Мгновения

      Мгновения. Вся жизнь состоит из мгновений. Моментов. Кратких отрезков времени меж двумя соприкосновениями век. Миг взгляда. Мимолетный. Обломок паззла. Кусочек реальности, вырванный из контекста. Осколок вечности. Пауза между ударами сердца. Между.       Мгновения живут в памяти, заполняя ее собой. Хорошие и плохие, приятные и вызывающие дискомфорт, светлые и темные. Их до того много, точно звезд на небе, и они настолько перепутаны-перемешаны между собой, что составить четкую картинку не представляется возможным.       У Сиона памятных мгновений за его не такую уж длинную жизнь накопилось предостаточно. Подготовительные курсы, школа, занятия, тесты, занятия, тесты, тесты… Достижение нужного уровня знаний. Программа. Биология и биоинженерия. Сафу и дружба с ней, сероглазый подросток-преступник, вылет из элиты, мама... Западный квартал. Боль, страх, желание жить. Нэдзуми. Больше всего ячеек памяти принадлежит ему.       Всё, что у Сиона осталось от жизни, — это мгновения. В этом огромном городе, на самой вершине Лунной капли, в маленьком домике Каран и в собственной тесной квартирке, на заседаниях Совета и редких встречах с Инукаши. Везде и всегда его самого нет. Есть только картонная коробка, полная обломков и обрывков памяти, которые он изо дня в день пытается собрать во что-то целое. Чтобы вспомнить себя. Чтобы найти желание жить. Потому что всё, что у Сиона осталось от жизни, — это мгновения памяти.       Какое божество рандома в определенный миг выкидывает тот или иной памятный момент на поверхность сознания — непонятно. Каждый день одна и та же мука — помнить. Самое больное и самое ценное одновременно. Каждый день одна и та же мука — пытаться не забыть. Которая по счету будет сегодня попытка склеить свое сознание — он уже не знает. #1       Солнечные блики играют на гранях стоящей на полу большой прозрачной вазы, которая хранит в себе охапку астр. Пахучих. Пушистых. Ярко-сиреневых. Сион радостно тянется к самому крупному цветку и щурится, словно котенок, от слепящего желтого света. Смех. Как весенний ручеек. Пыльца осыпается на маленькие пальчики — запах умопомрачительный. Он чихает и, не удержавшись на ножках, садится на пол. На лице — яркая улыбка до ушей. Шоколадные глаза светятся восторгом и каким-то волшебным огоньком безграничного счастья. Чернявая макушка вся сплошь в желтой пыльце и фиолетовых лепестках. Мама, опустившись на колени, смеется и весело хлопает в ладоши, а отец в дверном проеме довольно жует кусок вишнёвого пирога, подмигивая Сиону таким же карим глазом. Счастье. Искристое, окрашенное золотым и сиреневым.       Это первое. По крайней мере, более ранних мгновений он еще ни разу не находил. Сион хранит его бережно, одно из самых светлых в жизни. Мама уже почти снова научилась так же открыто улыбаться. А отца вообще больше ни в одном воспоминании нет.       Знаково, что сегодня оно светится перед глазами именно с утра, символизируя начало дня. Сион смотрит в потолок своей маленькой спальни, а видит, как на зацикленном кадре фильма, раз за разом тянущегося к пушистому сиреневому цветку малыша и счастливых родителей. Он закрывает глаза, усилием воли прогоняя видение. Он устал. #2       Уют. Дом оформлен в старом стиле, отзывается каким-то щемящим чувством в груди. Тепло. Это не внешнее тепло от камина или чая, оно внутри. Внимательный и смелый карий взгляд — как обычно — в упор. Протянутый мягкий сверток. Хмурая морщинка между бровей — волнение.       — Сиреневый, как твое имя. Это бабушка связала. Тебе ведь понравился мой, ты тогда единственный сказал, что свитер придает облику теплоту. С днем рождения!       Растерянность. Новая волна тепла изнутри. Сион чувствует, что нашел кого-то очень близкого и дорогого, кого-то, кто всегда теперь будет в его сердце. Комок в горле не дает вымолвить ни слова, а горячие слезы на щеках говорят лучше любых слов. Его почти невесомый выдох «спасибо» в ответ на подарок моментально расцветает счастливой улыбкой на обычно серьезно-сосредоточенном личике двенадцатилетней Сафу.       Сафу. Самый близкий друг. По сути — единственный. Сион всегда думает о ней с теплотой, воспринимая важной частью себя самого. Умная и строгая. Самая умная из всех, кого он знал. Еще один светлый блик в калейдоскопе его памяти. Он не омрачается даже знанием о том, что Сафу в его жизни больше нет.       Сион ловит себя на мысли, что вот уже минут десять бессмысленно таращится в зеркало в ванной. На подбородке желтоватой корочкой подсыхает пена для бритья. Опять его выкинуло из реальности в воспоминание. В зеркале, стараясь не выглядеть строгой заучкой, на повторе счастливо улыбается Сафу. В ее кофейном взгляде тает бесконечная любовь. #3       Восторг. Чистый и яркий, как бушующая вокруг стихия. Неуправляемая, свободная, сильная. Хлещущие по лицу мокрые волосы и резкие удары дождевых струй. Сион захлебывается диким неуемным криком, оглушая сам себя. Ураганный ветер рвет занавески в клочья, распахнутое настежь окно приглашает стихию в дом. В его жизнь. Сион чувствует в этот миг, что живет.       Серый взгляд — прямо в душу — цепкий и холодный. Только сейчас Сион ощущает, что ливень ледяной и промочил его насквозь. Только сейчас — глядя в странные серые глаза. Дышать невозможно. Хватка на горле не ослабевает, но в голове ни одной мысли, кроме как о том, что эти глаза, должно быть, серебрятся в лунном свете, как звезды. И Сион совершенно не боится. Он улыбается.       А потом уже его «спасибо» и теплая ладошка, крепко сжимающая пальцы всю ночь, заставляют Сиона глупо улыбаться в темноту, прислушиваясь к чужому дыханию рядом.       Еще один кусочек света. Серебристого и ничуть не холодного. Нэдзуми. Самый... просто самый. У Сиона нет слов и названий для того, что он чувствует. Никакая логика не помогает, слишком много всего сразу. От благодарности до обиды. От восхищения до злости. От жгучего желания обладать до не менее сильного страха. Этот коктейль из раздирающих на части эмоций пугает до ужаса. И наполняет восторгом до дрожи в кончиках пальцев.       Сион смаргивает видение, трясет головой, будто пытается выкинуть что-то мешающее, засевшее в глазнице. Оно не вовремя. Такое сильное и живое. Такое любимое. Уже третье за утро — столь часто еще никогда не было. У Сиона болит голова. Раскалывается. Сегодня ведь еще совещание по вопросам Южного района. А воображаемый Нэдзуми не хочет оставлять его в покое, с присущей оригиналу настойчивостью раз за разом заглядывая в душу. #4       Нос щекочет слегка пряный запах. Корица? Нет, кажется, шафран. Впрочем, Сион не особо умеет различать специи на вкус и запах. Он просыпается с улыбкой. Свежая выпечка. За окном — рассветное, еще не жаркое солнце. Еле уловимые голоса утренних птиц перешептываются между собой. Из пекарни доносится мамино пение, какой-то знакомый мотивчик из детства. И вместе с ним — волшебный аромат спелой вишни. Неужели...       — Доброе утро, мама!       — Доброе, дорогой. Завтрак уже на столе. Да, попробуй-ка, Сион. Я вспомнила рецепт!       — Мама...       Действительно. Он не ошибся. Тот самый вишнёвый пирог. Вкус — прямиком из самого счастливого времени его жизни. В сознании расцветают сиреневые лепестки астр, и солнечные блики пляшут на улыбающихся лицах родных.       Это последний раз, когда он видел Каран так светло и ярко улыбающейся. Последний счастливый завтрак с матерью. В тот день он ушел на работу и стал разыскиваемым преступником. День, когда его жизнь в очередной раз совершила резкий поворот. День, когда он вновь встретил Нэдзуми.       Теперь Сион завтракает один. Кофе и выпечка из маминой пекарни — вчерашняя. И живет один. Просто не мог больше выносить свою насквозь фальшивую бодрую улыбку по утрам и мамины слёзы тайком. Он равнодушно смотрит, как на подернутой пленочкой поверхности остывающего кофе гордящаяся собой Каран подкладывает ему аппетитный кусок вишневого пирога. #5       Легкими пузырьками в голове лопается недоумение. С шипящим звуком. Неприятно. Привычная логика сбоит, не хватает данных. Мокрые коричневые разводы на белом кафеле — разлитый кофе. Гудение оборудования на заднем фоне. Испуг. Всё же было нормально? Стремительно бледнеющий Ямаши-сан. Седые волосы. Пергаментная кожа. Хриплое дыхание с треском разрывает тишину комнаты. Мигающая лампочка на мониторе — Сампо нашел какой-то подозрительный мусор. Странный, сковывающий всё тело ужас, не затрагивающий сознание. «Я должен оставаться спокойным», — это работает. Его разум еще при нем. Протянутая в поиске помощи рука. Собственный вскрик. Чёрная метка смерти.       Сион во снах регулярно видит эту картинку во всех деталях — словно она навечно отпечаталась в сознании, как на фотопластинке. Холодные объятия ужаса на его плечах и кристально-ясный рассудок. Жалкие попытки логически объяснить происходящее не привели тогда ни к чему. А сегодня это мгновение решило преследовать его и наяву. Хотя чему он удивляется, этот момент всегда идет в сцепке с маминым пирогом, отравляя тот чёрной горечью, но и высвечивая контрастом, делая более ценным.       Сион приходит в себя, когда добродушного вида старушка на улице участливо интересуется, всё ли с ним в порядке — он застыл столбом посреди дороги, уставившись в витрину магазина. Сион натягивает на лицо привычную вежливую маску и говорит, что всё нормально, спасибо за беспокойство, просто задумался. Старушка кивает и оставляет его в покое, а он краем глаза продолжает следить за жуткой смертью Ямаши, каждый раз ощущая болезненный укол в сердце. #6       Изящный наклон головы и легкий взмах рукой в воздухе. Во второй руке — томик с пьесой. Текст ему не нужен, Сион точно знает, это просто поза. Взгляд спрятан, уголки губ скорбно опущены. Сион застывает за книжным шкафом, впитывая в себя восхитительный образ: влажные прядки отросших волос спадают на острые лопатки, полотенце на сильных плечах, белёсый шрам от ожога во всю спину, тонкая и какая-то беззащитная линия позвоночника, босые ступни на каменном полу. Весь облик — истинная невинность и даже чуть-чуть отчаяние. А голос — сама чувственность.       — Что есть Монтекки? Разве так зовут       Лицо и плечи, ноги, грудь и руки?       Неужто больше нет других имен?       Что значит имя? Роза пахнет розой,       Хоть розой назови её, хоть нет.       Насмешливый серый взгляд и:       — Верно, Сион?       Это мгновение он каждый раз просматривает с улыбкой. Не смотря на то, что Нэдзуми застал его за подглядыванием, он не разозлился по своему обыкновению и не наорал на Сиона. Только самодовольно улыбнулся и продолжил декламировать монолог, словно на сцене в битком набитом театре. Сион сполз тогда на пол прямо там, возле шкафа, и не отводил взгляда, не смея дышать. Именно таким он хотел бы запомнить Нэдзуми навсегда: красивым, изящным, свободным. Даже чуточку... счастливым?       И сейчас Сион застывает в своем кабинете в Лунной капле, рассеянно глядя в панорамное окно на расположившийся под ногами город. Тонкие бледные пальцы невесомо касаются холодного стекла в том самом месте, где только ему видимый Нэдзуми с обворожительной улыбкой и искорками насмешки в глазах, показушно актерствуя, читает монолог Джульетты. #7       Сердце гулко бьётся в горле — того и гляди вывалится наружу. Руки, поначалу вспотевшие, теперь — странно сухие. Холодные. Взгляд из-под челки: Нэдзуми показательно расслаблен, как всегда кривится в ухмылке. Опять делает вид, что чем-то недоволен. Вроде бы ничего не подозревает. Слушает внимательно. Как же… страшно обманывать его. Как же хочется совершить задуманное. Он должен это сделать, должен пойти спасти Сафу. Но Нэдзуми ни за что не отпустит его в одиночку. Вот он что-то говорит, Сион даже не понимает — что именно, просто напряженно следит за выражением лица собеседника. Как же хочется... дотронуться до него. Как же много всего ему нужно сказать.       И Сион говорит. Говорит правду, тонну правды, вываливая ее на Нэдзуми. «Я рад, что встретил тебя». И — «без тебя я бы не стал самим собой».       Целая гора правды, чтобы скрыть одну маленькую ложь.       Это никакой не поцелуй на ночь. Это благодарность. И прощание.       Оторвавшись от легко подавшихся навстречу губ, он читает в прямом взгляде насмешку и что-то еще в самой глубине серого дождливого неба, ошибочно принимая рождающуюся обиженную ярость за радость.       Он не любит это вспоминать. Было больно врать. Было больно получать упреки и видеть обиду в глазах разозлившегося Нэдзуми. Гораздо больнее, чем его же удары. Но Сион и сейчас уверен, что поступил тогда правильно: его решение не было спонтанным или импульсивным, это был обдуманный ход. Да, он, скорее всего, не выжил бы. И, наверное, не спас бы Сафу. Но... подвергать опасности остальных — никогда. Тем более Нэдзуми.       О чем-то, заикаясь, монотонно бубнит докладчик. Какие-то нововведения в Южном районе. Лес? Сион совершенно не может сосредоточиться и вникнуть в суть вопроса. С лесом у него ассоциируется только один человек на свете. Голова просто раскалывается от боли, словно в нее вбили металлический кол. Перед глазами стоит злое и обиженное самое любимое лицо, а губы нестерпимо жжет от столь желанного поцелуя.       Хорошо, что Совет состоит из десяти человек. #8       Холодно. Сыро. Грязно. Свет приглушенный и какой-то мертвый. Следы крови на полу. Жалкий страх скорчившегося под ногами чиновника из Шестой зоны, баюкающего свою руку. Сион чувствует вину. И стыд. И — на периферии сознания — отвращение к его слабости. Презрение. Вина относится к Нэдзуми. Стыд — к себе.       Темный силуэт против лампы — будто вырезанный светом участок ночи. Изящные резкие линии. Росчерк улыбки на жестоком лице. Отблеск кинжала в затянутых в кожу пальцах. Нэдзуми прекрасен в своей хищной опасности.       Сегодня он ведет себя очень жестко. Цинично. Даже жестоко. Бьет в больное. Намеренно. Сильно. Наотмашь. Каждого из них. Но... Сион понимает, почему тот так делает. Ему самому слишком больно. Быть жестоким. Циничным. Злым. Когда Сион встречается с входящим Нэдзуми взглядом, в серых глазах горит мольба. Всего миг. Но Сион ведь специалист по мгновениям: Нэдзуми до тошноты не хочет, чтобы его видели таким. Однако продолжает играть свою роль — как и всегда — идеально и до самого финала.       Схватившийся за голову Рикига-сан забился в угол комнаты. От него несет дешевым алкоголем и тоже страхом. Нэдзуми удалось запугать всех и каждого в тесной комнатушке. Сдавленный всхлип. Попытка заглушить, скрыть, спрятать слезы — непозволительную слабость. Теплое, но худющее тельце, прижимающееся к его плечу. Мягкая женская грудь. Инукаши. Испуг. Сион улыбается. Он никому не скажет про него... нее.       Инукаши... он, она, оно? Странный человек, старающийся выжить любой ценой. Добрая и отзывчивая. Собачница. В ней столько непривычной наивности, присущей лишь детям и животным. И в то же время — жестокость. Сион вспоминает ее с теплом и благодарностью.       Это воспоминание клочкастое и рваное, состоит из вороха образов и ощущений. В нем смешались свет и тьма. Прямо как в нем самом. Сион морщится, точно от боли, но заставляет себя продолжать смотреть в омут памяти, пытаясь поймать что-то важное, скрытое именно в этом мгновении. #9       Тихий, но сильный голос проникает в сознание. Чарующий. Обволакивающий. Манящий. Он заставляет забыть о боли и страданиях. Он ведет за собой, как звезда в ночи. И обещает счастье в конце пути. Сион колышется на волнах этого чудного голоса, наслаждаясь каждым мигом.       — Ив, Ив, спой еще!       Хор молящих голосов. Вонь. Грохот грузовиков. И липкий страх. Сион открывает глаза и вспоминает, где он. Вспоминает, что они не одни, что голос спасает всех. Спасает, но не спасёт. Глаза Нэдзуми напротив неподвижны и странно пусты, в них нет ни страха, ни злобы, ни радости. Абсолютно чистая серая стена — как ограда Шестой зоны, не дающая увидеть, что скрыто внутри. Нэдзуми переводит взгляд на Сиона, почувствовав его внимание, и холодно улыбается одними губами. И Сиону становится страшно: он понимает, Нэдзуми просто-напросто точно знает, что все они обречены.       Ночное небо, полное звезд, прекрасно. Сион устало закрывает глаза, откидываясь на парковой скамейке, и продолжает слушать самый любимый голос. Это мгновение он трепетно бережет. Всё целиком. Даже с учетом того, что делит его с кучей мертвых людей. Именно тогда он получил подтверждение, что Нэдзуми — вовсе не та бесчувственная скотина, которую столь старательно и весьма успешно играет.       День сегодня странный — особый? С самого утра его преследуют воспоминания, связанный с той историей. Словно что-то должно произойти. Или он должен что-то понять. Вспомнить? Сион поднимается и задумчиво бредет вдоль речки в парке. Свежий воздух немного рассеивает туман в голове, позволяя не свалиться от усталости. #10       Если смотреть в воду под нужным углом, то звезды отражаются не как точки, а как росчерки-линии. Словно звездопад для тебя одного. Вот только ему не нужен звездопад для него. Одного. Светящиеся линии расплываются, и Сион поднимает голову к небу, но там тоже лишь размытые пятна. Это слезы.       И вновь волосы хлещут его по лицу под порывами на сей раз весеннего ветра. Губы еще горят от быстрого глубокого поцелуя. Сион смотрит перед собой, смаргивая колючие слёзы, неприятно жгущие уголки глаз. Это от ветра. И от яркого солнца, бьющего наотмашь с безоблачного неба. Прямо в цель. Картинка нечеткая, смазанная. Но ему нет нужды смотреть, чтобы видеть.       Ветер рвет куртку уходящего, словно стараясь задержать, развернуть, не дать уйти. Ветер пытается. А Сион — нет. Не смотря на полное понимание того, что Нэдзуми уходит. Далеко. Надолго. Может — навсегда. Сион просто смотрит, стараясь как можно точнее и полнее записать, сохранить и никогда не забывать.       Оно — последнее. Последнее, что Сион запомнил. Сохранил. Сфотографировал и запер в хранилище своего мозга. Нет, события случались и после ухода Нэдзуми. Вот только в мгновения они больше не превращались. Как будто он исчерпал лимит воспоминаний, и теперь, если не отформатировать диск, стирая старое, новое уже не запишется. Или... или всё проще. Нэдзуми ушел и забрал с собой его жизнь. Как в той песне, что пелась во славу Эльюриас. #0       Ночь. Сион не помнит, как он пережил этот день и как добрался домой. Он не уверен, что из событий было настоящим, а что — мгновениями памяти. Он уже ни в чем не уверен. Он просто устал. Смертельно.       В бледном луче лунного света, сочащемся из окна, невыносимо медленно кружатся пылинки. Серебристые. Опять забыл закрыть шторы. Если долго смотреть, можно догадаться, что пылинки двигаются не хаотично — это строго выстроенный танец.       — Смотри сюда. Вот так. Руку дай! Следи за ногами. И... раз-два-три, раз-два-три. У тебя получается.       — Подожди, Нэдзуми, стой!       — Давай, у тебя хорошо выходит.       — Я неуклюжий ужасно. Ты таким способом решил мне доказать, что ты в порядке?       — Именно!       Ослепительная улыбка. Настоящая, яркая, счастливая. И — только для него. Сион улыбается в ответ. Немного смущенно, потому что, конечно же, он всё время путает ноги и цепляется за плечи Нэдзуми, как утопающий за веточку тонкого деревца. И просто наслаждается его теплом рядом. Горячая ладонь жжет спину огнем, едва слышное дыхание касается лица и шевелит взлохмаченные пряди бесцветных волос. Сион закрывает глаза, впитывая момент. Сильные пальцы вновь сжимают его руку — совсем как тогда, в первую встречу. Словно это всё та же ночь. Перевернувшая его жизнь.       Сион продолжает растерянно улыбаться, глядя сквозь пространство и время на один из самых счастливых моментов в своей жизни. Сколько лет уже прошло? Как он держится все эти годы? Живет, дышит, существует. Пытается выполнять данное обещание — бережет город. Через боль, через страх уйти во тьму, потерять последнее, что осталось от его личности. Один. Без своей жизни. Без души, которая ушла с ветром. Всё, что ему осталось, — это клочки реальности. Кусочки прошлого, заключенные в короткий миг меж двумя соприкосновениями век. Между ударами сердца. Осколки, из которых он день за днем собирает надежду.