех растворился, подобно щелчку, как только Эцио прислушался к братцу: — Ладно. Думаю, сорвем с этих бедолаг пару деньжат. Уверен, в их карманах что-нибудь да найдется. Вскоре небольшую, пролегающую по мосту, улочку заполонило звучание не только хрипнувших стонов еще уцелевших, но беспрестанно мучающихся и лежащих на дороге поверженных бойцов, но и звяканье добытых флоринов в кошельке двух юношей. Их общая сумма располагала к достойной трате денег на своевременную ликвидацию последствий прошедшей стычки. Так думалось Эцио, а если быть еще более точным, на это надеялся Федерико. — Чем быстрее покончим с dottore, тем скорее ляжем спать. Вперед. — Скомандовал старший брат, чьи собственные слова, подобно легкому щелчку, отдали команду как можно поскорее метнуться с места и безрассудно нести тело навстречу аккуратно открывающемуся пути среди оживленной толпы. Жизнь, оставшаяся на замену той, что была когда-то ему уготована, и от которой он всеми усилиями бежал в манящую неизвестность, стелилась Федерико бальзамом на душу. Старше Эцио на три года, он рос крепким и выносливым малым, отдавая всю свою прыткость и энергию на беспрестанные дворовые стычки и ночные похождения. Работа банкиром, а именно таким образом их дражайший отец намеревался обеспечить будущую жизнь старшим сыновьям, пугала его. Воздух, наполненный пленительной свободой, привлекал его душу. И, несмотря на то, что сия душа потеряла себя в бесконечном потоке встрясок этой разгульной жизни и ее особенностями, что жестоко чернили ее, красота внешняя нисколько не отражала в себе эту черноту. И некоторая часть подобной жизни также была ведома и младшему брату. Жизнь приверженца к аристократическому роду и родительские нравоучения пытались отгородить его от того неизведанного мирка, что притягивал его с каждым разом, когда он смог соприкоснуться с ним. Заразившись резвостью старшего брата, Эцио вскоре обнаружил, что силы, до того иссякавшие с поразительной быстротой, будто и вовсе покидают его наполненное сегодняшними приключениями тело. Чувство боли и усталости подкосило не только его растерявшийся запал, но и те устойчивые моральные принципы, которыми мог довольствоваться юноша на протяжении семнадцати лет своего существования. Каждый шаг в сорванном опрометью дыхании становился ему тяжелее. Сознание служило ему путеводителем в столь сложном лабиринте людей, что пришли не только по случаю вечернего обхода торговых лавок, но и затем, чтобы поглядеть на только что свершившееся поражение сторонников Пацци в столь легкомысленной мальчишеской борьбе. Темные тучи, сгущаясь, закрыли вечернее небо плотным покрывалом, и почерневшие стены уютно грелись в отражениях света горящих факелов. Некоторые дома уже лишились наличия каких-либо шорохов и спокойно засыпали под покровом надвигающейся ночи. Только топот сапог и шальное движение ветра пробило брешь в мрачном безмолвии вымершего на наличие еще каких-либо звуков переулка. Братья своевременно настигли доктора при столь позднем времени для визита. Черное одеяние, подобно оперению ворона шелохнулось при резком вздрагивании воздуха возле себя, в то время как ее носитель спокойно и с толикой равнодушия обнаружил возле себя двух появившихся гостей. — Bentrovato (6), доктор. — Первым откликнулся Федерико, чьи глаза с некоторым любопытством намеревались разглядеть странные бутыли, наполненные лекарствами поближе, тем самым жестом ограничивая свой интерес в последующем разговоре с доктором. — Хм, fratelli Auditore. (7) Неудивительно. — Вероятно, с его уст сошла некая ухмылка при осмотре вытянувшихся спиной людей, о чем, опять же, можно было только лишь судить. Плотная маска скрывала человека на существование в нем каких-либо чувств. — Уже третий раз за неделю вы тревожите меня своими нелепыми выходками. Зоркие глаза, рассматриваемые из щели огромной отталкивающей маски в форме клюва, скептически и несколько высокомерно по благоразумной своей причине уловили движение чужих фигур. И даже плотная маска не могла скрыть от себя все то расположение человека к двум встретившимся людям, с которыми он провел столь много времени. Старческие руки, вероятно кропотливо наводившие порядок на простеньком и таком же дряхлом, как и сам человек, столике, вскоре вытянулись, прикоснувшись к лицу пострадавшего. — Вы скверно выглядите, юноша. — Распространявшаяся жгучая боль при сильном надавливании на израненную часть лица не приносила Эцио никакого удовольствия, и Федерико обнаружил, как брат с долей мужества терпит на себе столь мерзкие прикосновения. — Ничего, пустяки. — Выдохнул мужчина, чье сознание упрямо скорчилось при малейшем взаимодействии чего-либо к израненной коже. Столь немощное состояние подавило в нем чертово желание пошутить, однако столь неоднозначное положение исправил его брат. — Спасите его. Смазливое личико — это все, что у него есть! — Fottiti.(8) — Хрипло выдавил младший Аудиторе, на что послышался колкий, но в то же время легкий, словно шелест фолиантов, смех. - (1) - "Вместе мы победим!" (ит.) (2) - "Спасибо" (ит.) (3) - "Глупец" (ит.) (4) - "Отступаем!" (ит.) (5) - "Ублюдками" (ит.) (6) - "Приветствуем" (ит.) (7) - "Братья" (ит.) (8) - "Пошел к черту" (ит.)