***
Высокий, неплохо для своих пожилых лет сложенный мужчина неспешно шёл по аллее городского парка, утопавшего в буйном цветении раскидистых сочно-зелёных деревьев. Мимо него так же медленно и расслабленно прогуливались влюблённые парочки, семьи с детьми, небольшие компании молодёжи. Воздух был напоён ароматами лета: палящего солнца, лёгкого тёплого ветерка, душистых трав и цветов, сладких брикетов таявшего мороженого и жарившегося в открытых ларьках попкорна, с проезжей части доносились запахи машин, из кофейни неподалёку веяло нотками горького шоколада и свежесваренного кофе, а от прохожих шлейфом тянулись запахи разгорячённых тел и парфюма. Все эти бесчисленные запахи переплетались между собой, наслаивались, перебивали или плавно сменяли друг друга, словно кружась в весёлом летнем танце – танце счастья и любви; и даже не верилось, что однажды их танец оборвётся на полуноте, на полушаге и полу-вздохе, а на смену им придут уже совсем другие запахи – зимы, холодов и непогоды. Соломенная шляпа мужчины прикрывала его голову от уже не такого яркого, но всё ещё немало припекавшего вечернего солнца. Слабый ветерок трепал его седые волосы, искрившиеся на свету серебряными переливами. Его немного рассеянный взгляд был направлен куда-то вдаль: туда, где он видел что-то прекрасное и приятное его взору и мыслям. Чуть заметная улыбка с налётом ностальгической грусти, то появляясь, то исчезая на его загорелом, морщинистом лице, была спокойна и безмятежна, – он был счастлив. Счастлив здесь и сейчас. Он до краёв был наполнен ощущением тихой, греющей душу радости и умиротворённости, и потому ступал так плавно и осторожно, чтобы не расплескать это внезапно постучавшееся в дверь его одинокой стариковской жизни счастье. «Сколько же лет прошло с тех пор? Двадцать восемь? Нет… Двадцать девять… Ужасно много… Можно сказать, почти полжизни… Я навечно застрял в том дне, когда рассказал тебе правду, так и не сумев ни позабыть тебя, ни перестать по-прежнему любить. И хотя все эти годы я посвятил работе, единственным смыслом моей жизни всегда оставался лишь ты. Работа была не более чем удобным прикрытием, она помогала отвлечься, когда боль становилась невыносимой. Сейчас уже лучше, но до конца так и не отпустило. Хотя… Наверное, я и сам не хотел, чтобы отпускало… В конце концов моя жизнь всегда вращалась вокруг тебя, ты был центром моей вселенной. Даже самые тяжёлые воспоминания о тебе – они все мои. Они во мне и они – это ты. Да, тебя живого, настоящего, из плоти и крови им никогда не заменить, и тобой им, конечно же, не стать, но все же – они часть тебя, и уже только это заставляет меня ими дорожить, как если бы я дорожил тобой. Почти тридцать лет… Пока я коротал годы, живя памятью о тебе, оказывается, в твоей жизни столько всего успело произойти… В отличие от меня ты не топтался на одном месте, и это хорошо. Я рад, что ты так сильно вырос над прежним собой. Знаешь, я ведь совсем недавно вернулся в Гейнсвилл. Вовсе не планировал возвращаться, даже и в мыслях ничего подобного не было, а тут вдруг – словно меня кто-то схватил за руку и потянул… И вот я встречаю твою жену! После всего, что с нами произошло, я больше не верю в случайности. Такое чувство, словно судьба намеренно вновь и вновь сводит нас вместе… Я чуть было не задохнулся от неожиданного счастья, свалившегося на меня! Для меня это подарок – самый лучший и самый дорогой! Я же могу принять его, да?.. Скажи, могу?.. Ведь теперь… Теперь я уже ничего не нарушаю и никого не обманываю. Для тебя и твоей семьи я совершенно посторонний человек, случайный встречный – только и всего; а Кенни уже нет… Я сдержал своё обещание перед ним. Никому же не станет от этого хуже, правда?.. Я всего лишь взгляну на тебя, прикоснусь на пару мгновений к твоей жизни и снова исчезну…» – Микаса! Микаса! Ну сколько раз тебе говорила не убегать далеко от меня! Как же ты не поймёшь, что это опасно! – Она улетела! Только что сидела прямо вот тут, а потом «вжих», и улетела! – Ну чего ты раскричалась? Непоседа эдакая! – Ох! Простите! Я не заметила вас из-за дерева… – Ничего страшного. – Мы вам не помешали? Дети такие неугомонные… Не успела оглянуться, как она уже куда-то ускакала… – Всё в порядке. Я ничем таким серьёзным не занят, просто отдыхаю в тени. В этом парке всегда много детворы и молодёжи. Мне нравится сидеть тут по вечерам на свежем воздухе и читать. – И правильно делаете. Регулярные прогулки – залог долголетия. «У тебя такая прелестная жена! Она выглядит гораздо моложе своих лет. От неё до сих пор веет юношеским задором и лёгкостью. Представляешь, я ведь сразу же узнал её. Так странно: внезапно встретить человека со старой фотографии, которого никогда не видел вживую, и узнать его… Хотя, сказать по правде, она не сильно-то изменилась за эти годы. Разве что наверняка уже подкрашивает седину, а вблизи, если приглядеться, заметно, как она старательно пытается скрыть морщинки под макияжем, но от этого она становится только ещё милее. А какой у неё приятный цвет волос – соломенно-рыжеватый. На той фотографии, которую прислал мне Кенни, её волосы казались совсем не такими яркими и красивыми, как в жизни. Жаль, что фото было единственным. Я часто разглядывал его. Какие же вы там нарядные и счастливые! Мне ужасно хотелось увидеть и другие ваши семейные фотографии, но я бы не посмел просить об этом Кенни. Он и без того поступил великодушно и на многое закрыл глаза… Я подписал тебе поздравительную открытку. Нашёл самую красивую в магазине, помню, ещё очень долго выбирал нужную, и написал там свои поздравления вам обоим. Конечно же, я так и не отправил её… Как и сотни других открыток и писем на «День рождения» и «Новый год»… Я давно уже сбился со счёту, сколько же у меня скопилось писем к тебе – целая огромная стопка. Я все их бережно храню и иногда перечитываю. В своём завещании я указал, чтобы эти письма кремировали вместе со мной… И наш фотоальбом…» – Ну что, дорогая, пойдём? – Мам! Погоди! Я хочу ещё немного послушать про бабочек! – Про бабочек? – Да! Дедушка рассказывал мне, что бабочка, которую я пыталась поймать, – это… Э-э-э… – Сатурния луна, из семейства павлиноглазок. У них на обоих крыльях пятно в виде павлиньего глаза, оттого и такое название. Очень красивые бабочки. – Точно! Сатурния луна! Она сама зелёная, а на крылышках во-о-от такие длинные хвостики! Она села дедушке прямо на газету, но когда я подбежала, она взяла и улетела! – Ты спугнула её, милая. – Представляешь, мам, дедушка изучает бабочек! – Вот как?.. «Сначала она немного недоверчиво и с опаской отнеслась ко мне. Оно и понятно: в наше-то время излишняя осторожность никогда не помешает. Но преступник из меня, что ни говори, сомнительный. Старый дед – куда уж мне детей похищать. Да и народу в парке было слишком много. Она быстро прониклась ко мне симпатией и разговорилась. Обращалась, как к своему давнему знакомому. У тебя замечательная жена! Настолько искренняя и приветливая. Именно такой я её и представлял, глядя на вашу свадебную фотографию…» – Похоже, юной леди… Микасе, верно? Нравятся бабочки? – Ну они же такие необычные и красивые! А ещё умеют летать и похожи на лесных фей из сказок! – Ха-ха! Верно подмечено! Когда-то я думал точно так же, и поэтому посвятил почти всю свою жизнь изучению этих летающих прелестниц. – Так значит, вы изучаете насекомых? – Да. Точнее – изучал. Я – лепидоптеролог, то есть специалист по бабочкам, но сейчас уже на пенсии. – Что ж, ладно. Про бабочек можно и послушать немного. Вы не против, если я присяду? – Конечно! Мне будет очень приятно, если вы составите старику компанию! «А какая у тебя красавица-дочка! Безумно похожа на тебя. Такие же смолисто-чёрные волосы и пытливые серые глаза. Уверен, для неё ты – самый лучший папа на свете. По их счастливым глазам сразу видно, как сильно ты их любишь. Я горжусь тобой! Ты сумел сделать всё то, что я сам когда-то так и не сумел…» – Ах! Простите! Я как-то совсем забылась и даже не представилась. Меня зовут Петра Дендридж. Ну а это моя дочь – Микаса. С ней вы уже успели немного познакомиться. – Микаса… Такое необыкновенное и красивое имя. Навевает что-то восточное… – Это японское имя. Мы решили назвать её так из-за необычного разреза глаз. – Действительно… Удивительные глаза… «Микаса называла меня «дедушкой»… Конечно, дети часто обращаются так к незнакомым пожилым людям… Но для меня это было не просто слово… На секунду даже показалось, словно я и правда был членом вашей семьи. Так доверчиво и задорно глядели на меня её любопытные детские глазёнки, так звонко и ласково повторяла она снова и снова: «Дедушка! Дедушка!». Я чуть было не расплакался… До сих пор иду, и слёзы наворачиваются…» Светофор для пешеходов горел красным запрещающим светом. Мужчина отрешённо стоял на противоположной стороне улицы, поглощённый собственными мыслями. Раздался звуковой сигнал, и на светофоре бодро зашагал маленький зелёный человечек. Толпа оживлённо двинулась вперёд. «А ты?.. Как сильно изменился ты? Сколько седых волос появилось у тебя на голове, сколько морщинок отпечаталось на твоём лице? Ты наконец перестал хмурить брови, когда злишься или чем-то недоволен? Ха-ха! Помнишь, как я пугал тебя, что злюки рискуют состариться раньше времени? Но ты упорно продолжал хмуриться, а на мои замечания сдвигал брови ещё сильнее. Ты был жутко упрямым... Мне почему-то кажется, что возраст тебя только украсил. Я так хочу поскорее увидеть тебя! Просто поговорить – пусть даже обменяться всего лишь парочкой пустяковых фраз, но поговорить! Постоять с тобой рядом, вглядеться в твоё лицо. Этого будет достаточно, чтобы спокойно дожить оставшиеся мне годы…» – Очень приятно, миссис Дендридж. Меня зовут Эрвин Смит. – Мне тоже, мистер Смит. Мужчина ступил на проезжую часть. Он улыбался. «Господи! Как же я счастлив! Завтра! Завтра я наконец-то смогу увидеть тебя! Спустя все эти годы… Бесконечно длинные, одинокие годы… Я так разнервничался, что позабыл предложить Петре свой номер телефона или хотя бы взять её… Ну ничего, это не страшно. Всё равно я не имею ни малейшего права задерживаться в твоей жизни надолго и должен быть благодарен уже лишь за одну эту встречу. Да, я поступил дерзко и опрометчиво, пригласив Петру в музей. Но разве я мог удержаться?! Зная, что, наверняка, это моя последняя и единственная возможность наконец-то повидать тебя?! Тебя и твою семью: Петру, Микасу – всех вместе…» Белая, чёрная. Белая, чёрная. Белая… Полосы пешеходного перехода мелькали под ногами мужчины. Белая. В его жизни, несомненно, наступила белая полоса. «Завтра! Завтра! Скорее бы! Скорее бы завтра! Жди меня, Леви!» – Слушай, сколько ещё это может продолжаться? – А? Ты о чём это? – Ох… Эти бесконечные поездки туда-сюда. Ты торчишь на работе, я еду тебя забирать, отвожу домой, потом еду ставить машину и снова на такси возвращаюсь к тебе. Или: ты ночуешь у меня, а утром я везу тебя домой, чтобы ты переоделся и взял рабочие материалы, и только после всего этого завожу на работу. – Если тебя что-то не устраивает, я могу ездить на автобусе. Раньше же ездил – и ничего. – А если будешь задерживаться? – Не так уж я часто задерживаюсь. До полуночи на работе уже давным-давно не сижу и на последний автобус по-всякому успеваю. Но раз ты сам взял в привычку заезжать за мной после работы, разве я могу тебе отказать? Да и зачем? – И всё же? – Но если всё-таки буду, то всегда можно вызвать такси. Это гораздо дешевле, чем покупать машину. – Ну уж нет! Нечего ездить по ночам с неизвестными таксистами! – А что такого? – Да кто тебя знает… – Вон – в одного ты уже втюрился… – Ха-ха! Так вот оно что! Ты меня ревнуешь, а, Леви? – Не ревную я! – Ммм… – Э-х-х! Короче! Знаешь что?! – Перебирайся ко мне! Вот… В конце концов, сколько можно разрываться на две квартиры? А так и нам обоим удобнее, и до твоей работы ближе. – Серьёзно? К тебе?! – Нет, блин, шучу! Не испытывай моё терпение, пока я добрый. – Ну, прости-прости! Просто я не ожидал… – Когда будем собирать вещи? Ммм?! – Ай! Отстань! Не лезь! – Тяжеленный! Задушишь!***
Сделав несколько интенсивных вдохов и выдохов, Эрвин резко вонзил палец в дверной звонок. Леви был дома. Свет в его спальне ещё горел, остальные же окна чернели густой темнотой. Они не договаривались о встрече – Эрвин пришёл без спроса и предварительного звонка. Он точно знал, что предстоящие два дня у Леви были выходными, и что он обязательно откроет ему дверь. Последние несколько месяцев их отношения стали слишком сложными. Счастливая совместная жизнь разбилась вдребезги, и каждая встреча превращалась в испытание для них обоих. Они тщетно пытались собрать осколки прежних чувств и склеить их воедино, вернуть былое счастье, но ничего не выходило – они лишь снова и снова ранили самих себя и друг друга. Они не могли больше быть вместе, но и жить в разлуке тоже было сущей пыткой. «Спокойно! Спокойно! Главное сейчас – ничего не запороть. Сначала попасть в квартиру, потом достать снотворный баллончик, распылить в лицо Леви и дать контрольный сигнал на пульт. Это просто! Я смогу!» – Самое лучшее время – поздний вечер или ночь. В это время суток человек физиологически готовится ко сну, даже если по хронотипу он «сова», так или иначе после часа ночи у него будет наблюдаться биологический спад. В таком случае, чем ближе к полуночи мы доставим его в отделение и приступим к процедуре, тем лучше. Эрвин упорно давил на звонок, пока не услышал шарканье тапочек в коридоре и знакомый голос за дверью: – Кого там принесло на ночь глядя… – Кто?! – Это я. – Ведите себя максимально естественно. Мистер Дендридж ни в коем случае не должен ничего заподозрить. Страх и недоверие блокируют некоторые мозговые импульсы, и это сильно влияет на извлечение воспоминаний. Именно поэтому мы не можем, скажем, напасть на человека со спины и насильно усыпить его. Всего секунда, но мозг успевает среагировать, и тогда всё – мозг переключается в другой режим работы, и воспоминания как бы «прячутся». Конечно, наши технологии позволяют добраться до воспоминаний в любом случае, но процесс весьма и весьма затягивается. За дверью послышался шумный вздох, затем всё стихло. Эрвин чувствовал, как стоя прижавшись головой к двери, Леви прислушивался, словно настороженный зверь в своей норе, сомневаясь, впускать ли позднего гостя в квартиру или нет. Через несколько минут, показавшихся Эрвину вечностью, наконец клацнул замок, и дверь отворилась, окатив фигуру Эрвина узкой полоской света в полутёмном коридоре жилой многоэтажки. – Заходи. – Не забудьте использовать нано-респиратор, чтобы не надышаться парами снотворного газа. Просто вставите его в нос, внешне он совершенно не заметен – об этом можно не беспокоиться. Кроме содействия на данном этапе от вас больше ничего не потребуется – всё остальное сделают наши специалисты. Очнётся мистер Дендридж уже у себя в квартире. Для подстраховки мы запишем ему воспоминание, что ему внезапно стало плохо, и он вызывал на дом скорую помощь. Пока мистер Дендридж будет находиться в отделении, группа зачистки избавится от всех вещественных напоминаний о вашем существовании в его жизни. Эрвин повернулся к Леви спиной, чтобы закрыть дверь и достать из рукава пиджака спрятанный там баллончик. – Что случилось, Эрвин? Я уже спать собирался… Только не говори, что ты на это и рассчитывал. Выкладывай, что тебе нужно, но учти, ночевать ты здесь по-любому не останешься. Отправишься восвояси, как миленький. – Знаю. Я и не надеялся… Прости… – Что ты там бормочешь? Встал спиной – ничего не слышно. Замок, что ли, закрыть не можешь? – Эй? Да в чём дело? – Прощай, Леви… Последних слов Эрвина Леви уже не расслышал. Перед его глазами всё почернело, и он, сам не понимая почему, вдруг провалился в какое-то пустынное, немое пространство. Когда Эрвин, сделав всё нужное, подхватил обмякшее тело, сознание Леви было уже где-то далеко…***
Эрвин тихо прикрыл за собой дверь в спальню, снял пиджак, повесив его на спинку единственного в этой просторной комнате стула, и тяжело опустился на кровать. Постель была разобрана и взъерошена. Одеяло вздымалось, словно под ним всё ещё кто-то лежал, свернувшись уютным комочком. Эрвин откинул его и прилёг на подушку, на которой осталась небольшая вмятина – след от головы Леви. Чуть поджав под себя ноги, Эрвин повернулся лицом к стене – в таком положении обычно засыпал Леви. Это был их каждодневный ритуал, – за исключением тех редких дней, когда они ссорились, и Леви отворачивался к нему спиной или вовсе выгонял его «давить храпака на диване», – они засыпали только лицом друг к другу. Рядом лежала ещё одна подушка. Она была его – Эрвина. «Ты не стал убирать её… Почему?.. Так удобнее?.. Или просто по привычке?..» Эрвин провёл рукой по подушке Леви, вдохнул запах шампуня и волос, впитавшийся в неё, и уставился в стену. «Слишком большая… Эта кровать слишком большая для тебя одного». Эрвин вдруг словно увидел себя со стороны – одиноко лежащего на слишком большой для одного человека двуспальной кровати, беспомощно скрючившегося от боли; а потом его тело стало расплываться, превратившись в фигуру Леви. «Я сделал тебе больно… Я всё испортил… Дважды… И ты вот так же сиротливо лежал в этой огромной кровати и смотрел на голую стену и на холодную опустевшую подушку…» Эрвин прикрыл глаза, его веки задрожали от подступающих слёз, он больно прикусил губу, пытаясь сдержать эмоции. «Сейчас не время. Возьми себя в руки!» Постель всё ещё хранила тепло тела Леви. Перебирая с закрытыми глазами пальцами по подушке, Эрвин почувствовал под рукой жёсткий волосок. Он открыл глаза и бережно взял его двумя пальцами, поднеся близко к лицу. – Простите? Мистер Смит? – раздался голос из соседней комнаты. – Не хочу вам мешать, но, к сожалению, у нас не так много времени. Процедура длительная и весьма муторная, так что… – Да-да, – кашлянул Эрвин из спальни, пытаясь скрыть дрожащий голос и поднимаясь с кровати, – уже иду! Вставать не хотелось. «Так бы вечно и лежал здесь, – думал Эрвин, – а потом бы пришёл Леви, со всё ещё влажными волосами после душа и, забравшись в постель, прижался бы щекой и холодным кончиком носа к моей груди… И всё бы у нас было по-прежнему… Как раньше… Хорошо и спокойно…» Эрвин дёрнул ящик письменного стола, который они с Леви купили всего лишь полгода назад, чтобы Эрвин мог спокойно заниматься за ним, – писать отчёты или составлять планы лекций, а не ходить каждый раз на кухню и расчищать от всяких банок и кастрюль рабочее место, – достал чистый лист бумаги и положил на него короткий чёрный волосок, тщательно свернув лист конвертиком, чтобы драгоценная находка ни в коем случае не потерялась, схватил пиджак и спешно вышел из комнаты. Леви спал. Его мерное дыхание слегка вздымало грудь, лицо было спокойным. Двое крупных мужчин в белых медицинских халатах подхватили носилки и понесли к выходу, а в коридоре уже стояли две женщины из группы зачистки. Эрвин кинул последний взгляд на квартиру Леви, где они вместе прожили почти два года. Два прекрасных безмятежных года, наполненных счастьем и любовью. Теперь всё это было позади. «Ты просрал меня... Два раза… Слышишь?.. ДВА грёбаных раза!» Слова Леви вновь и вновь звучали у Эрвина в голове, отдаваясь мучительной судорогой во всём теле. «Да… Я виноват… Только я один виноват, что в этой квартире поселились ненависть и отчаяние… Но… Потерпи ещё немного… Я всё исправлю… Ещё чуть-чуть, Леви… И всё пройдёт…» Спешно обувшись и накинув на плечи пиджак, Эрвин вышел вслед за носилками. Он больше не обернулся – ни разу. За его спиной скрипнула дверь, и щёлкнул дверной замок, навсегда запирая от Эрвина вход в его прошлую жизнь. – Не переживайте, мистер Смит. Мы своё дело знаем. Обычная с виду машина скорой помощи тронулась с места. Необычайно тихо. И среди ночи повезла их в место, где Леви навсегда избавят от боли и мучительных воспоминаний о нём – Эрвине Смите.***
В наушниках что-то пощёлкивало, большой экран, похожий на обычный телевизор, показывал только серые помехи. Эрвин сощурил глаза – помехи стали похожи на волнующееся серое море. Постепенно монотонную серость стали то тут, то там раскрашивать яркие разноцветные всполохи, которые, будто поднимаясь со дна моря, взрывались на поверхности радужными фейерверками. Они рвались наружу, пытаясь разлиться по экрану и заполнить собой всё пространство. Это были воспоминания Леви. «Оранжевый, розовый, жёлтый – красивые цвета… Наверняка это что-то радостное. Может, Леви вспоминает, как мы с ним познакомились, и я пригласил его в музей естественной истории при нашем университете на энтомологическую выставку, а потом повёл его в тропический лес бабочек; а может, как мы делали ремонт и спорили, какие обои поклеить в спальне? Красный… Что же ты там такое вспомнил, Леви? Что-то неприличное, а?.. Фиолетовый, синий, зелёный – это, наверное, наша повседневная жизнь, какие-нибудь мелкие радости, типа кино и походов по магазинам. А вот теперь чёрный. И коричневый. Много чёрного и коричневого... Это твоя обида? Да, Леви?..» – Вот… У тебя точно нет такого снимка... Странно, но у меня его тоже нет… Видимо, где-то потерялся при переезде… Я даже забыл, что когда-то и у меня был такой же… Этот дал мне Кенни… – Это старшие классы… Последний год перед выпуском… Совместное фото всех выпускников из разных параллелей… – Вот она… Стоит с краю… Такая милая и скромная здесь… – А вот это… – Думаю, сомнений больше не осталось… – Кенни… Оказывается, у него отличная память… «Он сидел недвижно, в гробовой тишине целую вечность… Мне казалось, что его молчание сведёт меня с ума…» – Леви… – Леви?.. Скажи что-нибудь… – Прошу тебя, не молчи... – Что… мне тебе сказать?.. – ЧТО я должен тебе сказать?! Каких слов ты от меня ждёшь?! После… После ВСЕГО ЭТОГО! – Ты… – …ты просрал меня, Эрвин… Два раза… Слышишь?.. ДВА грёбаных раза! «Он не выдержал… Ещё бы… Слишком многое на него свалилось за один вечер… Как он вообще сумел всё это вынести? Разве может человек такое преодолеть? Мне было больно, но ему – ещё хуже…» – Леви?.. Куда ты?.. – Куда же ты… Ночь на… – Не ходи за мной! Не смей! – И чтобы когда я вернулся, духу твоего здесь не было! Собирай свои манатки и проваливай!***
– Вы точно уверены, что не хотите сделать процедуру и себе, мистер Смит? – Да. Я должен… помнить... – Это будет весьма… мучительно… В животе у Эрвина жгло от голода. Он напряг мышцы и свёл брови, вжимаясь в кресло для посетителей, на его лбу проступило несколько морщин. Голодные спазмы и крайняя нервная измотанность последних месяцев не могли не сказаться на его внешнем виде: он осунулся, а под глазами залегли фиолетово-зелёные тени, обычно свойственные, скорее, Леви, чем ему, цвет лица стал каким-то землисто-тусклым, да и морщин, словно то ли прибавилось, то ли они просто стали заметнее. Причёска и костюм Эрвина были по-прежнему аккуратны, – работа всё-таки обязывала, – но со стороны он всё равно выглядел сильно уставшим и погрустневшим, прибавившим десяток лет, и теперь производившим впечатление не моложавого обаятельного мужчины чуть за тридцать, а стареющего меланхолика под пятьдесят. Даже он сам прекрасно видел это, бросая быстрый безрадостный взгляд на себя в зеркало, когда собирался на работу. Сослуживцы тактично молчали, лишь пару раз его близкие друзья спросили, всё ли у него в порядке, на что Эрвин коротко ответил: «Мы с Леви расстались», больше ничего не добавив, но паршивое настроение и мрачный внешний вид, стёрший с его лица привычную приветливую улыбку студентам, коллегам, продавцам в магазинах или просто соседям, сами за себя говорили, что в жизни Эрвина дела были – хоть в петлю лезь. Никто и никогда таким его ещё не видел… Безвкусный завтрак, съеденный в какой-то кафешке неподалёку от многоэтажного здания, где располагалась организация с говорящим названием «Новая жизнь», слишком быстро переварился в желудке Эрвина, не оставив после себя никаких напоминаний, словно и не было его вовсе. Еда, приготовленная не руками Леви, была для Эрвина пресной и совершенно не сытной. Он заглатывал её машинально, не разбирая, что лежало у него на тарелке, – и попадись ему случайно в блюде муха, он проглотил бы и её, – настолько Эрвину было плевать на то, что он кидает в свой желудок лишь бы временно заглушить голод. Сам он нормально готовить не умел, а что и мог когда-то сварганить на скорую руку, и то разучился, – Леви его совсем избаловал, – разве что полуфабрикаты какие-нибудь разогреть или яйцо на сковородку разбить, но даже это у него в последнее время постоянно пригорало. Без вкусной стряпни Леви Эрвин чувствовал себя вечно голодным, и он с горечью понимал, что Леви больше никогда не приготовит для него кисло-сладкое сочное мясо с пережаренными золотистыми овощами или сырный пирог, не накроет на стол и не позовёт его, как всегда занятого бумажной работой и совершенно позабывшего о еде, к столу, ворчливо, но в то же время заботливо крикнув из кухни: «Идите ужинать, профессор! Еда стынет!». Леви любил в шутку игриво называть его «профессором», «учителем», «мистером Смитом» и даже, что уже совсем как-то не подходило под школьно-университетскую тематику – «папочкой». – Я дома! Ох! Как же я устал! – Эрви-и-ин?! Ты где?! – Да блин… Что за фигня? Дома темно, как в жопе… Свет везде выключен… Нет его ещё, что ли? Сам же говорил, что с работы сегодня пораньше придёт… И… – Леви… – Ёбаный в рот! – Эрвин! За каким фигом ты сидишь в темноте?! Ещё и молчишь, когда тебя зовут?! Сейчас не Хеллоуин, нечего из себя привидение изображать! – Прости… – Блять… У меня чуть сердце от испуга не выпрыгнуло… Тоже мне, тень отца Гамлета! – А почему ты в костюме? Ты что, только недавно домой пришёл? Ещё не ужинал? – Эрвин! Ау?! – Да что с тобой? Что-то случилось? На работе какие-то проблемы? – Леви… Иди поешь сначала… – Никаких «поешь», пока ты мне не объяснишь, почему у тебя такая кислая рожа. И что ты там в руке мусолишь? – Нам надо поговорить. Лучше иди… Я пока подожду… – Так! Лучше не зли меня, Смит! Давай-ка быстро выкладывай! – Хорошо… Но ты должен выслушать меня до самого конца и не перебивать… Это очень важно… Для нас обоих… – Господи, Эрвин! Ты пугаешь меня, ей богу! Глава «Новой жизни» внимательно посмотрел на сидящего напротив клиента. На его последнее замечание о трудности жизни с грузом воспоминаний, тот так ничего и не ответил, задумавшись и отведя взгляд в окно, рассеянно глядя куда-то в городскую суетливую даль. – Мистер Смит? – осторожно позвал уже пожилой, но очень приятный и подтянутый на вид глава медицинской организации, а по совместительству учёный-нейрофизиолог и разработчик теории «корректирования воспоминаний», успешно притворивший её в жизнь и применявший на практике. Его уникальная методика безинвазивного воздействия на головной мозг, которая позволяла пациентам избавиться от психотравмирующих воспоминаний, улучшить состояние больных неврозами, депрессивными, тревожно-фобическими и многими другими формами психоневрологических расстройств, в некоторых случаях даже скорректировать лёгкую форму шизофрении, в отличие от той же практиковавшейся когда-то совершенно варварской лоботомии, электрошоковой терапии или медикаментозного лечения мощными антидепрессантами, была безопасной и в подавляющем большинстве случаев помогала пациентам вернуться к нормальной, полноценной жизни в социуме. Конечно, такая процедура назначалась не всегда и не всем, но у Леви Дендриджа и Эрвина Смита была далеко не стандартная ситуация… – Несмотря на то, что я врач… я всё же всегда стараюсь максимально проникнуться ситуацией, сложившейся с людьми, которые к нам обращаются – с чисто человеческой позиции, в первую очередь. Возможно, для вас это прозвучит странно, но я… понимаю, каково вам… Эрвин продолжал смотреть невидящим безучастным взглядом в окно. – Знаю, вы уже беседовали с нашими психиатрами, и они дали своё заключение, но я бы всё-таки настоятельно советовал вам согласиться. Поверьте, я искренне сочувствую вам… Я ведь уже почти совсем старик и много всякого повидал, но я совершенно не вижу смысла, чтобы добровольно корёжить свою судьбу. Вам ведь всего-то сорок один – ещё вся жизнь впереди! Все совершают ошибки… Эрвина передёрнуло. – Леви не ошибка! Без него… моя жизнь была бы пустой… бессмысленной… Знаете, что он сказал мне тогда? – «Ты просрал меня! Два раза!» Он прав… Именно это я и сделал. Я не смог стать для него ни любимым, ни… Эрвин осёкся. Он был не в силах произнести это слово. Одно короткое слово, которое оказалось таким беспощадным, в одно мгновение разрушив их недолгое счастье и превратив их обоих в призраков самих себя… – Хорошо. Тогда, если вы со всем согласны, поставьте, пожалуйста, свою подпись здесь, здесь и вот здесь. Через три дня приступаем к процедуре. Кроме формальной стороны вопроса, от вас, мистер Смит, нам также потребуется небольшое содействие…***
В звукоизолированной комнате для проекции воспоминаний кроме Эрвина никого не было. Личная жизнь – дело строго конфиденциальное, и никто из сотрудников организации «Новая жизнь» не имел права доступа, сбора и хранения файлов с воспоминаниями. Весь процесс был полностью автоматизирован. Пациента, предварительно погружённого в состояние глубокого сна, помещали в специальную палату, где ему на голову прикрепляли небольшую пластину, соединённую с компьютером. Компьютер направлял в мозг пациента набор кодов, содержащих информацию о том или ином периоде его жизни, и если находил совпадение запроса с обрабатываемыми воспоминаниями, то либо стирал их, либо замещал на другие – заранее запрограммированные. Чаще воспоминания стирали одному пациенту, ведь такая процедура предполагала вмешательство в мозг человека, а это огромная степень ответственности и необходимость осознания, как самим пациентом, так и его родственниками, что процедура имеет необратимый результат – вернуть стёртые воспоминания будет невозможно. Предварительно с пациентом работали психиатры, невропатологи и врачи других смежных с изучением мозговой и нервной деятельности специальностей. Именно штат квалифицированного медперсонала выносил вердикт, показана процедура или же нет. Если стандартные способы лечения помогали человеку справиться с его состоянием без корректировки воспоминаний, то процедура не назначалась. Просто так взять и частично стереть самому себе или тем более другому человеку память, само собой, было невозможно. Это было уже посудное дело, за которое светили долгие годы за решёткой. Но случалось и такое, что за помощью обращались сразу несколько человек – обычно члены семьи, бывшие пары или друзья. Эрвину и Леви также стоило бы сделать парное стирание, но Эрвин посчитал, что это будет слишком просто для него и подло по отношению к Леви, но на самом же деле – Леви занимал слишком много места в его жизни, слишком много значил для него, и лишиться воспоминаний о Леви, означало для Эрвина потерять частичку собственной души. Как ему объяснили, чисто технически выводить из мозга на экран и просматривать воспоминания, – и не только их, а в том числе сны, – можно, но такая возможность относилась уже к другой области психоневрологического лечения, когда человека либо погружали в гипноз, либо изучали его сновидения, чтобы выявить, к примеру, скрытые страхи и комплексы, влияющие на состояние пациента. Такое лечение было строго индивидуальным, и кроме самого пациента и его лечащего врача доступ к личной информации никто из посторонних не имел. По окончании лечения все файлы с записями гипнотических видений и снов удалялись. Но для Эрвина сделали исключение – ему позволили заглянуть в воспоминания Леви во время процедуры стирания. Ничего подобного Эрвин, разумеется, и представить себе не мог. Ему не терпелось увидеть мир глазами Леви и почувствовать то, что когда-то чувствовал сам Леви. «Интересно, как я выгляжу в его глазах?..» Эрвин волновался, почти как в их первый раз. Нет, даже сильнее, куда сильнее… Его всего потряхивало, глаза давило от напряжения – он боялся упустить даже самую мелкую деталь, боялся моргнуть и пропустить момент, когда серые помехи на экране внезапно сменятся картинкой из памяти Леви; ладони взмокли и прилипали к брюкам. Глядя на разноцветные вспышки на экране, Эрвин гадал и фантазировал, какие же воспоминания проносились в этот самый момент у Леви в памяти… – Извините, вы не против, если я включу радио? – Да-да, конечно. Только не очень громко, пожалуйста. «Это Леви?! Он на работе?! А-а-а, вижу… Вот автомагнитола. Перчатки как всегда безукоризненно белые. Он стирал их каждый день, даже если сильно уставал или поздно приходил. Никогда не забывал об этом строгом правиле. Возвращает руку на руль. На улице дождь. Моросит. Дождевики работают. Немного поскрипывают по лобовому стеклу. Забавно… Всё прямо как в кино… Впереди поток машин. Ммм, а вон и стадион слева виднеется. Центр города – его привычный ежедневный маршрут. О! Теперь включает поворотники. Интересно, когда это было? До или после нашего знакомства?» – Добрый день, сегодня среда, и как всегда в это время в эфире передача «Беседы о науке», которую веду я, Стефани Уокер. Наша сегодняшняя тема будет посвящена биологии, точнее – такому разделу этой обширной науки, как энтомология. С удовольствием представляю уважаемым радиослушателям нашего гостя – ассоциированного профессора факультета энтомологии и нематологии Университета Флориды, Эрвина Смита. «Точно! Передача! Это было как раз накануне. Эфир был в марте, а мы с Леви познакомились в апреле. У меня тогда ещё была жуткая запара на работе. Экзамены, нервы… Приходил домой чёрт знает во сколько. Сил хватало только на поесть и спать». – Добрый день, мне очень приятно, что вы пригласили меня на передачу. Энтомология – наука необычайно обширная, поскольку насекомые являются одним из самых многочисленных классов животных, встречающихся повсеместно, включая даже самый холодный континент Земли – Антарктиду. Да-да, не удивляйтесь. Именно насекомые – истинные хозяева нашей планеты. Приблизительное число представителей этого класса составляет около восьми миллионов видов, из которых на сегодняшний день описано всего чуть более одного миллиона, а потому и число специалистов, изучающих насекомых также невероятно велико. К примеру, я занимаюсь изучением… – Хмм… Ненавижу насекомых… «О! Картинка сменилась… Другое воспоминание?..» – Ну вот. Приехали. Оплатить можете наличкой или карточкой. – Карточкой. – Всего доброго, мистер Смит. – До свидания. Вот, возьмите… Чаевые… За то, что быстро и приятно доставили меня до дома… «Это же, кажется, тот день, когда мы только познакомились… Я голосовал на трассе, и ко мне подъехал его жёлтый кеб Тойота Приус…» – Чёрт… И чего я так разболтался с ним?.. Даже самому как-то срёмно… Не слишком ли?.. Ай! Ну и фиг с ним! Всё равно в первый и последний раз виделись. Случайный клиент – вот и все! Нечего себе голову всякой ерундой забивать! Зато он дал мне чаевые. Если пассажира хорошенько разговорить, глядишь, и на чай что-нибудь да оставит. «Чаевые, значит? Ну-ну, Леви. Я-то, наивный, думал, что чем-то тебе понравился, а ты деньги из меня, значит, хотел вытянуть. И ведь не признавался же никогда. Вот хитрюга!» «А всё-таки, интересная у него, наверное, профессия. Энтомолог… Эрвин Смит…» «Наше знакомство… Знакомство… Это же, вроде бы, было в начале недели? Да-да – в понедельник. В тот день я принимал письменный экзамен у второкурсников по теории эволюционного развития чешуекрылых. Было очень много работ, и все их нужно было успеть побыстрее проверить, поэтому на кафедре я порядочно засиделся. Даже на время внимания не обратил, как за окном уже совсем стемнело, а корпус опустел и затих. Несколько часов подряд просидел над работами. Особенно интересно проверять творческую часть заданий. Люблю заставлять студентов думать, не просто ставить галочки напротив верных вариантов в тестовых вопросах, а учить их строить теории, приводить доводы и делать выводы. Сочинение – отличный вариант проследить за мыслью ученика. Ох! Порой ребята пишут такие занимательные опусы – ну просто не оторваться! Опомнился я, только когда в животе заныло, и я почувствовал, что зверски проголодался. Да ещё ноги и спина совсем затекли. Кажется, из корпуса я вышел почти уже в двенадцать. Сдал ключи охраннику, расписался в тетради и решил, что не стану вызывать такси, а поймаю какую-нибудь попутку. Охранник наш – добрая душа, – всё сетовал, что поздно уже, да надо бы машину вызвать, по-нормальному домой доехать, но я заверил его, что всё в порядке, и что сам хочу прогуляться после целого дня сидения в четырёх стенах. Эх! Всё-таки любимая работа затягивает несмотря ни на что. Хотя после знакомства с Леви пропадать на работе хотелось уже не так сильно. Да и ругался он, когда я задерживался. Смешной… Помню его лицо, когда он сердился. Как он морщил нос и лоб, сдвигая брови. Хотел выглядеть грозным, а получался похожим на фыркающего зверька… Помню, я только садился, а он меня с этой своей дверью огорошил. Ха-ха!» – Пожалуйста, только дверью не хлопайте. – Ох… Хорошо… Да я и не собирался, в общем-то… – Извините. Время позднее. Целый день мотаешься туда-сюда… Пассажир зашёл и вышел, раз дверью хлопнул, два, а она потом возьмёт и расшатается или замок там сломается. Вот. А мне головная боль… Машина – мой хлеб, как-никак. – Ничего. Я понимаю. – Куда вам? – Северо-Восточная 11 стрит. – Далековато. – Что поделать… – Ну, дороги в такое время уже свободны, так что быстро доберёмся. Это я вам гарантирую. – Было бы здорово. Совсем вот засиделся на работе. – Да… Уже за полночь. Я и сам вот-вот закругляюсь и на стоянку еду. – А что же вы так поздно с работы возвращаетесь и даже такси не вызовите? Ведь эдак на трассе можно очень долго простоять. – Да я и не прочь постоять на свежем воздухе, ноги хоть немного размять. И дорога далеко не пустынная, всё равно кого-нибудь поймать можно. Вас же я поймал. – Ну да, ну да… «Салон был удивительно чистым, и пахло приятно – чем-то свежим, цитрусовым. Оказывается, Леви пользовался эфирными маслами для дезинфекции воздуха и лёгкого аромата. На панели перед задним пассажирским сидением рядом с терминалом для оплаты банковской карточкой я прочёл: Леви Дендридж, номерной знак и марка автомобиля, год выдачи водительской лицензии, номера телефонов для связи с отделом качества по предоставлению услуг таксо-извоза. Я обратил внимание, что автомобиль не был снабжён пластиковой защитной перегородкой. И это было действительно непривычно. На таксистов часто нападают: по голове могут стукнуть и оглушить или даже угрожать пистолетом, поэтому перегородка – не какая-то прихоть, а средство защиты водителя, порой даже способная спасти человеку жизнь. Я было подумал, что это отдаёт какой-то беспечностью и самонадеянностью, но когда перевёл взгляд на водителя, сразу же отбросил эти мысли. Молодой человек выглядел расслабленным, но в то же время было заметно, что чувствовал он себя уверенно и спокойно. Это была его машина. Его рабочее место, его территория, где он полностью владел ситуацией и просчитывал всё наперёд. Но я всё же полюбопытствовал…» – А почему у вас пластиковая перегородка не стоит? Ни разу такого не видел, если честно. – Я частник. Сам на себя работаю. А нам по закону её можно не ставить, вот я и решил обойтись без неё. Не нравится мне эта перегородка. Машину только уродует. Вот и дядя со мной согласен, хотя он-то себе перегородку всё-таки поставил и мне постоянно твердит о ней, но я всё равно не хочу. – А не страшно? Мало ли что… Пассажиры-то всякие бывают… – Я крепкий. Если что, отпор каким-нибудь отморозкам уж точно смогу дать. – Но на всякий случай стараюсь не возить больше двух человек. И всегда поглядываю в зеркало, кто ко мне сел, и как он там себя на заднем сидении ведёт. «И правда… Я отметил, какой у него был взгляд: пытливый, оценивающий, цепкий, но отчего-то он показался мне тогда немного грустным… Это только потом я понял, почему… Да… Не зря говорят, что первое впечатление самое сильное. Леви производил странное впечатление, противоречивое. По виду он был совсем ещё мальчишкой, лет двадцати-двадцати пяти, но было в нём что-то основательное, словно к своим годам он уже успел пройти сквозь огонь и воду. Во время поездки он несколько раз смерил меня взглядом. У него были очень выразительные глаза. Я запомнил их с того самого дня… А ещё я обратил внимание на его одежду. Строгую и простую, что тоже скорее не вписывалось в привычный образ современного таксиста. Голубая рубашка с длинным рукавом, но самое главное – идеально сидевшие на изящных руках белоснежные перчатки. Чёрные тяжёлые волосы были аккуратно зачёсаны назад, открывая гладкий лоб и задумчивые серые глаза. Нечасто таких опрятных таксистов встретишь. Даже в Миннеаполисе, где я долгое время жил и работал, или в Нью-Йорке – огромных городах с развитой сетью такси, мне такие практически не попадались. Обычно – то китайцы, то латиноамериканцы или индусы в тюрбанах, упирающихся в самую крышу автомобиля. Если и встречались местные, то одеты они были крайне просто – джинсы и верх по погоде…» – Вам как, кондиционер не дует? Так нормально? – Нет, всё в порядке. – Значит, вы не опасаетесь, что в столь поздний час к вам может подсесть какой-нибудь хулиган? Даже если этот тип окажется вдвое больше вас, тоже сумеете дать отпор? – Хах! Это вы про себя сейчас говорите? – Хотя бы и про себя. – Не-е-ет. Это вряд ли. По вам же сразу видно, что вы порядочный человек. – Я могу притворяться. – У вас лицо добродушное. Открытое. И глаза смотрят прямо и спокойно. А ещё вы меня «поймали» в благополучном районе. Костюм на вас дорогой. Скорее всего, работаете на престижной работе. Может быть, даже начальником. Но мне всё-таки кажется, что вы не начальник и не офисный планктон, а педагог или, например, учёный. – Почему вы так решили? – Университет. Вы же голосовали на Арчер роуд. – Я мог бы работать и в госпитале. Он тоже на этой улице. – Вы не похожи на врача. Что-то мне подсказывает, что вы часто выступаете на публике – лекционный зал как раз подходит. У вас грамотная речь, поставленная дикция, но говорите вы не заумно, как обычно разговаривают врачи, – те так и сыплют терминами, да всякими непонятными словечками, – а вот как-то по-простому, словно обращаетесь к человеку, которого вы хотите чему-то научить, донести какую-нибудь сложную информацию, и сделать это так, чтобы собеседнику было всё предельно понятно. «Да уж! Вот тут я здорово удивился! Ведь Леви был простым таксистом, а так рассуждал! Очень тонкие наблюдения. Я подумал, что интуиция у этого парня – что надо. С таким в беде точно не пропадёшь». – Ха-ха! Надо же! Всё верно! Вы прямо на меня досье целое составили! А может, вы полицейский, работающий под прикрытием? «Кажется, на этих словах Леви чуть улыбнулся…» – Так где же вы всё-таки работаете? – Я преподаю в Университете Флориды по специальности энтомология. – Этно… Эмто… – Энтомология. – Да. Энтомология. Что-то знакомое… – О! Точно! Вы ведь насекомых изучаете, да?! – Изучаю. – А не вы ли… на радио… в прошлом месяце, кажется… Не вы ли там выступали? О бабочках рассказывали? По-моему, голос у вас на того учёного похож… – Вы слышали передачу? – Я часто слушаю радио в пути. Расслабляет. Но пассажиры иногда недовольны. Так это были вы? – Да. Я тот самый учёный-энтомолог. Эрвин Смит. – Вот так да-а-а! Уж что-что, а занятные пассажиры в нашем шофёрском деле частенько попадаются! – Очень приятно. Я Леви Дендридж. Хотя вы и так могли прочесть моё имя на панели. – Да. Мне тоже очень приятно. – А-а-а, светофор… «После этого мы как-то резко замолчали… Вдруг стало неловко, и совершенно не о чём разговаривать. Всю оставшуюся дорогу мы провели в тишине. Странно, ведь вначале разговор завязывался так оживлённо. Я раздумывал, что бы такого спросить, но в голову упорно ничего не шло, и я просто стал смотреть в окно на проносившиеся мимо виды ночных улиц». – Ну вот. Приехали. Оплатить можете наличкой или карточкой. – Карточкой. – Всего доброго, мистер Смит. – До свидания. Вот, возьмите… Чаевые… За то, что быстро и приятно доставили меня до дома… – Мистер Дендри… Прости… Леви… Я боялся, что ты не придёшь. – Пообещать прийти, а потом проигнорить? Не думал, что произвожу впечатление такого кидалы. «Ох! А вот и наше первое свидание, если его вообще так можно назвать. Хорошо помню его, словно это было только вчера… Я так хотел пригласить Леви куда-нибудь, но банальности, типа кафешек, никуда не годились. Да и куда вообще можно пригласить едва знакомого мужчину? Всё казалось таким нелепым, а мне хотелось его чем-то удивить… Заинтересовать собой… Все выходные накануне ломал себе голову, а потом меня внезапно осенило, что лучшего места, чем моя собственная работа, не найти. Как же я тогда боялся, что он откажет…» – Нет-нет! Просто… ты сказал, что тебе не нравятся насекомые, а я так настойчиво приглашал тебя, уверял, что ты непременно поменяешь своё мнение… А когда пришёл домой, вдруг почувствовал себя так глупо… Вёл себя словно школьник какой-то… «Ууу! Как же у меня по-дурацки волосы зачёсаны! Накануне я купил новый шампунь. Хотел, чтобы от меня приятно пахло. Одеколонами-то, и всякими туалетными водами я пользоваться не могу – они отпугивают насекомых, а вот шампунь или гель для душа с ненавязчивым ароматом – самое то. Да только шампунь мне, похоже, не подошёл совсем. Волосы распушились, и я долго не мог с ними справиться. Уже пора было выходить, а я всё крутился перед зеркалом, воюя с волосами. Чуть не опоздал в такой важный день…» – Если бы не твоя настойчивость, я, может, и не пришёл бы вовсе. Но ты так рьяно заявлял, что я просто не понимаю всей красоты этих твоих… БУКАШЕК, что мне стало даже интересно. – Что ж, пойдём, посмотрим, сумеешь ли ты меня переубедить. – Ты так любишь это слово. «Букашки»… – А ты так любишь своих букашек. Хорошо хоть не жуков изучаешь. Не понимаю, как можно разглядывать в лупу каких-то там тараканов, вдобавок радуясь при этом, как ненормальный? Бррр! Меня от одного их вида в дрожь бросает. – К слову, жуки и тараканы относятся к разным отрядам. – Что?! – Прости, ты не расслышал? Я говорю… – О не-е-ет! Я прекрасно расслышал! Но, будь добр, избавь меня от этих подробностей! – Ха-ха! Хорошо, больше не буду. Лучше я покажу тебе бабочек. Знаешь, что такое «инсектарий»? – Не знаю, но уже боюсь даже представить... – Идём. Сейчас всё увидишь своими собственными глазами. Вылупление бабочки из куколки – это фантастически прекрасное и завораживающее зрелище! Как раз для этого и предназначены инсектарии – это специальные ёмкости или даже целые помещения для содержания и разведения насекомых. – Зря я, похоже, повёлся на твои уговоры… – Остановите машину! – Но, сэр… – Я сказал, остановите! Вот. Сдачу оставьте себе. – Леви! – Леви! Постой! Подожди! – Отстань! Убери руки! – Эй! В чём дело?! Ты кто вообще такой?! – Леви, что ты здесь делаешь?! – Я гуляю, снимаю стресс! Разве не видишь – я не один! Не приставай ко мне! Лучше иди, куда шёл! – Это ещё кто такой?! Чё за мужик? Он тебя достаёт? – Простите, мне нужно поговорить с Леви. Не могли бы вы оставить нас вдвоём? – Он никуда не пойдёт. ТЫ уйдёшь. Если не хочешь, чтобы я сломал тебе нос. – Это что, твой бывший? Чего он пристал? – Неужели ты считаешь, что это выход?! Шляться по барам, цеплять первого встречного?! – А ты не оставил мне другого выбора! Поэтому – да! Буду «шляться» и «цеплять» всех, кто цепляется, пить, сколько влезет и трахаться, пока жопа не треснет! А потом я буду лечить её мазью от геморроя и снова трахаться, усёк?! Это моя жизнь, и тебе в ней больше нет места! Ты мне никто! Ясно?! НИКТО! – Не смей так говорить! Я! Я! Я… – Ну, кто?! Кто ты?! Давай, скажи! Посмешим народ! – Пожалуйста, Леви! Прости меня! Я люблю тебя! Я так лю… – А я тебя ненавижу! Ты только и делаешь, что врёшь и оправдываешься! Прикрываешься словами любви, но не перестаёшь жалеть себя! Ты всегда жалел только себя несчастного! Ты даже отпустить меня – и то не можешь, потому что тебе больно и жалко себя! Господи! Как же хорошо, что я не похож на тебя! Что, глядя в зеркало, я не вижу твою противную рожу! – Леви! Постой! – Эй! Ты что, не понял?! Отвали от нас! – Нет! – Прекрати! Хватит! Отпусти его! «Нас тогда забрали в полицию... Я впервые ехал в полицейской машине и сидел в участке. Для Леви это было не впервой, но я видел, как ему было неприятно… Ещё бы… Ведь таксисты – это обслуживающий персонал, и государство три шкуры с них дерёт. Помимо уплаты налогов, репутация у водителей такси должна быть безупречной. Малейшее нарушение общественного порядка, а тем более преступление – и лицензии на извоз можно запросто лишиться. Своей ревностью я чуть было не подставил Леви… Накинулся на того парня с кулаками, даже не подумав, что пострадать может Леви. В результате сам огрёб по полной, а парень сбежал. Поделом мне. Но Леви… Из-за моей непомерной глупости он мог вовсе остаться без работы… Какой же я был дурак… Эгоистичный дурак… Нас отпустили только через несколько часов. Пришлось заплатить немаленький штраф, а Леви офицер сделал строгий выговор...» – М-м-м… По… Подожди… Эрвин… «Что там?! Новое воспоминание?» – Ч-что? Что такое? – Ты хотя бы знаешь, что надо делать? – Точно не знаю, но разберёмся по ходу дела. – Я имею в виду… То есть… Я не уверен, что у нас всё получится… – Да какая разница? Получится, не получится… Не выйдет сейчас, так выйдет в следующий. «О, Боже! Как стыдно! Смотреть на себя со стороны… в такие моменты… Словно нашёл родительское порно…» – Или тебе неприятно?.. Со мной… – Нет-нет! Не в этом дело. Просто… Понимаешь… я боюсь… – Ох… Прости… Я… – Леви… Я и сам боюсь… Боюсь, что тебе будет больно… Но я… – Ш-ш-ш. Тише. Положи руку вот сюда. – Чувствуешь? – Если бы я не хотел этого, моё сердце не колотилось бы так сейчас… Давай попробуем. Будем бояться вместе… Вместе не так страшно, правда? – Бабочка, которая тебе понравилась… Грета Ото… Сейчас я вдруг понял… Она напоминает мне тебя… – А? Какие странные сравнения. Бабочка похожа на меня? – Да… – И почему же это? – Стеклянная бабочка… Она кажется маленьким, хрупким созданием, но внешность обманчива. Прозрачные крылышки способны выдерживать огромные нагрузки при перелётах на большие расстояния. – Ты точно такой же, Леви. Я боялся прикоснуться к тебе, страшился сломать тебя, но ты оказался гораздо сильнее, чем кажешься. Ты сильнее меня, Леви! Мне всегда нужна была цель. Сколько себя помню, я не мог и дня прожить без ощущения нужности, полезности. Я из кожи вон лез, стараясь всем доказать, какой я умный, хороший, правильный. Отлично учился в школе, потом поступил в университет, затем карьера, признание среди учеников и коллег, научная деятельность. Я только и делал, что всю жизнь шлифовал свой внешний образ до идеального состояния, чтобы никто не сумел ко мне придраться, осудить. Но всё это было лишь показным, ненастоящим… Когда я встретил тебя, я наконец-то понял, что шёл не тем путём, что всё было таким глупым и несущественным. Это ты открыл мне глаза, изменил меня. И если бы не ты, я так бы и продолжал блуждать в темноте… Но ты не такой! Совсем не такой! Тебя никому не сломать, понимаешь, Леви? Ты сильный! – Что за самобичевание, Эрвин? Я никогда не думал, что ты играешь на публику. Я с самого начала видел в тебе неподдельную искренность. И я вовсе не сильнее тебя, поверь. Это ты делаешь меня сильнее! – Нет… Ты… Боже, как же я люблю тебя, Леви! Ты – всё, что у меня есть. С тобой я чувствую, что живу, что… летаю. – Послушай, Эрвин! Эй! Послушай, что я тебе скажу. В детстве мы как-то раз ездили на море… Вместе с матерью и отчимом… Я никогда раньше не бывал на море, даже не представлял себе, что это такое, и, увидев его, у меня перехватило дыхание: оно казалось мне необъятным, ярким, манящим. Я влюбился в него с первого взгляда и все три недели нашего отдыха проводил долгие вечера на берегу. Я мог часами, до самой ночи, просиживать у линии прибоя, перебирая песок, играя камушками, собирая мелкие ракушки. Все эти вещи казались мне какими-то невиданными сокровищами. Я собирал их и бережно хранил в банке. Но, знаешь, чем из тех неожиданных находок я дорожил больше всего? Осколками цветных стеклянных бутылок. Море выносило их на берег, проделав над ними работу искусного ювелира. Прекрасные маленькие стекляшки, с гладкими, скользкими краями, искрящиеся на солнце, будто драгоценные камни. Они завораживали меня своей красотой… Крылья той бабочки в музее были вовсе не прозрачными и не хрустальными. Взглянув на неё, я увидел, что её крылышки переливаются всеми цветами радугами, совсем как те стекляшки, которые дарило мне в детстве море. Они сияли голубым и красным… Голубым – мягким лучистым светом. Таким же светом наполнены твои глаза, Эрвин. Этот свет идёт из самой глубины твоей души, успокаивая меня, напоминая о детстве и о том, что мне когда-то было так дорого. Эрвин… Это не я та бабочка со стеклянными крылышками, а ты… Ты спал. Длинным сном невзрачной куколки, но в любой форме, слышишь?! В ЛЮБОЙ ты всегда был прекрасной бабочкой. – Спасибо тебе, Эрвин... Ты наполнил мою жизнь светом и теплом. Ты – хрустальная бабочка, мой бесценный подарок судьбы. Не смей больше никогда говорить и даже думать о себе плохо, слышишь?! Хорошо? Договорились? – Да… Договорились… – Я люблю тебя, моя Грета Ото… – Добрый вечер! Снова машину ловите? – Это вы?! Надо же! А я вот опять на работе до полуночи застрял… «Хмм… Леви снова вспоминает наши поездки на такси… Да… Мне они тоже очень нравились… В них была какая-то удивительная романтика… Теперь я уже, наверное, больше никогда не смогу ездить на такси… Всё будет напоминать о нём…» – Да уж, вижу… Садитесь, подвезу вас. – Спасибо. – Только дверью не хлопайте. – Да-да. Я помню. – А я то-то смотрю, кто-то знакомый стоит, голосует. Сначала подумал, показалось. Подъехал поближе, ну точно – вы. Мистер Смит, верно? – Совершенно верно. Вы даже имя моё помните? «Если честно, я обрадовался как ребёнок, когда Леви сказал, что запомнил меня… Как будто я был для него не просто встречным, а кем-то важным, кого бы он ждал и хотел увидеть вновь. Однажды я уже испытывал это чувство... Давным-давно со мной случилось нечто похожее, но то было в прошлом, а Леви был прямо передо мной. Здесь и сейчас. И мне не хотелось отпускать это настоящее. Словно по моим коленям стучали невидимые молоточки, и в теле срабатывал нервный импульс, заставлявший меня переживать, что скоро дорога кончится, Леви довезёт меня до дома, я расплачусь, выйду из машины, и мы больше никогда не увидимся вновь…» – У нас, таксистов, хорошая память на лица и названия. Город и пригород нужно знать, как свои пять пальцев, а уж всяких подозрительных личностей в лицо запоминать – это и вовсе жизненно необходимо, вот и тренируешь память таким образом. Да и много ли энтомологов Смитов, корпящих допоздна на работе в наших краях? Как же так получается, что я уже второй раз за неделю подвожу вас домой, а, мистер Смит? – Ха-ха! Действительно! Думаю, не так уж и много. Но что поделать – таков удел преподавателя. У студентов сейчас экзамены. Дел всяких скопилось – тьма-тьмущая. – А что же вы сами, мистер Дендридж? Выходит, вы часто ездите по этой улице? – Да. Мне как раз по пути на стоянку через неё ехать. Я живу через два квартала от университета, там же и наш таксопарк неподалёку. – Получается, мы с вами живём в одной стороне?! – Получается, что так. – Простите за нескромный вопрос… Но почему вы ловите такси? Ведь вы так далеко живёте – на такси каждый раз не наездишься. Обычно у таких, как вы, всегда есть машина, вот я и удивился… – У «таких как я» – вы имеете в виду семейных людей? – Ну… В общем… Да… – Простите… Наверное, это не моё дело… – Нет-нет! Не стоит извиняться! У меня по этому поводу нет совершенно никаких секретов. Так уж сложилось, что пока мне некуда торопиться. Могу со спокойной совестью всецело посвящать себя работе. А машины у меня и вовсе нет. Вернее, была, старая, но я её продал за ненадобностью. Обычно езжу на автобусе. И на работу, и обратно. А по какой-то крайней надобности могу на прокат машину взять. Но в последние дни, как я уже говорил, всё разом навалилось: и экзамены, и научный проект уж очень занимательный подвернулся. Никак не мог отказаться. Я провожу опыты с насекомыми, и без лаборатории мне никак не обойтись, вот и приходится задерживаться. – А-а-а… Понятно… – Что? Вы сказали это таким странным тоном… – Хах! Да нет… Просто… Немного забавно… Вы так любите букашек, что готовы хоть сутками на работе пропадать. Очень уж вы увлечённый человек, мистер Смит, что женщинам предпочитаете насекомых. – Это так странно? – Вообще-то да. Уж женским-то вниманием вы наверняка не обделены? – Не обделён, но ничего с собой поделать не могу. Вы правы, я увлечённый человек, и пока что единственная женщина в моей жизни – это работа. – Нет, вы не подумайте… Если так разобраться, такое отношение к делу – это очень даже хорошо. Благодаря увлечённым и преданным своей профессии людям жизнь становится лучше: самолёты взлетают в небо, из крана течёт горячая вода, а туберкулёз и оспа больше не страшны человечеству… – Но?.. – Но ваша работа мне всё же остаётся непонятной. Нет, изучать бабочек – ещё куда ни шло… Но вот всяких там жуков-пауков-тараканов. Как представлю… – Не любите насекомых? «Точно! Сейчас Леви будет рассказывать про квартиру…» – Не люблю, и это ещё мягко сказано. Бояться, не боюсь, но они же такие неприятные, а некоторые и вовсе мерзкие. В земле копаются, едят что попало… Простите, если слишком резко выразился… – Они не похожи ни на одних других живых существ на планете, и тем безумно интересны. Они словно инопланетяне. Совершенно необычные. Их красота страшит и привлекает одновременно. Я никогда не перестаю удивляться этим созданиям. Каждый раз открываю в них что-то новое и поразительное. К тому же не стоит забывать, что насекомые – это важное звено в пищевой цепочке, и по популяциям тех или иных видов насекомых можно определить многие вещи, начиная от экологической обстановки местности, заканчивая временем смерти человека. – «Поразительное», говорите? Когда я купил квартиру, то первой же ночью сильно пожалел, что погнался за дешевизной и приобрёл вторичное жильё. Встав ночью по нужде и включив свет, я чуть в штаны не наделал, уж простите за подробности: прямо под моими ногами полчище тараканов всех мастей и размеров ринулось наутёк, забиваясь в щели и под плинтуса. Сами знаете, какие в нашем штате бывают тараканы. Страшнее не придумаешь… Короче, той ночью мне уже больше было не до сна. Я потом почти что месяц этих «соседей» травил и заделывал любую щель толщиной больше волоса… Сам чуть не отравился, а этим хоть бы что! Вот это точно «поразительно»! – Согласен. Тараканы не самые приятные существа, хотя некоторые так вовсе не считают и даже держат их в качестве домашних питомцев. Ну а как же бабочки? Это же самое настоящее произведение искусства, созданное природой! Неужели вам и бабочки не нравятся, мистер Дендридж? – Бабочки… Даже не знаю… Их расцветка, крылышки, конечно, очень красивые, но… Однажды в моё лобовое стекло врезался мотылёк. От сильного удара его буквально размазало по стеклу. С тех пор ничего не могу с собой поделать – всегда испытываю отвращение при виде их жирного брюшка… – Но ведь у людей тоже есть внутренние органы, кровь и плоть. Так и у них. Такова уж природа всех живых существ. – Да. Так-то оно так, вы, конечно, правы. Но, видимо, у меня это где-то на подсознательном уровне засело… – Приехали, мистер Смит. Оплатить можете… – Приехали, мистер Смит. Оплатить можете как и раньше: карточкой или наличными. – Да-да. Спасибо. В очередной раз вы доставили меня с наилучшим сервисом. Приятно ездить на вашем такси. – Рад, что вы остались довольны. Надеюсь, хотя бы в выходные вы не станете засиживаться на работе? – Нет… Выходные и следующий понедельник у меня не рабочие. Всё-таки нужно хоть немного времени уделять собственным делам. – Слушайте… Если… Если на следующей недели вы опять припозднитесь… Я мог бы снова подбросить вас. Мне не сложно, правда… Всё равно по этой же улице в основном домой возвращаюсь… – Вот как?! Тогда, думаю… вы могли бы подъехать за мной на то же место во вторник. Часов в двенадцать или в начале первого. Если вдруг припозднитесь – ничего страшного, я подожду. – Нет-нет. Я буду вовремя. Ну… Тогда договорились. «Вообще-то я вовсе не собирался торчать на работе до двенадцати ещё и на следующей неделе. Экзамены подходили к концу. У меня оставалась ещё одна группа студентов на вторник – и на этом всё, но домой я планировал прийти как обычно… Но я соврал. Сам тогда толком не понял, зачем, но соврал. Почему-то вдруг захотелось, чтобы этот паренёк и в следующий раз непременно подвёз меня до дома. Жаль было расставаться с ним…» – Да, договорились. – Всего доброго, мистер Смит. «Все выходные я так и не смог притронуться к работе. Всякий раз, как садился за учебные материалы, мои мысли уносились прочь. Я вспоминал Леви: взгляд его пронзительных глаз, аккуратный затылок, до которого мне так хотелось дотронуться и потрогать его чёрные волосы, руки в белоснежных перчатках, которые он изящно держал на руле; и всё размышлял, зачем же я ему соврал; как вдруг до меня наконец-то дошло, что я безнадёжно влюбился… Втрескался словно глупый мальчишка… И тот факт, что Леви был мужчиной, меня нисколько не смущал... Я вообще об этом даже не думал… Наверное, со стороны вся эта ситуация могла бы показаться странной и нелепой: взрослый, состоявшийся мужчина влюбился в молодого паренька-таксиста; но мне так вовсе не казалось. Мне нравилось слушать, как Леви говорит, наблюдать за тем, как он виртуозно водит машину, мне хотелось быть с ним рядом – физически ощущать его… Конечно, я мог бы и дальше просить Леви заезжать за мной после работы, возможно, мы бы даже обменялись телефонами, но меня словно что-то подстёгивало. Я боялся, что могу упустить свой шанс… Поэтому в конце концов я всё же набрался храбрости...» – Простите, мистер Дендридж? Эм… Помните, вы удивлялись, как я столько времени могу посвящать изучению насекомых? – Помню. Я говорил, что они мерзкие. И мнения своего всё ещё не изменил, если вас именно это интересует. – Нет. То есть, да. Просто… Я тут подумал… Скорее всего, вы так считаете, потому что в прошлом у вас был непринятый опыт, вот вы и настроены несколько скептически… Знаете, при нашем университете есть музей естественной истории, наверняка вы слышали, а может, даже и бывали там хотя бы раз… Так вот… В музее действует постоянная энтомологическая выставка, а коллекция бабочек там, к слову, одна из самых больших во всём мире. А ещё рядом расположен тропический лес, где можно увидеть живых бабочек в естественной среде обитания… Я мог бы… Мог бы, как сотрудник университета и учёный, лично провести вам экскурсию и рассказать много всего интересного… Никаких тараканов! Обещаю! Только бабочки. Уж о них-то я знаю если не всё, то почти всё – всё-таки моя область изучения. Мне бы очень хотелось сходить с вами туда, мистер Дендридж… Но если вам не интересно, то я, конечно же, не наста… – Мне интересно. – Правда? – Да. Давайте сходим, и вы мне всё покажете и расскажете. Кстати, стыдно признаться, но, сколько лет живу в Гейнсвилле, ни разу не был в этом музее. Всё как-то времени не находилось… – Вот как? Что ж… Замечательно! Тогда… Думаю… нам стоит обменяться телефонами. На всякий случай, вы же понимаете… – Слушайте… Давайте уже по-простому – без всех этих официально-вежливых приставок… Как-никак не первый день знакомы. Вы уже мой постоянный клиент, можно сказать. – Зовите меня просто «Леви». Да и какой из меня «мистер Дендридж», в самом-то деле? Всякий раз, как меня так называют, чувствую себя словно на приёме у английской королевы. – Ха-ха! Хорошо, я совершенно не против. Формальности можно и опустить. – Э-э-э… Кхм… Л-леви… Тогда я буду просто «Эрвином». – Вот и славно! – Вот, держите. Запишите сюда свой номер телефона… Эрвин. – Э-эй! Племянничек! Хорошо, что ты ещё не уехал. – Кенни? Какого лешего ты тут забыл? «А-а-а! Вот и Кенни. Знакомство с родителями, так сказать… Во всей его «красе». Действительно, как такое забудешь?» – Э-э-э. Я уже выехал, прилично так проехал, и тут мне срочно приспичило. Так что пошли обратно, а потом вместе поедем. – А ты не мог у себя дома сходить?! – Какой «у себя»?! Ты в своём уме?! Пробки же! Я ж не доехал бы! До тебя было всяко ближе. – Блять… Мог бы и в общественный туалет заехать, раз так невтерпёж. – Да ты охерел, коротышка?! Не хочешь родного дядьку к себе пускать?! Боишься, что я твой санфоянс обделаю?! Ну-ну, я тебе это припомню! – И нечего меня в общественники отправлять! Там вечно то бумаги, то мыла нет! Ни посрать нормально, ни руки помыть! – Пиздец… Пошли уже! – А если бы меня дома не было? – Но ты же дома! Вон, из подъезда только вышел! – Непрошибаемая логика, ничего не скажешь… – Обувь снимай. Я щас. Подожди немного. – Да ты издеваешься, сколько можно ждать?! – Эрвин! Ты ещё… – Едрить твою налево! – …моешься… – Л-леви! Ты чего вернулся?.. Кто это?.. – Дед Пихто! Мэлвин, или как там тебя, я срать пришёл! Шуруй отседова! Теперь всё понятно, чего ты меня так пускать не хотел. Упирался, аки баран… А у тебя тут вон какой фрукт в душе намывается! – Господи Боже! Эрвин, выходи живей и прикройся уже... – Блин… Извини, Эрвин... Это мой дядя. Кенни. Пришлось его впустить… Тебе же ещё не скоро на работу, да? Хорошо... Тогда всё нормально. Ты посиди в спальне, пока он не уйдёт, а я постараюсь его побыстрее выпроводить. Если вдруг Кенни будет что-то кричать, ты не реагируй, ладно? Не ведись на провокации. – Э-эй! Как там тебя звать-то? Адам из душа! Поди-ка сюда! – Эрвин, сиди в комнате! Не выходи! – А я сказал, поди сюда! Знакомиться будем! – Кенни! Ты свои дела сделал, будь добр, освободи помещение! – Опять меня взашей гонишь?! А как же чаем гостя напоить?! Что, так и выставишь меня голодным?! – Кхм… Здравствуйте… – Никакого чая! Эрвин и без тебя на работу опаздывает. – Нахрена ты вышел?.. Я же сказал тебе сидеть в комнате… – Чёй-то я не заметил, чтобы вот этот куда-то там торопился! Прям бежит, спотыкается и тапки на ходу теряет, – ага! Цейтнотом, вроде, не страдает! Так что, давай, знакомь! – Ох… Ладно! Кенни, это Эрвин Смит. Эрвин, это мой дядя, Кенни. Всё! Познакомились! Теперь иди вниз и жди меня в машине! – Очень приятно, мистер… – Просто Кенни. – А ты за меня не отвечай-то! – Да, просто Кенни. Та-а-ак. И что же ты делаешь в квартире моего племянника, а, Эрвин Смит? Да ещё в чём мать родила, как у себя дома разгуливаешь. – Короче, Кенни! Отстань от него, нечего допросы с пристрастием разводить! Что он тут делает и в каком виде разгуливает – это уже не твои заботы! – Нет уж, извините! Я должен знать! С какой такой радости ты к себе в квартиру всяких пускаешь?! Ты же вечно брюзжишь, чуть где пылинка не там упадёт, а тут у тебя в душе не пойми кто хозяйством своим трясёт! Это же антисанитария, по твоим меркам, бля! Меня, родного человека – и то пускать артачился, а этому, значит, можно! – Эрвин мой друг. – Э-э-э?! Какой ещё друг?! Чего ты мне лапшу-то на уши вешаешь?! – Господи Боже мой! Тебе вообще какая в жопу разница?! Это мой дом, моя жизнь, кого хочу, того к себе пускаю! Подробностей хочешь?! Не угомонишься же, да?! Хорошо! Мы с Эрвином живём вместе! Едим вместе, спим вместе и в душе тоже вместе моемся, если тебе так интересно знать! Ну, доволен?! – Поня-я-ятно… Так, ну всё, без чая я теперь точно не уйду. Иди, наливай, племянничек. Будем выяснять, кто таков твой дружок и зачем к тебе жить напросился. – Начинается… – А ты сиди, молчи в тряпочку. До тебя ещё дойдёт очередь на вопросы отвечать. И вообще, надо ещё выяснить, сколько ж нашему «другу» лет. Уж больно старый какой-то, подозрительно… – Прости за сегодняшнее. – Ничего. Я понимаю. Он ведь твой дядя. Переживает за тебя. – Ой, я тебя умоляю, только не называй его «дядей»! Кенни – он и есть Кенни. Горбатого могила исправит. Он всегда был таким противным. Лучше с ним вообще не спорить – себе дороже. – У него акцент какой-то и ещё он странно выражался, я не всё понял. – У нас еврейские корни. Кенни в детстве жил в Израиле. Оттуда акцент и все эти словечки. Он любит ими китайцев стращать, особенно когда те подрезают на дороге или начинают кричать свою тарабарщину. Я ни идиша, ни тем более иврита не знаю, да и Кенни тоже уже с трудом припоминает, но ругательства у него выходят знатно. Нужный эффект это всегда производит. – И почему же ты мне никогда этого не рассказывал? Такие вещи, а я не в курсе. – Не знаю. Просто. – Вы с ним очень похожи. И внешне, и характером. – Это ты типа так пошутил, да? – Нет. Я серьёзно. У вас даже взгляд и манера хмурить брови одинаковые. – Щас ты у меня получишь по первое число. – Ха-ха! И всё равно вы похожи! – Ладно-ладно! Я понял! Всё! Хватит! Не похожи, не похожи! Я пошутил! – Разве что самую малость… Немного… Чу-у-уточку… – Ай-ай-ай! – Дурак… – Зато теперь я знаком с твоей семьёй. Ещё один ключик к пониманию тебя. Жаль только, что я так и не сумел познакомиться с твоей мамой. Даже на могиле ни разу не был. – Мне тяжело приезжать на её могилу. Я бы предпочёл и вовсе там не бывать, но Кенни неизменно следует традиции. Каждый год, в один и тот же день мы встречаемся на кладбище. Сначала прибираем могилу, кладём свежие цветы, немного стоим в тишине, а потом Кенни говорит: «Посмотри, какой балбес у тебя вырос, сестрёнка. Совсем уже мужик стал, а росту так и не прибавилось, и ума, судя по всему, тоже. Беда-беда с ним. Рано ты ушла от нас…». Он произносит эту глупую короткую речь из года в год, снова и снова – ни одного слова не заменит, ничего нового не скажет. Только эти четыре фразы… И тогда я понимаю, как тяжело ему и как же сильно больно. Её смерть стала нашей общей болью. Годы идут, а эта боль так и продолжает рвать мне душу… – Я бы всё на свете отдал, лишь бы она была жива… Даже половины своей собственной жизни не пожалел бы для неё… – Прости… Иди ко мне, Леви. – За что ты извиняешься, Эрвин?.. Ты не виноват – никто не виноват. Это просто жизнь... – Леви… Я обещаю, что всегда буду рядом с тобой. Никогда не оставлю тебя одного. – Ты пообещал… Попробуй теперь только не сдержать обещание. – Да. Я пообещал. – Ты жил с отчимом, Леви? – Да. Моя мать вышла за него, когда мне было восемь. – А что было до этого? – До этого мы жили с Кенни. Я тебе говорил, это мой дядя. – Расскажи мне про своё детство. – Нечего рассказывать. Обычное дело, Эрвин. Мой биологический отец отказался от меня, и мать воспитывала меня вместе со своим братом. Потом она встретила другого мужика и вышла за него – вот и всё. – Ты не хочешь вспоминать о том времени? Случилось что-то плохое? – Да ничего такого не случилось. С чего ты вообще это взял? Обычное, заурядное детство. – Я хочу знать. Мне интересно всё, что связано с тобой. Расскажи. Ну пожалуйста. – Хорошо! Ладно! Ох… – Мою мать отчим любил, а ко мне относился прохладно. Сначала, правда, упорно пытался понравиться мне, заменить отца, но потом, видимо, понял, что бесполезно, и успокоился. Я даже не помню, чтобы он хоть раз поднял на меня руку или накричал. Однажды меня поймали на мелком воровстве в супермаркете, я думал, что уж теперь-то он точно задаст мне хорошенькую трёпку, но нет – он даже в тот раз не сорвался. Просто провёл со мной воспитательную беседу, чисто для галочки, и больше ничего. Представляешь? В целом он так-то был неплохой мужик, просто мы были друг другу чужие. Так что когда матери не стало, я окончил школу и ушёл из дома. Он не возражал. Дал мне номер счёта в банке, куда они с матерью откладывали деньги на моё обучение в колледже, и пожал руку. Всё. С тех пор мы виделись всего пару раз. – И что ты делал потом? – Поехал на море. В то место, где мы отдыхали, когда я учился в начальной школе. Хотел осесть там и устроиться хотя бы официантом или ещё кем. Не помню уже, если честно. Помню только, что не больно-то заморачивался по этому поводу. Молодость, беспечность. Ну… ты же и сам знаешь, как это бывает. Да только всё изменилось. Море, солнце, горячий белоснежный песок – на первый взгляд всё оставалось прежним, но что-то неуловимое было другим. Словно вместо дня рождения я оказался на похоронах. Радости не было, понимаешь? Любая мелочь дико раздражала: счастливые лица отдыхающих, крики детей. А эти… полуголые тела на пляже… Мне казалось, что это не люди, а свиньи, которые с визгом плещутся в большой луже или тюлени после плотного обеда, лениво развалившиеся на песке. Всё выглядело таким пошлым. Я не понимал, что я там делаю. Море перестало быть магнитом, с детства тянувшим меня к себе. Так что никогда даже не вздумай тащить меня на море! Горы, леса, озёра. Я стерплю что угодно: удобства на улице и стадо голодных комаров, но только не море, договорились? – Договорились. – А почему так вышло? Почему ты разлюбил море? – Даже не знаю, что со мной случилось, Эрвин… Наверное, я просто вырос, зачерствел. А может, это из-за матери… Я ведь вернулся на море в надежде воскресить детские воспоминания. У меня чётко отпечатался образ матери, когда она босиком бежала по кромке воды, а её волосы трепал ветер. Именно такой я её запомнил. Но приехав, я обнаружил забитый до отказа пляж. Место стало популярным у туристов, и кругом были сплошные отдыхающие, а образ моей матери уже не вписывался в ту оживлённую обстановку. После того случая я понял, что места из далёкого прошлого так и должны навеки оставаться лишь воспоминаниями в голове. Не стоит возвращаться и пытаться отыскать то, что давным-давно ушло… Короче, меня хватило на пару месяцев, а потом я сбежал без оглядки. Вернулся в родной Гейнсвилл. Пошёл работать к Кенни в таксопарк. Он к тому времени только-только наладил бизнес, и у него было всего лишь три подержанных машины. Кенни работал сам и нанимал ещё каких-то мигрантов. Я взял у него машину в аренду и начал колесить по городу. Самый верный способ заработать – это дежурить в аэропорту или на вокзале, но он же и самый выматывающий. Видел бы ты, какие очереди таксистов там выстраиваются! И это в нашем-то городе, где конкуренция – так себе, а представь, что в крупных городах творится. Но я честно впахивал как проклятый целых три года и в конце концов смог купить себе квартиру, правда добавив деньги с банковского счёта. Сейчас у нас уже приличный таксопарк, и автомобили все новые. Работаем сами на себя. Ну, налоги, само собой, платим. – А ты никогда не пытался разыскать своего родного отца? – Сначала пытался. Расспрашивал у матери, кем он был и откуда, но она не хотела вспоминать. Обмолвилась только, что он был приезжим, старше неё. Она сказала: «Оставь всё, как есть. Это уже в прошлом. Просто прости его и отпусти. Прошу, сделай это ради меня». И я отступился, решил не ворошить былое. Не хотел расстраивать её… Только это были лишь слова… Иногда я замечал, как она о чём-то грустила. Не знаю, испытывала ли она какие-нибудь чувства к отчиму или просто держалась за него, потому что так было надёжнее для нас обоих, – я так и не сумел понять, но моего отца она точно любила и всю жизнь помнила его. Может, она и простила его, но отпустить из своего сердца точно не смогла… – Ты злишься на него? – Сложно сказать… Сначала – да. Злился, даже ненавидел. Временами на меня накатывало, и я снова вспоминал про отца. К матери с вопросами я больше не лез, но пару раз допытывался у Кенни. Кажется, мне было тогда лет четырнадцать. Сложный возраст… Он всё отмалчивался, уходил от ответа. Мол, «отстань», да «некогда мне». Но как-то раз он психанул и довольно резко отрезал в ответ: «Всё, что ты должен знать о своём козле-папаше – это то, что он не просто бросил твою мать, а заставлял её сделать аборт и денег в придачу хотел отвалить! Ты ему нафиг был не нужен! Ни тогда, ни сейчас!» После этого я возненавидел отца. Мне было до слёз обидно. За себя и за маму. Я не понимал, как от такой женщины можно было уйти. Ведь она была самой лучшей: доброй, красивой… Как её можно было не любить и тем более заставлять избавиться от ребёнка?.. Но со временем ненависть как-то притупилась… Остался только образ чужого человека, на которого мне теперь в общем-то наплевать… – А ты не думаешь, что твой отец мог осознать свою ошибку и хотел бы всё исправить? Может, он даже искал вас, но так и не нашёл. – А если нет? Что если Кенни прав, и мы никогда не были ему нужны? Что бы я сказал ему, если бы мы всё-таки встретились? Смог бы я заглянуть ему в глаза и спросить то, что меня так мучило почти всю мою жизнь? Ответы на некоторые вопросы лучше не искать никогда, Эрвин. Правда может оказаться слишком болезненной… – Спасибо, что рассказал мне… Для меня это важно. Понимать, что ты чувствуешь, твои мысли и переживания. – Теперь твоя очередь. – Что? – Рассказывать о себе. Что же там такое в твоих мозгах повернулось, что ты пошёл изучать букашек? – У меня всё намного банальнее, чем ты себе воображаешь… – Леви, где ты был? Не брал трубку, ушёл посреди ночи… Я тут места себе не нахожу… «Нет… Прости, Леви… что тебе снова приходится вспоминать это…» – Вот и не находи. Я, кажется, просил тебя вчера уйти. – Я собирал вещи… – Что ты там собирал так долго?! Блять! У тебя было целых восемь часов в запасе! Так какого чёрта ты до сих пор здесь?! В моей квартире?! – Леви, пожалуйста, не кричи. Давай спокойно поговорим. Вчера всё вышло так сумбурно, а потом ты хлопнул дверью и пропал. – Не о чем нам с тобой разговаривать! Всё! Точка! Ты вчера мне уже столько всего нарассказывал – голова пухнет от такого количества новой информации! А сейчас я хочу спать! Так что уходи сию же минуту! И барахло своё забирай, коль уж собрал его! – Ты что, пил?.. – Да, пил! Пил! И что с того?! Имею право! Моя жизнь, если ты вдруг забыл, вчера отправилась коту под хвост! – Леви… Я не знал, что всё так получится… Нам было всего по пятнадцать… Мы сами были ещё совсем детьми… Я же говорил тебе, что тогда всё было по-другому… Времена были совсем… – Ты много чего вчера говорил! И про мечты об учёбе, и про карьеру – про светлое будущее, которого бы ребёнок тебя лишил! А сейчас сидишь и упорно оправдываешься тем, что вы были детьми! Но это не оправдание! Детям порой приходится страдать куда больше взрослых! – Ты переживал только о себе любимом и хорошем! Тебе было страшно, говоришь?! А моей матери было, по-твоему, не страшно, когда она осталась совсем одна?! Без твоей поддержки, когда она бежала в незнакомый город, да ещё в таком положении?! Она же рассчитывала на тебя, верила тебе, а ты… ТЫ! – …я предал её… – Прости меня… Пожалуйста… «Какой же у меня жалкий вид… Самому противно… Вот значит, как я тогда выглядел… Таким ты видел меня…» – Умоляю, Леви, только не уходи от меня! Всё что угодно! Можешь бить меня, обзывать, можешь даже совсем не разговаривать со мной! Я съеду от тебя, как ты и просил! Только не исчезай из моей жизни! «Ну вот… Мерзко-то как… Опять я хватаюсь за Леви. Тяну его за рубашку, а он меня отталкивает. Я снова падаю на табуретку за кухонным столом. Похож на бродягу бездомного… Всю ночь просидел в рабочем костюме, весь его измял. А лицо… Мешки под глазами, щетина проступила, взгляд как у сумасшедшего… Кажется, я так ничего и ни ел с самого вечера. Совсем не помню, что я делал. Просто сидел в ступоре на кухне. Даже мыслей в голове никаких не было…» – Ты что, дурак?! «Не разговаривать с тобой, не исчезать из твоей жизни»! И как ты себе представляешь нашу дальнейшую совместную жизнь?! Или ты хочешь, чтобы я, как ни в чём не бывало, продолжал спокойненько общаться с тобой?! В гости к тебе ещё, может, ходить?! С днём рождения и новым годом поздравлять?! Да я видеть тебя не могу! Как представлю, с КЕМ я всё это время трахался! – А ты думаешь, мне было легче?! Я искал Кушель! Я писал письма в никуда! Я исписывал целые листы и скидывал в почтовый ящик конверты с пустым адресом! Она просто пропала! – Ты уговаривал её сделать аборт! – Пожалуйста, хватит, Леви… – Прав был Кенни, когда говорил, что ты хотел откупиться от меня. Дать денег и замять скандал. Именно так поступают богатенькие папенькины сынки, да?! – Всё было не так! Я не хотел откупиться от неё! Я любил твою мать! Я просто хотел, чтобы она не ломала жизнь нам обоим! Сам подумай, что я мог тогда сделать?! Внебрачный ребёнок, да ещё у несовершеннолетних! Это был скандал, позор для моей семьи и руководства школы! Её бы всё равно заставили, потому что Кушель была из неблагополучной семьи! Она жила в общежитии на школьном попечении! Я не хотел, чтобы её принудили, насильно сделали операцию, поэтому я сам… сам предложил ей… предложил… – Пожалуйста, поверь мне, Леви… Кенни… у него своя правда. Он видел ситуацию только со стороны и рассказов Кушель, когда та внезапно приехала к нему с чемоданом в руке! – Дело даже не в Кенни, Эрвин. Дело в тебе! Я больше не верю тебе… Я вообще больше не знаю, во что и в кого мне верить! Ты всё это время врал мне! Почему ты молчал?! Неужели забыл?! – Не забыл… Я боялся… что ты поменяешь своё отношение ко мне. Разочаруешься, узнав, что я далеко не тот идеальный Эрвин Смит, которого ты полюбил… Я хотел признаться! Честно! Но разве я мог?! После того, что я узнал о твоём детстве, разве мог я признаться, что поступил когда-то ничем не лучше твоего отца?! – Люди не бывают идеальными, Эрвин. Они не картинки из глянцевых журналов. Если тебя мучил твой поступок, ты должен был рассказать мне. – Ты же признался только потому, что тебя вспомнил Кенни, да? А если бы не Кенни, ты бы, что, всю жизнь так и скрывал это от меня, а?! Что он сказал? Надавил на тебя? Прижал к стенке? – Ты так и остался трусом… До сих пор… Ты бы никогда не рассказал мне… – И что?! Рассказал бы, и что?! Всё закончилось бы точно так же! Ты бы возненавидел меня! Стал бы видеть во мне своего отца! Сложно ненавидеть кого-то абстрактного, кого ты даже не знаешь и с кем ни разу в жизни не встречался, но расскажи я тебе всю правду, у тебя бы появился конкретный человек, на которого можно выместить свою злость! – Откуда ты знаешь, как бы я поступил?! Ты что, сраный мозгоправ, чтобы с уверенностью заявлять такие вещи?! – Это же очевидно, Леви! Просто ты сам себе не хочешь в этом признаваться. Ты всегда идеализировал меня... Наша разница в возрасте, в социальном статусе. Ты ведь всё время слушал меня, с другими людьми, даже с тем же Кенни, ты обычно менее сговорчив. Кого ты во мне видел? – Что за бред ты несёшь?! Откуда ж мне было знать про нашу разницу в возрасте? Сколько тебе лет, у тебя на лбу, между прочим, не написано! А если ты про то, что я называл тебя «папочкой», – то это же просто глупо! Мало ли кто кого и как называет! Тебе это нравилось, а я был не против! Меня это забавило, но никакого особенного смысла я в это не вкладывал! – Нет, Леви. Это не бред вовсе. Ты никогда не задумывался, почему мы вообще встретились? И почему ты полюбил именно меня, – не милую девушку и не соседского мужика какого-нибудь, – а меня? – Хватит, Эрвин! Прекрати! Почему люди встречаются?! Почему влюбляются?! Что за цикл философских вопросов о бытие?! Ещё спроси, с какой миссией мы приходим в этот мир, и существует ли судьба или Бог! Это же простое совпадение! Нечего искать в этом какой-то чёртов тайный смысл! – Вот именно… Судьба… Что если это именно она свела нас в одном городе? Что если мы должны были встретиться? Ведь… Каков шанс встретиться спустя столько лет в большом городе? Мы даже жили с тобой неподалёку друг от друга – всего-то в нескольких кварталах. – Не смеши меня! В большом городе! Это же не Джэксонвилл, где народу больше миллиона! – Я ведь мог выбрать совершенно другую специализацию и не поехать учиться сюда, не сидеть допоздна на работе и не поймать твоё такси. Один шаг в сторону, и всё – наши пути бы разошлись. – Что за ерунду ты городишь?! Хочешь верить в судьбу – да пожалуйста! Только мне этим голову не забивай и зубы сейчас не заговаривай! – А что если… ты с самого начала и правда видел во мне отца, которого у тебя никогда не было, и ты, сам того не подозревая, хотел заменить его мной?.. – Да надо же?! Поздравляю: теперь тебе ещё и в психологи можно записываться! Прямо всего меня насквозь видишь! Целую теорию детского комплекса мне только что выдал! Только не легче от этого нихрена! А ты… ты на самом деле оказался моим отцом… – Отцом, который бросил мою мать! Убежал, поджав хвост в трудную минуту! Знаешь, пожалуй, в твоих дурацких теориях и впрямь есть какой-то смысл. Я забыл своего отца, похоронил его в прошлом и даже перестал его ненавидеть со временем, – «кого-то абстрактного же трудно ненавидеть», – но сейчас я вновь вспомнил то противное чувство обиды и бессильной злости, которое не давало мне покоя, когда я был подростком. Тебя не было рядом, когда ты был нужен мне. Тебя не было рядом, когда мать растила меня в одиночку. И ты, понятное дело, не знал, что меня хотели отдать в дом ребёнка, потому что она была несовершеннолетняя! Если бы не Кенни… Только он помогал нам, только он поддерживал! А потом она вышла замуж за этого козла, чью фамилию я сейчас ношу! Сдался он мне и его сраная фамилия, но так было надо, иначе я был бы ублюдком! Ничейным отродьем! Хотя невелика разница – я и так ничейный! Понятно тебе?! Я ничейный! Я пол своей жизни чувствовал себя чьей-то ошибкой, от которой предпочли избавиться раз и навсегда – убить ещё в чреве матери только-только зародившуюся жизнь! Ты даже не представляешь себе, как это больно! Слишком больно для ребёнка… – Нет… Ты не ошибка, Леви! Кушель всё сделала правильно… – Когда я встретил тебя, Эрвин, мне показалось, что вон оно… Жизнь наконец-то налаживается… А теперь я не знаю, что мне делать… Всё слишком сильно запуталось… Я не знаю, как мне относиться к тебе, кто ты для меня, и кто я для тебя. Но по-прежнему уже больше никогда не будет. Всё кончено… – Уходи, Эрвин. Просто уходи. Пожалуйста… – Эй, Смит! – Кенни?.. – Садись. – Не стоит. Мне ещё в магазин надо бы заскочить, на автобусе будет быстрее и удобнее. – Это не дружеское предложение. Садись, я сказал. – Эмм… Ну хорошо… – Как у вас дела? Как работа продвигается? – Ох! Это не та улица. Быстрее было бы поехать по… – Почему мы остановились? – Что-что не так? – Напомни-ка, сколько тебе лет. – Сорок один… – А сколько лет Леви? – Двадцать пять… К чему эти странные вопросы? Я не понимаю. – Помолчи. Отвечать будешь, когда тебя спросят. – То есть теоретически ты вполне годишься Леви в отцы, так? – Я так понимаю, это был риторический вопрос… Сейчас никого не удивишь разницей в возрасте, нас с Леви всё устраивает. Вам, как дяде Леви, может, конечно, не нравиться, что он встречается с мужчиной, но, думаю, он уже взрослый, самостоятельный человек и вполне может сам решать, как ему жить. – Э-эх! Какую речь-то задвинул. Вот что я тебе скажу, Смит. Ты мне сразу не понравился, и дело тут даже не в том, мужик ты или нет. Уж больно вид у тебя правильный. Глаза честные, смотришь, не отводя взгляда, – глаза в глаза, – это всегда подкупает, улыбка сахарная, причёсочка, вон – волосок к волоску, и речи ты убедительные заливаешь. Эдакий идеальный муж, мечта любой домохозяйки. Вдобавок умный, да работящий. Упасть, не встать, короче. Да только знаем мы таких. С виду всё чин по чину, а внутри гнильца. В тихом омуте, как говорится… – На что вы намекаете? – Я знаю твою гнильцу. О-о-очень хорошо знаю. И прекрасно помню, каких делов ты наворотил двадцать пять лет назад. В отличие от тебя, с памятью у меня всё в порядке. Ну что, сам вспомнишь или напомнить? – Вижу, что надо всё же напомнить… Хорошо… – Ты маму Леви на фото хоть раз видел? Показывал он тебе? Наверняка показывал же. – Только раз... – Они похожи, правда? Она была настоящей красавицей – парни штабелями падали. Была... Леви весь в неё пошёл. Согласен, после родов она немного изменилась – обычное дело для женщины, но в целом не сильно, чтобы её уж совсем-то не узнать. Вот только ты, сволочь бровастая, её почему-то не узнал. Ну да, забыть-то всяко легче. С глаз долой, из сердца вон, да? А вот она тебя всю жизнь помнила. Помнила и любила, козла такого… Любила даже после того, как ты её бросил на произвол судьбы и от ребёнка отказался, когда аборт её сделать уговаривал, когда она бежала ко мне в незнакомый город и с зарёванным лицом молила о помощи, когда родила, когда по съёмным квартирам мыкалась, недосыпала, с ног от усталости валилась, и даже когда замуж повторно вышла. Всё это время любила. – Но тебе было куда удобнее выкинуть всё из головы – имя, фамилию, внешность! Кушель Аккерман – моя сестра и мать Леви. Именно с ней ты двадцать пять лет назад переспал по молодости и животом наградил. – Л-леви… Леви… Он… – Не может… Нет! – Да-да! Ещё как может! – Сюда смотри! – Кушель… Теперь узнаёшь? – Себя, думаю, сам среди всех остальных прыщавых морд отыщешь. – Отличная штука, эти фотографии. Неоспоримый вещдок, так сказать. А ведь я же тебя всего один-единственный раз вживую видел… Когда приезжал к Кушель в общежитие проведать её. А когда Леви нас познакомил, меня всё никак странное ощущение не покидало, словно я тебя где-то уже видел. Леви сказал, что ты, вроде как, уважаемый учёный – даже на радио и телевидение выступать приглашали. Потому, говорит, и лицо, наверное, знакомое. Хочешь – верь, а хочешь – нет, но чуйка меня ещё ни разу не подводила. Она-то мне и подсказывала, что что-то с тобой нечисто... – Ответ нашёлся сам. В старых вещах Кушель. Как я их только не выкинул давным-давно?.. – Думаю, что тебе дальше делать, ты и без моих комментариев как-нибудь догадаешься. – Я… не стану рассказывать это Леви… – Станешь! Ещё как станешь! Как миленький! Иначе я сам ему всё расскажу! Будь уверен, за мной не заржавеет! – Не надо! Пожалуйста! Не рассказывайте ему! Я исчезну из его жизни! Мы расстанемся! Только не говорите ему! Это же убьёт его! Вы понимаете это?! – Я понимаю, что он увяжется за тобой, куда бы ты ни потащился! Хоть на северный полюс! Лишь бы быть рядом! Если ты просто так возьмёшь и свалишь от проблемы, Леви не успокоится! Он будет искать тебя, звонить, из-под земли тебя достанет! И рано или поздно, так или иначе, докопается до истины! Ты сделаешь ещё хуже, если отмолчишься и попробуешь замять ситуацию! – В конце концов, сколько можно бегать, поджав хвост? Ты в прошлый раз сбежал, сейчас хочешь опять на те же грабли напороться? Ты расскажешь Леви правду! Сегодня! Прямо сейчас придёшь домой и расскажешь! – И лучше не зли меня, иначе я за себя не ручаюсь. Я бы с превеликим удовольствием начистил бы тебе рожу как следует или бы почки отбил, чтобы на всю оставшуюся жизнь нашу семью запомнил, но, бьюсь об заклад, тебе и без меня достанется. – Леви? Что ты тут делаешь? Не сиди на полу – холодно. – Тебя жду. Разве не видно? – И давно? – Три часа. – Зачем ты пришёл? Ты же знаешь, как мне трудно сдерживаться, когда ты рядом. – Я… Эрвин! – Л-леви… Что ты… Нет… Пожалуйста, не надо… Прошу тебя не прикасайся ко мне... Я сорвусь… – Я так больше не могу! Без тебя – всё не так! Обними меня, умоляю тебя, Эрвин! – Я же обещал… Кенни… Тебе… Самому себе, в конце концов! Это неправильно… Мы не можем… – К чёрту обещания! Забудь о них! И запреты тоже! Кому какая разница?! Это наша жизнь и только наша, плевать я хотел на всех остальных! И никакой Кенни мне не указ, ясно?! – Леви… Остановись, пока ещё не поздно. Мы больше не сможем, как раньше… Ты пожалеешь, что пришёл ко мне… Я… я снова разочарую тебя… Сделаю тебе больно… Поезжай домой... – Нет у меня больше дома! Раньше – был! А сейчас нет! Я всегда жил один и меня всё устраивало, но когда появился ты, я понял, что дом – это там, где тебя ждут! А меня больше никто не ждёт в той пустой квартире! Мой дом там, где ты! А без тебя – это всего лишь бетонная коробка! – Мне так плохо без тебя… Давай уедем. Бросим всё и уедем куда-нибудь далеко. Мы ведь так редко ездили с тобой отдыхать: у тебя вечно то студенты, то научные проекты… – Останешься у меня сегодня? «Я помню это… После того как Леви пришёл ко мне, мы поехали на озеро. Сняли домик в лесной глуши. Каждый день рыбачили и ели свежую рыбу, зажаренную на костре, пахнущую лесом и дымом. Мы провели там две безмятежных, счастливейших недели. Вдали от цивилизации, наедине друг с другом и природой. Мне казалось, что мы сумели оставить прошлое позади, забыть старые ошибки и сделать шаг вперёд. Эти две недели были словно сон. Но вскоре наш прекрасный сон неизбежно подошёл к концу, а я оказался не готов к такому резкому пробуждению… Мы вернулись в город, и Леви стал понемногу отдаляться от меня. Сначала были отговорки: некогда, устал, нет настроения… Я звонил ему, он мне – нет. Телефонные разговоры становились всё короче. Иной раз мы просто по несколько минут молчали и вешали трубку. Иногда я приходил к нему домой. Он всегда впускал меня, но разговор не клеился. Нам обоим было неловко. Прошлое тяготило нас. Тормозило, не пускало друг к другу. Мне было трудно сдерживаться... Хотелось наброситься на него, искусать до крови, оставить на его теле свои метки. Заклеймить, приручить, сделать его собственностью. Но я не мог. Он сидел рядом – только руку протяни, но мыслями и сердцем он находился где-то за гранью. Беспредельно далеко от меня. Леви стал чужим, холодным, закрытым. Его отстранённость действовала на нервы, моё желание при виде его потухших глаз и застывшего лица становилось только сильнее. Тогда я хватал его, валил куда придётся и пытался успокоить бурю, бесновавшуюся во мне. Я надеялся, что моих чувств хватит на нас обоих, что я сумею заразить его своей страстью, и он вновь станет прежним. Но тщетно... Он ушёл. Навсегда отгородился от меня непроницаемой стеной. Он не прогонял меня, но и не подпускал к себе. Безразличие – вот, что страшнее всего. Оно ужаснее даже самой лютой ненависти, ведь ненависть – это чувство, а безразличие – пустота. Когда ты смотришь на человека, но не видишь своего отражения в его глазах… Я больше не чувствовал Леви, но всё же понимал, что он пытался схоронить внутри себя. Если бы я не знал его, то решил бы, что ему совсем не больно. Внешне именно так и казалось. Но это был лишь обман. Его маска, которую он надевал, чтобы разыграть спектакль безразличия перед единственным зрителем, – мной. Но я всматривался очень пристально, и временами мне удавалось разглядеть в его глазах почти неуловимое для поверхностных взглядов посторонних чувство горечи и жертвенного смирения загнанного в угол зверя. Мы не могли быть вместе, не могли быть и порознь – оставалось лишь смирение, что может быть, когда-нибудь это пройдёт само собой, и станет легче. Леви попрощался со мной – там, в лесу, где мы были двумя человеческими созданиями, без имён, социального положения, обязательств и мы просто любили друг друга, без оглядки и без сожалений; вернувшись обратно – в общество, мы вновь превратились в людей, связанных кровными узами. Неприемлемые отношения. Грешные, грязные. Порой мне приходила мысль, что мы могли бы снова сбежать. Спрятаться ото всех, где нас никто не найдёт, и вновь стать безликими созданиями, живя лишь настоящим, не думая ни о прошлом, ни о будущем – лишь бесконечно созерцая своё отражение в глазах друг друга. Но потом я осознал наивность подобных идей. Единственное, от чего мы бежали – были мы сами. Возможно, на какое-то время это бы нас и правда спасло. И наступило бы желанное затишье – на год, может, два. Но буря непременно бы грянула в назначенный нами же срок. Буря, которой мы бы уже не пережили… После нескольких месяцев жизни в таком подвешенном состоянии я обратился в клинику. Я давно слышал разные слухи о процедуре стирания памяти. Кто бы мог подумать, что однажды мне самому придётся обратиться за помощью. В клинике мне дали согласие, даже, несмотря на то, что наш случай не входил в рамки типичной медицинской картины, с которой там привыкли работать. Показаний для стирания памяти ни у Леви, ни у меня не было. Но я настаивал и сумел убедить главного врача. Я отчаянно хотел всё исправить, подарить Леви спокойную жизнь. Он имел право на счастье, на новую любовь, на семью и детей. На всё то, что я бы никогда не смог ему дать. Самое главное, что потребовалось клинике – это согласие и подпись Кенни. Как ни трудно мне было и как ни хотелось встречаться с ним вновь – пришлось пересилить себя и передать ему документы. Я думал, он отреагирует как-то иначе: будет кричать, что нельзя лезть в мозги здоровому человеку, что стирать память можно только больным, сумасшедшим, наркоманам. Но ничего этого не было. Подписывая бумаги, он сказал: «Пусть лучше так… Лучше совсем ничего не помнить, чем жить с той ношей, которую ты на него повесил. Ты наворотил слишком много ошибок в своей жизни, Эрвин Смит. Непростительно много, но это решение самое верное из всех, что ты когда-либо принимал. Может, оно даже сумеет искупить твою вину перед Леви».***
– Петра, мы уже полчаса ждём. – Знаю. Но давай ещё пять минут постоим, хорошо? Не мог же он просто так взять и не прийти, наверняка что-нибудь случилось. – Не знаю. Может, и случилось. Давление там поднялось или ещё чего, пожилой человек всё-таки. Не будем держать на него зла. Не пришёл, так не пришёл. В любом случае, мы ничего от этого не потеряли, а даже наоборот: выбрались с детьми на прогулку. Давно уже пора было сводить их в этот музей и ботанический сад. И как мы сами-то раньше не догадались? – Эх! Как же плохо, что я телефон у него не спросила… Растяпа… – Не накручивай себя. Ну забыла – с кем не бывает? – Ладно. Идём. Сейчас детей позову. – Уже почти четыре. Сейчас как раз бабочек будут выпускать. Сначала погуляем по саду, а потом отправимся в музей. Уверен, сотрудников, которые смогут провести нам экскурсию нисколько не хуже, там предостаточно. – Ну что, мам? Дедушка так и не пришёл? – Нет, милая, он не смог. – Жа-а-аль!***
– Уважаемые посетители, подойдите, пожалуйста, поближе! – Вот так. Сейчас вы сможете увидеть живых бабочек со всех уголков мира. – В нашем тропическом лесу собраны бабочки со всех уголков планеты. Такого их количества и разнообразия вам больше нигде не удастся найти. Одна из таких необычный и красивейших бабочек, обитающих в нашем лесу, – это Павлиноглазка атлас, размах крыльев которой составляет тридцать сантиметров. Она признана одной из крупнейших бабочек в мире, а из-за своих поражающих размеров её часто путают с птицей. Как вы видите, насекомые обитают в условиях максимально приближенных к естественным – в тёплом и влажном микроклимате диких джунглей, а питаются размягчёнными в воде фруктами и растворами мёда в специальных кормушках. Вы можете свободно гулять по территории сада и наблюдать не только за бабочками, но и за многочисленными видами экзотических птиц, рыб, черепах и растений. Фотографироваться и трогать бабочек разрешается, однако, убедительная просьба не пользоваться вспышкой, чтобы не напугать обитающих в саду птиц. Лучше всего стоять около кормушек с фруктами, там бабочек можно внимательно и не торопясь рассмотреть. А если же вам повезёт, вы даже сможете увидеть, как из кокона вылупляется новая бабочка, так как в павильоне стоят инкубаторы для куколок. Сотрудник музея открыл большую квадратную переноску, и оттуда на волю вырвалось маленькое радужное облачко. Бабочки сначала взметнулись вверх, а потом кинулись врассыпную, стремительно пролетая почти что под самым носом у изумлённых посетителей. Так близко, что можно было услышать, как хлопают их невесомые крылышки. И дети, и взрослые издали восторженные, изумлённые возгласы. При виде такого чуда природы даже серьёзные мужчины не могли удержаться и невольно выдавали смешные, нечленораздельные звуки. – Пап-пап! Иди сюда! Смотри, какая необычная бабочка! – выкрикнул мальчик, присевший на корточки около цветка и внимательно разглядывавший маленькое, хрупкое создание. Бабочка чуть колыхалась на длинном лепестке. Перебирала лапками, дёргала крылышками и трогательно вытягивала хоботок в поисках цветочного нектара. – И правда. Очень необычная. – Такая маленькая! Совсем крошка! – не переставал удивляться мальчик. – А-а-а… Подожди-ка. Кажется, это стеклянная бабочка… Её так назвали, потому что крылья совсем прозрачные. Как же её, как же?.. Грета… Грета Омо?.. Осо?.. А, вот! Грета Ото! Точно! Грета Ото! – Откуда ты знаешь, пап? – М-м-м… Не помню. По телевизору, кажется, видел… – Ух ты! Смотри! Её крылья переливаются на солнце, прямо как радуга! – Ну, что я тебе говорила?! Бабочки же куда красивее твоих дурацких жуков, да?! Да?! Черноволосая девчушка выпрыгнула так неожиданно, что мальчик чуть было не свалился на землю. – Ну вот… Ты спугнула её, Микаса! – грустно выдохнул мальчик, понимая, что на попрыгунью-непоседу младшую сестру злиться совершенно глупо и бесполезно. – Мам! Ну почему мальчишки так любят всяких жуков, а?! Они же противные! Фу! Вот бабочки – совсем другое дело, правда?! – И вовсе они не противные! Они интересные! – принялся горячо защищать свою точку зрения мальчик. Поднявшись, он поправил свои золотистые волосы, убрав выбившуюся из чёлки прядь обратно набок. Она всегда немного мешала ему, то и дело падая на глаза, каждый раз, как он наклонял голову вниз. Его руки и ноги уже начали вытягиваться в длину, отчего он казался немного неуклюжим и угловатым. Детская припухлость сменилась характерными чертами подростка – уже не ребёнка, но ещё и не взрослого человека… Он и сам был похож на куколку бабочки, ждущую своего часа, чтобы вырваться из тесного кокона и, расправив крылья, полететь навстречу огромному, неизведанному миру. – Это же мальчишки, милая. Им всегда нравятся жучки и паучки. – Неправда. Мне никогда не нравились жуки. Хотя к бабочкам я тоже равнодушен. Уж не знаю, в кого ты только такой пошёл, сынок... – Мне больше не нравятся жуки, – уверенно заявил мальчик. Ты права, Микаса, бабочки гораздо красивее и интереснее. Когда я вырасту, я хочу стать учёным, изучающим бабочек. – Учёный, изучающий насекомых, называется энтомолог. Так, ты хочешь стать энтомологом, говоришь? – Да. Хочу. – Хмм… Что ж, думаю, мы с мамой не против такого выбора, хотя, признаться, это немного неожиданно, – отец нежно потрепал мальчика по голове, снова взъерошив его только что поправленные волосы. Мальчик трогательно засмущался и слегка покраснел. – Да. Не против. Уверена, из тебя выйдет выдающийся энтомолог, дорогой. – И я! Я тоже хочу! Томологом! Томологом! – И ты тоже? – Да! – Ха-ха! Ладно. Так и быть. Пусть в нашей семье будут целых два энтомолога. – Ой! Птичка! – взвизгнула девочка и тут же побежала вприпрыжку за упорхнувшей пташкой. – Микаса, не убегай далеко! Подожди маму и папу! Ну что ты будешь с ней делать… Родители поспешили догонять малышку-дочь, а мальчик так и остался стоять. Его голубые глаза лучились искренней радостью. Он тихо шептал про себя: «Грета Ото… Грета Ото… Стеклянная бабочка…» – Эрви-и-ин! Не отставай! – Да, пап! Уже иду!***
– Уф! Ну и жарища тут. Не продохнуть. – Тропики. Все условия для местных обитателей. – Да-а-а… – Леви! Иди сюда скорее! Начинается. – Нам повезло. Эта бабочка называется Урания мадагаскарская. Одна из самых красивых в мире. У этих бабочек очень редкая особенность: рисунок правых и левых крыльев иногда может быть ассиметричным. В природе такое нечасто встречается, потому что для этого бабочка на стадии куколки должна испытать температурный шок. А вот в условиях лаборатории мы можем поочерёдно поместить куколку сначала в ходильную камеру, а затем в термостат, и получить самые разнообразные узоры на крыльях. Удивительно, правда? – О-о-о! Она прорывает кокон… – Почему ты шепчешь? – Не знаю. Просто. Чтобы не напугать бабочку. – Она нас не слышит. – Да?.. Ну и ладно… А зачем же тогда ты сам шепчешь? – Ха-ха! Не знаю. Просто. – О! Вылезла! Эрвин, а почему она такая жирная?! – Э-э-э?! Что она делает?! Ей плохо?! Она умирает?! – Нет, с ней всё хорошо. Просто она долго терпела. Фактически, она только что сходила в туалет. – В туалет?! – А ты как хотел? – Подожди. Сейчас будет самое интересное. Видишь её крылья? Смотри внимательно, что будет дальше. – Вижу… Только они какие-то… мятые… – Так и должно быть. Через несколько минут её крылья станут больше брюшка. А пока бабочка перекачивает в них гемолимфу – это такая жидкость в полости тела у насекомых, то же самое что кровь и лимфа у животных или человека. – Во-о-от, они уже потихоньку расправляются. Но прежде чем бабочка полетит, ей нужно несколько часов, чтобы крылья как следует просохли и затвердели. – Надо же… – Эрвин! – Что? – Смотри. – А-а-а… Наверное, ты ей понравился. – Не говори ерунды… – Такая маленькая. Совсем крошечная. И крылья прозрачные… – Да. Это Грета Ото или «стеклянная бабочка». Её крылышки прозрачные, как стекло или хрусталь, отсюда и название. – Как красиво… Её крылья переливаются на солнце… – Тебе нравится? – Да… Очень... – Спасибо тебе, Эрвин! Я… никогда не забуду этот день…