Наверное это судьба

Пашка шел, сунув руки в карманы, по пустынной, освещаемой лишь, время от времени появляющейся из-за туч, луной аллее. В наушниках играл «Бумбокс», настроение было хуже некуда. Парень шел в никуда. Где-то час назад он вышел из дома, потому что больше не мог находиться там, где все, каждый предмет напоминал ему о ней, о той, что предала его, и пошел куда глаза глядят. В его голове немного звенело, потому что еще несколько часов назад в порыве бессильной злобы, он крушил мебель в доме, в надежде уничтожить воспоминания, что не давали дышать, сдавливая грудь и отзываясь острой болью в сердце, которое, казалось, разрывалось на мелкие куски. — Тварь… — пробормотал он, вырвав из ушей наушники и, бросая на асфальт севший телефон с улыбкой наблюдая, как он разлетается, разбившись вдребезги. Теперь его окружала тишина, острая, пронзительная тишина. Пашка глубоко вздохнул и почувствовал, как морозный воздух кольнул легкие. Захотелось курить, он похлопал себя по карманам и, не найдя сигарет, в очередной раз чертыхнулся. Он даже не подумал нагнуться и поднять его. С одной стороны, потому что ему не хотелось в темноте шарить руками по асфальту, а с другой — ему было не жаль его, телефон подарила ему она, на день рожденья. Как он радовался тогда этому подарку, как ребенок, которому впервые подарили что-то стоящее. Пашка горько усмехнулся и, хмыкнув, сплюнул в сторону телефона сквозь сжатые зубы, поежившись от непонятно откуда налетевшего ветерка и, натянув поглубже капюшон толстовки, который в любое время года парень использовал вместо шапки, поглубже сунул руки в карманы и пошел дальше в никуда. Внезапно он вспомнил, как Она заставляла его носить шапку, наверное заботилась. Хотя Пашке тогда казалось, что она чересчур опекает его, считая ребенком. Он обиженно хмыкнул, подумав, что в шапке сейчас было бы теплее, как впрочем и в теплой куртке, но внутренний протест, не позволявший признать, что Она все же была права, не давал ему делать то, что говорила делать Она тогда, до, когда она еще была в его жизни. Пашка снова поежился и прибавил шагу, без музыки идти было как-то тоскливо, и он поспешил поскорее пройти через эту аллею, по которой они так часто гуляли вдвоем, выбрав ее за то, что на ней практически никто никогда не ходил. Здесь они могли уединиться и часами бродить, держась за руки или целоваться, стоя под одиноким разбитым фонарем, или сидеть в обнимку на скамейке, стоящей там, впереди, почти у выхода с этой пустынной аллеи. Пашка вздохнул, сжав покрепче пакет, лежащий в кармане его куртки, и еще ускорился. Впереди уже виднелась скамейка, которая должна была стать концом его путешествия. Он понял это только сейчас, заметив ее очертания во тьме аллеи. Он знал, что эта скамейка — самое темное место во всем парке и, мало кому взбредет в голову зайти сюда. Пашка вздохнул и грустно усмехнулся, представив себе ее лицо и насмешливый взгляд, — Я докажу, я докажу тебе, что я способен, — тихо пробормотал он, обращаясь к образу, возникшему перед его глазами. — Что и кому ты собираешься доказать? — послышался со стороны скамейки тихий незнакомый голос, принадлежавший какой-то женщине, которая сидела на самом краю, сжавшись в комок и поджав к груди худые, обтянутые джинсами ноги. Ее волосы закрывали лицо, опущенное вниз, и она даже не повернулась в Пашкину сторону, просто тихо повторила свой вопрос, явно недовольная тем, что ее уединение было нарушено, — Я думала здесь давно уже никто не ходит. — вздохнула она. Пашка, пораженный тем, что здесь кто-то есть, разозлился, что присутствие этой женщины не даст ему совершить то, что он задумал и, не вынимая рук из карманов, плюхнулся на скамейку, с противоположной стороны. — Какая уже теперь разница, — в тон ей ответил он и горько усмехнулся. Женщина подняла от колен голову и удивленно посмотрела на плюхнувшегося рядом с ней парня. Она ведь искренне надеялась, что он пройдет мимо, но парень, как видно не собирался уходить, и внезапно ей показалось, что он неспроста пришел сюда. Пашка сидел на скамейке, крепко зажав в кулаке маленький пакетик, и раздумывал, что ему теперь делать. Задуманное им не терпело свидетелей, подобные вещи следовало делать в гордом одиночестве и уверенности, что никто тебе не помешает, Пашка об этом знал, и его начинало бесить, что эта тетка сидит здесь, скукожившись, и словно ждет, когда же он встанет и пойдет дальше. «Черта с два» — подумал Пашка, стиснув зубы настолько крепко, что они громко скрипнули и, казалось этот звук услышала женщина, которая подняв голову от коленей, искоса взглянула на Пашку. — Ты знаешь, а его нет, — вдруг тихо сказала она, глядя куда-то вглубь себя, — и, если это сделать, никто тебя не осудит, никто не пожалеет о тебе… — она говорила медленно, словно во сне и тщательно выговаривала каждое слово. «Чего ей от меня нужно?» — подумал Пашка и поежился, надеясь что «тетка», как он мысленно окрестил свою нежданную соседку, сейчас выговорится и уйдет, «Сумасшедшая какая-то…» — подумал он, бросив косой взгляд в ее сторону. В этот момент она повернула к нему лицо и удивленно посмотрела, так, что от этого ее взгляда у Пашки похолодело внутри и по коже побежали мурашки, «Точно, чокнутая», — решил про себя парень и вздохнул: «Подвезло же мне…» Женщина не сводила с Пашки глаз и ему стало не по себе, он уже хотел сказать ей что-нибудь грубое, чтобы она встала и ушла, но внезапно она заговорила, обращаясь к нему, — Бога, говорю, нет, — она грустно улыбнулась и, внезапно появившаяся из-за тучи луна осветила ее бледное лицо с грустными глазами. Она задумчиво поднесла ко рту сложенные кольцом пальцы и, нахмурилась, словно стараясь что-то вспомнить. Посмотрев исподлобья на Пашку, женщина рассмеялась, — Думаешь, я сумасшедшая, да? — внезапно спросила она, спустив ноги на землю, и грустно вздохнула, убирая от лица, закрывавшие его пряди кудрявых седых волос. Она снова поднесла пальцы ко рту и, закивав головой, тихо сказала, — Да, наверное, очень похоже… Пашка нахмурился: «Да какое мне до тебя дело?» — он нервно дернул плечом и задумался, понимая, что «тетка» так просто теперь не отстанет. Парень повернулся к ней, увидел, ее лицо, подсвеченное луной, и поразился. Ее лицо с аристократическими чертами вовсе не вязалось с остальным ее видом — распущенные, несколько дней не мытые волосы, мужская, явно с чужого плеча, толстовка и такие же джинсы, а еще старые, потрепанные кроссовки, — все это никак не хотело складываться в единый образ. Ему показалось, что когда-то она была очень и очень красивой. Но, впрочем, Пашке никакого до нее дела не было. «Вот повезло же, чокнутая, да еще и бомжиха» — подумал Пашка, и отвернулся. Он задумался, куда бы ему пойти, чтобы все же выполнить то, что в порыве праведного гнева он пообещал Ей, а заодно и себе. Эта скамейка была как ничто подходящим местом, но теперь, Пашка каким-то местом почувствовал, что эта женщина здесь неспроста, что она пришла сюда за тем же, зачем и он сам. Откинувшись на спинку скамейки, парень прикрыл глаза и снова вздохнул, почувствовав как морозный воздух, попадая в легкие, устремляется вместе с кровотоком в мозг, проясняя сознание. Открыв глаза, Пашка искоса посмотрел на женщину, стараясь, чтобы она не заметила его взгляда, но, словно почувствовав, женщина как-то странно улыбнулась и посмотрела в небо. — Ты знаешь, а я уверена, что его нет, потому что, если бы он был, он бы не допустил этого, — ее голос дрогнул и в нем послышались слезы, она быстро-быстро замотала головой и прикусив нижнюю губу, глубоко вдохнула и затаив дыхание, замерла. Пашка хотел было ответить, что ему нет до ее мыслей вовсе никакого дела, и уже даже повернулся к женщине, но, увидев ее взгляд, обращенный куда-то мимо него, понял, она говорит не с ним, она говорит с кем-то, кто виден лишь ей одной. Пожалуй, впервые в жизни Пашке стало страшно, и он передернулся, словно от сильного холода. А женщина, словно почувствовав этот его страх, повернулась к нему и, скользя взглядом по его лицу, быстро-быстро заморгала глазами.