Близнецы

Где-то тогда отцветали каштаны, Лиловые гасли сирени костры, И полными сил через край ветерками Неслись над зелёной землёй лепестки. Было прекрасное светлое лето. Их было двое — тогда, на заре, Две пары глаз приоткрылись для света… Не было чище, прозрачней, светлей Глаз этих ясных. Одни — васильками, Вторые алели, как мак на лугу, И преданно, верно глаза те взирали В горящую золотом мягкую тьму. Над ними склонилась, надвинулась тень Огромной волчицы с пастью кровавой. Как сверкал бы доспех её в солнечный день! Как дрожали от рыка склонённые травы! Шаловливы ветра, любопытны ветра Под улыбчивым ласковым солнцем. И такие же словно у братьев внутри Закружились пружинкой: вот-вот — и сорвется… Как тайфун, ураган, обезумевший смерч — Или детский волчок. Сразу в двух экземплярах. Чернота непроглядная, чистая смерть… Два прелестных, улыбчивых юноши-брата. Шапки ярких волос — аметист, чароит? Обрезаны ровно, и тень над бровями. Там, под челкой, весёлые пляшут огни, Глаза самоцветами молча сверкают. Верность, и сила, и ярость, и боль… Послушно бежать, исполняя приказы, Отыгрывать радостно данную роль — Без сожалений, без жалоб, отказов. Поклоняться, как богу — и верно служить… Плащ и посох кривой. Меч и лёгкий доспех. Генерал — чтобы в битве, как ястреб, кружить, И священник — избавить от мелких помех. Женский голос во тьме — как раскаты грозы, Был богаче, чем звоны бессчетных сокровищ, Был пьянее вина, еще тёплой слёзы, Свежепролитой, пенистой вражеской крови. Пополам с рыком зверя, сочились слова, Заполняли собой царство тьмы и безмолвия; Выплеталась из них в юных душах канва: Мир вокруг, они сами, порядки, законы… Что есть тьма, что есть свет, что есть жизнь, а что — смерть, Отчего их судьба — смерть и тьма на всю вечность… Ручейком, чуть журча, все текла эта речь Про богов и про монстров, про небо, про бездну, Про людей: искра магии — вспыхнет пожар, Про драконов разумных и ящериц глупых, Про войну. И про силу, про боль и про страх. И про то, что одну лишь её нужно слушать. Что они — инструмент. Что их жизнь — ей на пользу. Две руки — нет, две лапы, — несущие смерть. Две когтистые лапы, залитые кровью, Что в мир протянула Владыка Зверей… Но что-то заставило тень замолчать. И вот голос опять, безупречный до дрожи: «Ах, Фибрицио… Что ему нужно опять?! Я уйду ненадолго, продолжу чуть позже».

***

Опустел в один миг нависающий мрак, Тишиной зазвенел нежно воздух. И зала, что давящей, жуткой была, Стала — пустой и ничтожной. Коробка в шесть граней из серого камня: Пол, потолок и четыре стены. Будь чуть светлее — и видно бы стало Намёк на колонны и каплю резьбы. Но чуть глубже, с изнанки реальности мира, За пределами кубика серых камней — Заполнен, казалось, чернилами был он, — Кружилась другая стена, попрочней. Мир — снаружи, внутри — два чернильных комка, Вихря силы невиданной мощи. Как мать запирает детей, уходя, Так и Зелас закрыла вдвоём младших монстров. Они молча, недвижно стояли. Сперва. (А зачем было что-либо делать?) Но затем… постепенно, робея, слова Породили борьбу и движенье. Воин и Жрец начали ссору, Наивно, невинно, не чуя конец. Воин сказал: «А я ведь сильнее!» — «Это неправда», — ответил Жрец. Воин сказал: «Ну давай же, почувствуй, Слаб перевес, но он всё-таки есть». Жрец отвечал: «Возможно. Что ж, пусть так. Просто случайность, неважная вещь». «Я сильнее, чем ты, — промолвил Воин. — Потому что я нужен таким Госпоже. Я ей правая лапа, и я ей важнее», — «Но и я не слабее», — обиделся Жрец. Слово за слово — и неспокоен их голос. Гордость, обида и хвастовство… Удар от Жреца промахнулся на волос. Воин ответил. Ему — повезло. И началось. Чёрным пламенем искры, Сжаты их зубы, пылают глаза. Чёрными вихрями сила — в противника, Чёрными дырками ран — в никуда. Вспышки, и грохот, звериный оскал, Свистит — как от боли — изрезанный воздух. Кривая ухмылка, удар и удар! Сражаться — «в крови», это вовсе не сложно… У кого перевес? Да и как отличить их? Без одежды — наверное, вовсе никак. Измяты, напудрены волосы пылью, Жажда убийства в горящих глазах. Удар за ударом. Противник слабеет. Тем радостней, слаще его добивать! Изломать, иссушить, а остатки развеять… Они ведь не знали пока слова «брат». Так остался один. И довольно уселся, Приготовившись ждать Госпожу. Он стал сильнее. Он будет полезен. «Если нужно, — подумал он, — вновь докажу».

***

«С возвращением Вас», — без знакомого эха Прошуршал в тёмной комнате преданный глас. Пара шагов — лапы жёстким покрыты мехом… Лжёт ей слух? Лжёт и верный охотничий глаз? Но нет. И чёрный вихрь — один. Он кружится, весёлый и… огромный. По комнате по всей — ошмётки тьмы. Всё на минуту замерло безмолвно. . . . «Закрой глаза. Я не хочу их видеть», — Тихий рык прозвучал в темноте. Опустились послушно ресницы. Вдалеке отцветала сирень.