Обворованный

      Когда снег растаял, а лужи высохли, наступила настоящая весна. Пахло сиренью, солнце светило нежно, словно боялось случайно обжечь заново рождающуюся природу. Зелень первой травы разбавляли яркие одуванчики и бледные маргаритки. Ветер приносил с собой свежеть прохлады и не менее свежий, чем сама прохлада, запах черёмухи. Весна ворвалась в город, и, кажется, её приняли как почётного гостя.        Опираясь на бамбуковую трость, в городской парк, бушующий новорождённой зеленью, вошёл человек лет восьмидесяти. Он шёл очень медленно и внимательно смотрел по сторонам. Так смотрят только старики и маленькие дети. Первые словно прощаются со всеми милыми и приятными глазу вещами, которые незаслуженно были обделены вниманием на протяжении почти всей жизни, вторые наоборот приветствуют новый для них мир. Януш, старик с бамбуковой тростью, с умилением смотрел на свежие и липкие салатовые листочки. Януш знал, что его время на исходе.       И именно поэтому он пришёл в парк. Он занял скамейку, которую занимал последние две недели. Скамейка находилась в тени, но тень была не сплошной, а лежала как бы островками, пропуская немного солнечного света. Пожалуй, это было лучшее место, чтобы передохнуть, во всём парке. Здесь будет и не жарко, и не холодно. Комаров и мошек над лавочкой нет, хотя в чересчур тёмном парке их обычно достаточно. Да, это была лучшая лавочка в парке, она была любимицей всех, и Януш занимал её именно с этим расчётом.       Он производил впечатление разговорчивого и очень открытого старика. Януш всегда заговаривал с людьми, которые присаживались рядом с ним. Правда, они не всегда изъявляли желание слушать его россказни, но всё-таки он всегда заговаривал с незнакомцами, развлекая их историями из своей уже уходящей жизни или давая им полезные и малоизвестные советы.       Да, Януш определённо производил впечатление открытого и дружелюбного человека, но он таким не был. Это был тот тип людей, который делает что-либо, только имея определённый мотив. И мотив должен быть стоящим, не дай Бог, чтобы он был недостаточно стоящим! И причина, по которой Януш заговаривал с незнакомцами в парке, казалась старику невероятно важной и в какой-то степени даже изысканной.       Он был очень необычным вором. Ему всегда неприятно было думать о себе, как о грабителе, поэтому он и считал себя вором, хотя на самом деле являлся самым что ни на есть настоящим грабителем. И он грабил изощрённо, он забирал у людей самое нужное и самое важное. А практика показала, что у всех людей самым важным и ценным является одно и то же. И это есть, как у богача, так и у нищего. А Янушу доводилось грабить даже нищих.        Есть одна разница между ворами и грабителями, и её нужно отметить. Воры крадут, а грабители грабят. И грабёж куда более страшное преступление, чем кража. Но за грабёж, который каждый день совершал над своими жертвами Януш, в тюрьму не сажают. За свою довольно долгую жизнь ему довелось побывать разве что в вытрезвителе, не больше. Он был законопослушным гражданином, который своими грабежами не сеет страх и не несёт смуту. Не каждый ограбленный им, приходя домой, замечал, что ограблен. Состава преступления в действиях Януша не смог бы обнаружить даже самый опытный следователь. Более того, если бы какой-нибудь следователь и взялся бы за дело Януша, то этот несчастный следователь сам бы остался ограбленным, даже не обнаружив совершённого над собой преступления. Потому что в грабеже, который то и дело совершал старик, не было никакого преступления.        Выжидать пришлось долго. Старик просидел на лавочке больше часа, прежде чем кто-то сел рядом с ним. За этот час он успел задремать и проснуться от звука упавшей трости. И когда он проснулся, трость подала ему девушка в чёрном облегающем спортивном костюме. Она держала бутылку с водой в руке, а свободной рукой подала Янушу трость и кивнула на скамейку:        — Можно присесть?       — Да, конечно, садитесь, — он даже пододвинулся немного, чтобы жертве было удобнее сидеть рядом.        Несмотря на то, что до полудня было ещё нескоро, солнце уже сияло слишком ярко для утра. День был субботний, и парк уже заполнили влюблённые пары, спортсмены и люди, выгуливающие своих питомцев на лужайке и детей на детской площадке.       Девушка, севшая с Янушем, сняла с шеи белое полотенце, утерла пот с лица и отпила полбутылки воды. Януш наблюдал за ней, и она, не выдержав этого взгляда, спросила:        — Что-то не так?        — О, нет, я просто не понимаю, зачем вы бегаете. Вам ведь совсем не нужно худеть.       — Не нужно как раз потому, что бегаю, — дружелюбно улыбнулась девушка.       — Хорошо сказано, — старик улыбнулся в ответ фальшивыми зубами. — Кстати, меня зовут Януш, и, если вы никуда не торопитесь, то я как раз хотел рассказать кому-нибудь историю своей жизни.        — А вы были интересным человеком? — девушка поставила бутылку с водой на бетонную плитку и посмотрела с удивлением на своего собеседника.       — Был? Я, к счастью, ещё есть.       — Ой, извините!        — Да ничего, ничего. Я уже так стар, что про меня можно говорить «был» вместо «есть». Но я был занятным человеком. И теперь, когда смерть крадётся по моим следам, мне нужно кому-нибудь исповедоваться. В церкви последний раз я был, будучи младенцем, когда меня крестили. Я тогда ужасно плакал, и возвращаться мне туда совсем не хочется. Поэтому я решил исповедоваться незнакомцу. И я уверен, что это лучший вариант для тех, кому хочется что-то рассказать.        Януш замолчал и положил голову на трость, которую он держал в руках: он задумался. Девушка какое-то время молча ждала, а потом дотронулась до плеча старика и спросила:        — Так что же с вами случилось?        Януш только и ждал этого вопроса. Он начал свой монолог так:       — Что случилось? Со мной случилась беда: я родился. Хотя кого этим удивишь? Всем, с кем мне доводилось встречаться, тоже пришлось пройти через это. Но мне хочется рассказать о том, что было дальше. Дальше я был капризным ребёнком, который наплакал себе грыжу, вот так. Я плакал слишком много даже для плаксивой девочки, не то что для здорового и крепкого мальчугана.       Я был слишком чувствительным ребёнком и приносил родителям очень много хлопот. Старушка-мать, царство ей небесное, проводила рядом со мной едва ли не целые сутки. Она могла спать только тогда, когда спал я. А я по ночам не спал, по ночам мне нравилось кричать. Конечно, на меня, в конце концов, стали кричать в ответ, но поди перекричи младенца, ничего хорошего из этого не выйдет, можно даже и не пытаться.       Стоило мне немного подрасти и родителям пришлось тратить на меня ещё больше своего времени. Я отказывался есть абсолютно всё. Мне нужно было устраивать настоящие цирковые представления, чтобы отвлекшись, я всё-таки забылся и съедал свою кашу. Боже мой, что они только не придумывали! Когда становишься родителем, приходится здорово фантазировать и выдумывать такое, до чего без ребёнка на руках не за что бы не додумался.       Когда мне нужно было есть суп, я выслушивал целую трилогию о мальчике, спасающим утопшего дельфина. И нет, простая коротенькая сказка о дельфине на дне тарелки для меня не подходила. Мне нужна была настоящая эпопея, вместо сказки я требовал роман по объёму не уступающий «Войне и Миру» Толстого. Чтобы я ел овощи, нужно было придумать удивительную историю о детях, попавших в страну овощей. Кстати, после этой сказки из семи частей об овощной стране я наотрез отказался есть овощи. Ведь согласно истории получалось, что дети из этой страны ели своих же сородичей. Я уже тогда понимал, что это неправильно, хотя слова «каннибализм» ещё и не знал.        О, а чего им стоило одеть меня! Вся одежда казалась мне тогда невероятно колючей и неудобной. Я не был плохим и проблемным ребёнком в плане поведения, я даже не был капризным. Я всего-навсего давал знать о том, что мне что-то не нравится. Хотя бы в детстве нужно так делать, если с возрастом приходит молчать, стиснув зубы, даже тогда, когда хочешь кричать и плакать. С возрастом, скажу я вам, жизнь становится всё хуже и хуже. Будто спускаешься с горы золота в ад: вот ты был счастлив и беззаботен, но опускаешься всё ниже и ниже, и ничего от твоего счастья не остаётся.       Да, потрепал я нервы моим родителям, что уж тут говорить. Я требовал больше внимания, чем обычный ребёнок. Я не давал им и свободной минутки, за мной постоянно нужно было следить. Своей жизни у них не осталась, их жизнь превратилась в заботу обо мне. А я всё ревел и ревел, пока меня не отдали в садик. О, как же они тогда были счастливы! Не знаю, чем родители занимались, пока меня не было дома, но готов поспорить, что они отсыпались после бессонных ночей ещё долго. Круги под материнскими глазами напоминали мне чёрные дыры. Ох, а я в детстве любил космос и астрономию! Я мечтал стать первым космонавтом, как Гагарин. Мне никто никак не мог объяснить, что первым космонавтом мне уже не стать. Я свято верил, что тоже буду первым. А кто сказал, что первых не может быть несколько?        В детском саду внимание, которое я больше не получал от родителей, я стал получать от воспитательницы. Так уж вышло, что я был самым умным и милым ребёнком. А это довольно сложно, потому что, как только дети перестают быть сморщенными розовыми комками, они становятся милейшими созданиями. Уж никак не пойму, отчего детишки всегда симпатичнее взрослых. Даже у животных. Курица и рядом не стояла с пушистым жёлтым цыплёнком. Очень странно, очень. И вот в месте, которое просто наводнили милые детишки, мне удалось стать самым милым.        Когда читали сказки, я был тем ребёнком, который сидел у воспитательницы на коленях. Когда нас укладывали спать, она пела песню именно у моей постели. Именно мне доставались лучшие игрушки, и именно я держал воспитательницу за руку, когда мы уходили в какой-нибудь музей на экскурсию. И да, я всегда нажимал на кнопку светофора, а в детском саду это было чем-то вроде знака почёта. Скажем, я делал то, что в нашем городе сейчас может делать только мэр.        Но я привлекал внимание не только воспитательницы, но и всех остальных детей. Знаете, всегда есть ребёнок, который затевает самые интересные игры и к которому в конечном счёте присоединяются все остальные дети. Так вот, это был я. Но я любил не столько играть, сколько видеть, как все идут ко мне, играют в то, во что играю я, когда каждый может выдумать что-то своё. Мне нравилось быть лампой. Да-да, я чувствовал себя лампой, которая притягивает к себе по ночам мотыльков.        И во дворе среди мальчишек я был тем, кто придумывает, чем заняться, когда становиться невыносимо скучно. Под моим руководством воздвигались лучшие шалаши в районе. Под моим командованием в плавание отправлялись плоты из пластмассовых бутылок из пенопласта. Я предлагал строить домик на дереве и вешать тарзанку над крутым обрывом. И все меня слушали.       Правда, и расплачиваться за свои ошибки мне приходилось самому. Когда чей-то ребёнок ломал руку из-за тарзанки, вышедший из-под моей руки, родители покалеченного ребёнка приходи в мой дом и устраивали там скандал. Когда мяч разбивал соседское стекло, из толпы мальчишек выходил я, и я брал на себя ответственность. Не только дети кружились вокруг меня, обо мне знали и взрослые. Для них-то я почему-то был самым худшим ребёнком на свете. Наверное, я им не нравился, потому что из-за моих затей постоянно кто-нибудь калечился, а сам я всегда оставался целёхоньким.       Да, я, будучи маленьким атаманом дворовых мальчишек, был никем для их родителей. Родители часто говорят: «Вот с ним водись, а с ним не за что не водись, а не то влетит!» Так вот никому со мной водиться было нельзя, но все окружали меня, стоило мне только выйти во двор из подъезда. Да, иногда игры, которые я затевал, были опасными и, может быть, не совсем законными, но зато они всегда были весёлыми. Я избавлял их от скуки, а они окружали меня, словно мотыльки лампочку, висевшую в гараже, где я хранил тогда велосипед. И, чёрт возьми, как же мне это нравилось!       Может показаться, что у меня хорошо развиты лидерские качества. Но это не так, я был довольно неуклюжим ребёнком и выражался не всегда понятно для окружающих. Но зато я был абсолютно уверен, что все меня слушают, всем только это и нужно, поэтому я не боялся влезать куда-нибудь повыше и кричать, чтобы все собирались, потому что я придумал что-то невероятно интересное!       А ещё может показаться, будто бы я всего-навсего жаждал внимания окружающих. Но это не так. Мне никогда не нужно было чужого внимания, и я говорю это совсем не оттого, что мне его всегда хватало. Дорогая, я такой же человек, как и все, я не идол и не кумир остальным. Мне тоже случалось чувствовать себя одиноким. Мне тоже приходилось оставаться дома чудесным днём, потому что все друзья ушли гулять, а про меня как-то забыли. Мне, как и всем, случалось чувствовать себя никому не нужным. Но я никогда не искал внимания, оно если и приходило ко мне, то приходило само.        Вот возьмём школьную пору. Будучи смышлёным малым, учёба в школе давалась мне легко. Меня любили учителя, потому что всегда знали, что если урок пойдёт не по плану, если никто ничего не знает, можно спросить меня, и я отвечу правильно, я создам иллюзию, будто класс не такой уж и глупый. И одноклассники меня любили, потому что все лучшие шалости придумывал я. Но, будучи смышлёным малым, выполнять их я предлагал менее смышлёным ребятам. И, чудо, всегда находился кто-то, кто готов был исполнить мою затею. Иногда даже её выдавали за свою собственную, но меня это ничуть не расстраивало, ведь я знал, что врунишка прекрасно осознаёт, что идея его — ворованная.       А ещё я был тем одноклассником, который слишком много говорит. Никто не стремился поднимать руку и отвечать, потому что все знали, что это сделаю я. И я это сделаю лучше. Я, особо к этому не стремясь, сумел заставить замолчать и слушать меня весь класс. Конечно, все молча негодовали, но кому какая разница, если они делали это молча?       С средней школе я уже не был окружён всеобщим обожанием. Постепенно я начал осознавать, что так уж устроен мир, что не все будут меня любить. Будут и те люди, которым я очень не понравлюсь. Раньше я сталкивался только с недовольством родителей детей из моего двора, но в школе я осознал, что недовольство детей ещё хуже, чем недовольство их родителей.       Какое-то время я был только умным ребёнком. Не сильным. И несколько мальчишек, которые за что-то меня сильно невзлюбили, стали меня поколачивать. Но я, как ни странно, ничуть не расстроился по этому поводу. Будучи всего лишь беззаботным ребёнком, я не принимал это на личный счёт, я воспринимал это, как боксёрские тренировки, или что-то вроде того.       Мне здорово доставалось, но с каждой новой дракой я становился всё лучше и лучше. И благодаря избивавшим меня мальчишкам я стал в разы сильнее. О, наша последняя драка! Я был бесподобен! Мне не составило труда в одиночку уложить троих. Это было даже слишком просто, слишком. Просчитать их удары, их движения было слишком просто, слишком легко. За месяц побоев я выучил все их движения, я понял, что ничего нового они не придумают. И я победил их всех.        То, что ты не нравишься людям, может быть для тебя полезным. Вот что я тогда осознал. Это меня в какой-то степени шокировало. С тех пор я хотел только двух вещей: чтобы люди меня любили и чтобы люди меня ненавидели. Мне было бы попросту страшно, если бы я был кому-то безразличен. Если бы я узнал в том возрасте, как много людей совершенно не беспокоятся о том, что я говорю и как веду себя, я бы, наверное, обезумел. Но, к счастью, в то время я всем либо нравился, либо нет. Нейтральной стороны не было, да и она не нужна была.       Школа закончилось, и я вступил во взрослую и самостоятельную жизнь. Понимаете, я не был из тех детей, которые росли с ограниченной свободой, я всегда был вольной птахой. Поэтому раскрывшиеся передо мной горизонты я даже не воспринимал, как горизонты. Всё это я уже видел, всё это я уже знал.        Я стал студентом. Быть выскочкой и любимчиком там, фактически, невозможно. И, главное, не нужно. То, что работало в школе, не должно работать в университете. Как говорится, в чужой монастырь со своими законами не ходят. И я подчинился новым законам.       Я ведь уже говорил о том, что всего, чего я хотел, была всеобщая любовь или ненависть? Так вот в пору своей юности я выбрал любовь. Ну-ка, милая, посмотрите на меня в профиль, неплохо, верно? А мне ведь восемьдесят три года! Восемьдесят три! Я совсем как старая черепаха!        Но раньше, ох, раньше всё было совсем иначе. Я был очень красив. Посмотрите-ка мне в глаза, этот непонятный цвет когда-то был зелёным и, боже мой, каким ярким был этот зелёный! Ярче этой свежей травы. Хм, как бы вам дать понять, что из себя когда-то представляли эти подслеповатые, близорукие глаза… Представьте себе дорогие и изысканные серьги из изумруда. Вот именно такого цвета, который мелькнула в вашей голове, и были мои глаза. Я всегда считал их пугающим, но так уж вышло, что девушки находили мои глаза очень красивыми.       И глядя на эту лысую голову, наверное, тяжело поверить, что когда-то её украшала шапка каштановых волос. О, не обижайтесь, милая, но мои волосы были куда крепче и гуще ваших. А ведь у вас очень красивые волосы, очень даже красивые! Да, чего уж тут скрывать, в молодости я был просто красавцем. Я играл с девушками точно так же, как вы играете с парнями. Готов поспорить, что у вас отбою нет от кавалеров.        Но я был таким легкомысленным. Я хотел лишь провести с красивыми девицами время, сами они меня ничуть не интересовали. Мне нравилось быть рядом с ними, нравилось, чтобы всё их существо занимали лишь мысли обо мне. Мне нравилось ограничивать их мир до самого себя. И пускай это всегда длилось недолго, однако я получал несказанное удовольствие.       Я был женат, наверняка вы сейчас собирались спросить меня именно об этом. Жена моя была весьма достойной женщиной, но она не была лучшей. Я проводил время с женщинами красивее и умнее её. Но никто не окунался в меня так глубоко, как моя ныне покойная супруга. Она позабыла себя, она потеряла голову, так я её увлёк. И я понял, что она не остынет, я буду интересен ей до самого гроба. Так я понял, что женюсь на ней.        Потом у нас появились дети. Сейчас они живут на Западе, так что я остался здесь совсем один. Ох, а сколько времени дети посвятили мне! Я скучаю по тем временам, когда мои сыновья были ребятишками лет одиннадцати-двенадцати. Я тогда словно бы вернулся в молодость, окунулся в детство.       А видите эту трость? Мне довелось попасть в аварию: меня сбил грузовик. Я не ходил шестнадцать лет. Супруга ухаживала за мной совсем как маменька, когда я был малышом. Круги под её глазами, как и круги под глазами матери, напоминали мне чёрные дыры. Но я чувствовал себя превосходно: всё своё время она посвящала мне. Всё своё время, только подумайте! Это ведь не мало, это совсем не мало!       Но после её смерти ко мне подставили ужасно мерзкую сиделку, и я встал на ноги за три месяца, вот так. Сиделка не уделяла мне нужного внимания, её уход и уходом нельзя было назвать. Поэтому я встал, чтобы найти себе того, кто будет мне так же верен, как была жена. Я купил собаку, и до самой смерти она верно мне служила. Ах, совсем как покойная супруга!        Но зачем вся это исповедь? Ах, я совсем забыл объяснить вам главное! Я ведь подлец, я вор. Нет, хуже! Я не вор, я настоящий грабитель, да, нужно быть честным с собой. Я отнимаю чужое время. На моём счету часы и даже годы других людей, перед вами по-настоящему богатый человек, ведь деньги ничто по сравнению со временем. И да, милая, сейчас я стал чуточку богаче. Ведь вы посвятили мне столько времени, столько минут вашей бесценной жизни ушло на мои глупые россказни!        Девушка в спортивном костюме отпила немного воды из бутылки и совершенно спокойно ответила, закручивая синюю пробку:       — Нет, вы не богач, вы нищий. Отнимая время у других людей, вы отдавали им своё собственное. И сейчас у вас не осталось ничего, кроме чужих минут, которые имеют настоящую ценность только для их подлинных владельцев, — девушка встала с лавочки и, отойдя на несколько шагов сказала: — До свидания, надеюсь, я не отняла слишком много в, а ш е г о времени.       Януш ещё очень долго сидел на скамейке, осознавая, как глупо распорядился своей жизнью. Из парка он вышел только когда стемнело. Но старик так и не добрался до дома: по иронии судьбы его обворовали. Забрали немного времени, много денег и, самое главное, жизнь.