первый человек в открытом космосе

В космосе и бежать некуда, и скрыться негде. А если попытаешься, то присоединишься к безжизненным телам за стеклом иллюминатора. Таковы традиции на «Гелиосе». Никогда не спорь, декадентство здесь позволено только Джеку, и директор самолично сделает так, что твой окоченевший труп будет бороздить космос, стоит лишь тебе оступиться. Потому что Джек не терпит предательств. Когда он сделал это впервые, туда-сюда сновали роботы, его подчиненные, слышались звуки радиопередатчиков и электронных сигналов, плыли тени ракет, появляющихся из недр пусковых установок, чтобы понять: — Зачем? — Стало интересно, возможно ли отсюда сбежать, — скучающе отвечал Джек. Когда он сделал это впервые, официальной версией стала небрежность. «Этот глупец играл с метеоритами, пристегнувшись лишь одним страховочным фалом» — шептались люди во время обеденного перерыва. Со временем они привыкли к пролетающим мимо телам. О них не принято было вести разговоры, ведь к чему живым поминать мертвецов. Сейчас главное — самому выжить и не свихнуться. Потому что не каждый справится с давлением в открытом космосе. На «Гелиосе» собрался сброд Галактики — другому не уцелеть в этом Богом забытом месте. Лучше не лезь, иначе космос пожрет тебя, изжует, сгрызет заживо. Перемолотые кости — все, что от тебя останется. Лишишься рассудка, всего лишишься. Потому что космос не терпит слабости. — Попробуй кое-что покрепче кофе, Риззи, тебе поможет. У Риза кожа цвета расплескавшегося молока, и под глазами сплелись все оттенки синего. Потому что он отрицает свою усталость, довольствуясь сном длительностью в четыре часа. Трудолюбию Риза можно позавидовать. Изо дня в день шевелит затекшими конечностями, выпивает кофе литрами, равняется на Джека. Джека, ставшего лицом «Гипериона». Джека, взирающего на Риза с постеров, которыми он увесил свой кабинет. И Джеку это льстило. Сначала он влюбился в его запястья. И ему захотелось их связать. Джек никогда бы не признал, но он молчаливо восхищался Ризом, принял его за Абсолют. Пожалуй, это происходило невольно, неосознанно, но окружающие тоже это чувствовали. С завистью наблюдали за динамикой прекрасного, и даже самые потерянные, лишенные творческого начала, они смотрели, впиваясь глазами в Риза. Есть нечто притягательное в некоторых людях. Манящая неподдельность. И ты ловишь их мимолетные мановения, секундные взгляды. Любуешься ими, как самыми прекрасными произведениями искусства. Искренность привлекает, режет глаза среди этих лукавых существ, среди театральных, наигранных образов. Но не смотри слишком пристально, иначе последнее, что почувствуешь — это холод металла марки «Гиперион» у своего виска и горячую руку, сжимающую твое горло. Потому что Джек не умеет делиться. — Какого черта, Риззи? Если оказался без скафандра в открытом космосе, то нельзя задерживать дыхание, иначе легкие разорвутся. И ты тонешь. Не в воде, а в вакууме. Важно продолжать пытаться дышать, и у тебя есть 15 секунд, прежде чем ты потеряешь сознание. Хватай ртом космическую пустоту, пока не столкнулся с кислородным голоданием. Потому что после от тебя уже ничего не зависит. Пара минут и ты мертв. Пару минут назад тот парень из бара вдыхал запах одеколона, дышал машинально, отрывисто, жадно, вдыхая глубже между пьяными поцелуями. А сейчас — ледяной холод. — Какого черта, Джек? Джеку казалось само собой разумеющимся, что все на этой станции принадлежит только ему, и Риз — в особенности, пусть он и не клялся ему в верности, не подписывал брачный договор и даже не ходил на свидание. Риз наблюдал пролетающее тело неудавшегося любовника. Не то что бы он скорбел. Если ты работаешь на «Гиперион», то ты уже предварительно мертв. За его спиной бесшумно появляется Джек. Риз не слышит, не может увидеть, но чувствует. Джек дышит гневом. Все сталкивается в одной точке, и Ризу хочется смеяться. Упасть на пол в истеричном припадке. Ему многого стоит стоять сейчас, сохраняя видимое спокойствие, молча уставившись в окно, чувствуя горячее дыхание Джека на своей шее. Взгляд расфокусирован, дрожь в руках унята. — Ты испортил мне единственный свободный день, Джек. Потому что Джек не умеет делиться.