Экзамен по истории отношений

Я прекрасно помню нашу с тобой историю, будто по ней был написан целый учебник, а я, как прилежный студент, зазубрил его наизусть. Не веришь? Что ж, давай начнем наш экзамен, за любую ошибку можешь смело ставить мне "неуд.", этому я не огорчусь. Глава первая. О том, как я встретил свое личное солнце. Мы познакомились в поезде, когда я ехал домой на каникулы, а ты возвращался из очередной командировки. Ты накормил меня пирожком с капустой и в шутку предложил выйти за тебя замуж, а я сказал, что вообще-то меня ждет девушка, хоть уже тогда сомневался, что хоть немного ее люблю. Без предупреждения ты начал раунд в "гляделки" и, когда я, естественно, проиграл, ты потребовал от меня честно выигранную шоколадку, но у меня ее не было, и ты сказал, что в таком случае я твой должник. Я назвал тебя куропаткой, потому что тогда мне казалось, что это весьма обидно, – ты рассмеялся, предложив наконец познакомиться. Ты ведь понял уже, почему первая глава так называется? Конечно, понял, ведь ты не дурак. Верно, Солнцев Максим Сергеевич? Помнишь, что я тебе не поверил и тебе пришлось показывать мне свой паспорт? Вот тогда-то я и узнал, сколько тебе лет: двадцать четыре. По правде сказать, я до последнего верил, что – хотя б на полгода – я окажусь старше, однако судьба решила иначе. Я спросил, есть ли у тебя девушка, а ты заявил, что ты гей. Так просто, будто это все равно что сказать, что ты русский. Хотя согласен, конкретно этот пример занял бы первое место в рейтинге неудачности. Так вот, ты признался в ориентации первому встречному, так что мне даже почудилось, что мы вдруг оказались в другой стране. В стране, где в таком сознаваться нормально. Но тебе повезло, ведь в тот день с тобой ехал достаточно толерантный собеседник. Мы разговаривали целую ночь, а с рассветом я зачем-то спросил, каково это: "Ну, быть с… парнем". Ты мне сказал, что я не узнаю, пока не попробую, а в качестве второго участника эксперимента взял и бессовестно предложил себя, но поставил условие: ты хочешь долгие ухаживания и свадьбу. Я послал тебя. На прощание ты оставил свой номер. Я совершенно точно не собирался звонить. Глава вторая. Интегрируемое терпение. Знаешь, что я сделал на следующий день? Это предсказуемо, но да, я позвонил тебе. Хотя откуда тебе это знать? Ты ведь тогда не взял трубку. И во второй раз. И в третий. И я как полный дурак звонил тебе целый день в надежде, что у тебя вдруг проснется совесть и ты мне ответишь, ведь тогда я еще не знал, сколько тараканов у тебя в голове. Когда на третий день мне удалось услышать твой голос, ты радостно мне заявил, что вообще-то игнорируешь звонки с незнакомого номера, а в ответ я покрыл тебя трехэтажным матом и сбросил. Больше всего мне хотелось знать, на кой черт ты дал мне свой номер, если все равно не собирался со мной разговаривать. Этого я, к слову, у тебя так и не спросил. Ты перезвонил мне, и мы договорились встретиться. Точнее не так. Я спросил, не горишь ли ты желанием пересечься, а ты, выяснив адрес моих родителей, назвался почетным гостем и притащил мне торт. Тогда ты не знал, что на грецкие орехи у меня аллергия, а потому чертов торт отправился в мусорку. Оказалось, что ты и сам не горел желанием его есть. Я не знал, о чем с тобой разговаривать, и ты начал рассказывать о себе. Я смеялся до слез, потому что ты был тем, кого со спокойной душой можно назвать полным лузером, но ты не обиделся, потому что понимал, что я прав. В двенадцать ты разбил коленку, зацепившись ногой за стул, когда переходил со стола к кровати, потому что тебе зачем-то понадобилось пропылесосить свой потолок. Когда тебе было пятнадцать, ты за месяц сломал три пальца. Я начал было тебя жалеть, но ты добавил, что все три на левой руке, а потому ты продолжал ходить в школу и выполнять все задания. Когда тебе было семнадцать, в метро у тебя вытащили кошелек, из которого ты прямо перед этим достал ненавистную повестку в армию и положил ее в учебник по философии, который, очевидно, не был нужен ни грабителю, ни, к сожаленью, тебе. В восемнадцать ты разбил первый автомобиль, потому что в первый же день тебе в лобовое стекло влетел обезумевший ворон и ты, испугавшись, не справился с управлением. К слову, впоследствии ты всегда оказывался последним в дорожной пробке, а патрульные встречались только тогда, когда ты забывал пристегнуть ремень. Сколько бы ни было человек в компании, голуби всегда срали на тебя одного, даже зимой тебя постоянно кусали какие-то насекомые, а каждая попытка поужинать супом оборачивалась полной коллекцией горошин перца в твоей тарелке. Однажды ты даже порезался, пока пытался сварить пельмени. Отсмеявшись, я пошутил, что с тобой связываться просто опасно, а ты сказал, что вообще-то и не просил. Подобная мысль мне не сильно понравилась. Позже ты вспомнил, что я должен тебе шоколад, но у меня его снова не было, и ты тогда ты пригрозил, что не уйдешь, пока я не удовлетворю тебя. Естественно, это была шутка, но я почему-то воспринял ее всерьез и пересел поближе. У тебя настолько светлые радужки, что я почти лишил тебя глаз в попытке вытащить линзы. Тогда ты впервые послал меня за мозгами – да хоть куриными, – потому что в моей голове, судя по всему, было отвратительно пусто. Я улыбнулся и поцеловал тебя. В первый раз. Я тебя поцеловал, а ты не ответил – лишь вновь рассмеялся, когда я отпустил тебя. По правде сказать, меня это очень сильно расстроило, но, спрятав под маской эмоции, я сказал, что это за шоколад. Ты назвал этот обмен неравноценным, потому что поцелуй, оказывается, для горького шоколада был слишком сладким, а потому ты был обязан вернуть его часть: крепко сжав мою голову руками, ты поцеловал меня в щеку, заявив, что вот теперь ты удовлетворен и можешь быть совершенно свободен. Попрощавшись, ты просто взял и ушел, а я еще долго сидел под впечатлением. Глава третья. Когда я получил пожизненное. Уговорил, признаюсь, под впечатлением я сидел не так уж и долго, потому что позвонил тебе до того, как ты успел выйти на улицу. Хорошо, что в подъезде родителей ловит сеть. Ты спросил, неужели я уже успел по тебе соскучиться, и я честно ответил: "Успел". Ты вернулся. Я не знал, как называются такие вот люди – по-прежнему не представляю, если сказать честно, – но ты в миг становился центром целого мира, стоило тебе куда-то войти. Я уже встречался с подобным, но был уверен, что лично такому никогда не поддамся, но ты вернулся, и я понял, что я попал. В тот самый миг я смирился с мыслью, что отныне ты и есть весь мой мир. Я сказал тебе это, а ты опять рассмеялся и рассказал, что по непонятной тебе причине в тебя постоянно кто-то влюбляется. Добавил, что отказывать не в твоих правилах, ведь люди очень скоро понимают, насколько сложный у тебя характер, а потому вы не успеваете друг другу слишком уж надоесть. Ты предложил полунедельный роман и мне тоже, но я согласился лишь с условием, что ты проведешь рядом целую жизнь. Ты поклялся, что я пожалею о подобном решении. Я поклялся никогда не жалеть. Это было шестого мая. Десятого я был обязан вернуться к учебе. У нас оставалось пять дней. Глава четвертая. Когда все оказалось намного хуже. Ты сказал, что не стоит оттягивать коту яйца, и мой первый – тот самый экспериментальный – раз с парнем ничуть не торжественно случился в первый же день наших с тобой "отношений". Я спросил, почему ты отказался от ухаживаний и свадьбы, и ты ответил, что для этого у нас недостаточно времени. Я позволил себе напомнить, что у нас еще целая жизнь. Я поверил в то, что люблю тебя. Не стал говорить пока вслух, но меня чуть ли не наизнанку вывернуло от одиночества, когда ты на минуту вышел из комнаты. Я кинулся тебя обнимать, стоило тебе вернуться. Ты смеялся все громче с каждой моей нелепой выходкой, а я чуть ли не на лоскуты рвался, стоило мне представить, что когда-то ты снова уйдешь. Твои объятия казались мне настоящим спасением. Ты предложил посмотреть какой-нибудь фильм. Проиграв в очередные "гляделки", я был вынужден выбирать, что смотреть, а потом, когда тебе надоело, ты просто включил "первый канал" и лег на диван, позволяя мне прижаться к тебе. Рядом с тобой я был по-настоящему счастлив и не заметил, когда уснул. Утром ты приготовил мне завтрак, и я подумал, что кажется, в институт не вернусь. Глава пятая. Когда ты разбил мне сердце. Ну хорошо-хорошо, я снова слегка приукрасил. Ничего ты не разбивал, просто отказался принимать со мной душ вместе. Я вновь не решился сказать, что люблю тебя, а потому был вынужден пережить эту десятиминутную душевную пытку. На самом деле это не было важно, потому что мы провели вместе весь оставшийся день. И следующий тоже. Девятого мая мы вместе пошли на парад, и только тогда я не выдержал и сказал, что люблю тебя. Я бы удивился, если бы ты не засмеялся в ответ. В тот момент мне вновь захотелось сдохнуть, но ты щелкнул меня пальцами по носу, и я забыл, о чем думал в предыдущий момент. Я снова повторил, что влюбился, но день несся вперед, будто ночь наступала ему на пятки. Я старался смотреть на тебя, не упуская ни одного мгновения. Я ловил каждый взмах твоих ресниц и считал, сколько раз в полуулыбке дрогнули твои губы. Я сходил с ума от твоего совершенства, а потому тебе несколько раз приходилось напоминать, что иногда людям нужно дышать. Я промолчал, что от такого и умирать не жалко. Ближе к вечеру ты случайно наступил мне на ногу и вместо извинения поцеловал. "Мир, дружба, жвачка?". Я отрицательно покачал головой. "Любовь, секс, пирожок, – подумав, добавил. – с капустой". И ты в который раз рассмеялся. Когда мы зашли в магазин и я громко позвал тебя, на нас начали недобро оглядываться, и позже ты мне объяснил, что я слишком невнятно произношу последнюю букву твоей фамилии. Я согласился не звать тебя солнцем на публике, полностью осознавая, что уже через минуту твоего отсутствия у меня обязательно начнется настоящая ломка, а пока пытался не проблеваться взбесившимися бабочками в животе. Последнюю ночь мы вновь провели вместе, и за это я тебе благодарен. Глава шестая. Когда ты проводил меня на вокзал. Я до последнего был уверен, что вообще никуда не уеду. Мне было слишком сложно представить, что мне придется жить без тебя, так что ты почти за руку вытащил меня из квартиры и отвез на вокзал, не переставая говорить, что я не имею права вот так все бросать на половине дороги. Послав всех к черту, я прижался к тебе, будто ты единственная во всем мире опора, и ты скорее рефлекторно приобнял меня в ответ. Не буду скрывать: тогда я почти расплакался. По правде сказать, я никогда не умел прощаться. Ты что-то шутил на прощание, а пытался заставить себя дышать. За эти праздники я окончательно спидорасился. Я правда не думал, что хреновое настроение в принципе можно испортить, но из окна отъезжающего поезда я видел, как ты выкинул свой телефон. Наша встреча была случайной, а с последствиями мне придется бороться всю жизнь. Если бы ты действительно ставил оценку мне за экзамен, я получил бы "отлично", согласись. Существует поверье, что нельзя заставить человека полюбить себя, но можно написать ему в четыре утра и искренне верить в лучшее. Я бы так поступил, если б не знал, что мои строки сквозь расстояние ты никогда не увидишь. Я люблю тебя, мой ненаблядный. Ты обманом забрал еще одно сердце. Ну что ж, придется без него как-то жить.