Not a good joke

В такие пасмурные осенние дни, как этот, Йехянги хочется взять сразу все свои краски и выплеснуть прямо за окно – чтобы цветными пятнами заляпало асфальт, деревья, машины, прохожих и даже небо; ну или хотя бы стены в их классе живописи. Сил никаких нет просто сидеть и скрести карандашом по бумаге, рисуя очередную унылую рожу одногруппника. Лучше уж просто спать в своей комнате в общаге или сидеть, завернувшись в одеяло, и слушать, как Хоик упражняется в игре на гитаре. Стоит только подумать о Хоике – и тут же желание сбежать становится почти нестерпимым. Соседний корпус, аудитория 258А – класс истории искусств, невообразимо скучные лекции, с которых Хоик выносит только разрисованные всевозможными корявками тетрадные листы, а потом ругается себе под нос, переписывая конспекты у Йехянги. Лучше бы отсидеть с ним двойную порцию этих самых пар, чем вот так мучиться здесь. Сосед по комнате в общежитии, друг детства, отличный парень – немного неуклюжий и замкнутый в общении. Сколько лет они знакомы, упомнить сложно – по самым смелым прикидкам, что-то около восемнадцати из двадцати есть точно. По сути, он единственная для Йехянги опора, единственный родной человек вдали от дома. А ещё он ростом с Эйфелеву башню и специализируется на игре на чангу*. Отделение традиционной музыки, Сеул, Содэмунгу, университет Чхуге. У Йехянги всё то же самое, кроме первого пункта – от музыки он так же далёк, как от, скажем, литераторства; ему больше по душе возиться с красками, карандашами и иногда углём. Йехянги отвлекается от своих мыслей и смотрит на рисунок. Ну отлично – вместо одногруппника опять начал рисовать Хоика. Немного закудрявил волосы, удлинил и укрупнил лицо, а с разрезом глаз что сотворил… Преподаватель опять будет ругаться. Йехянги принимается что-то судорожно исправлять, но до конца пары не успевает и всё равно получает свой заслуженный подзатыльник. Обидно. Чтоб тебе там икалось, Чон Хоик. - Ты меня не вспоминал случайно между двенадцатью и часом дня? – спрашивает Хоик первым делом, заходя в комнату и ставя сумку рядом с вешалкой. Йехянги хихикает в свою чашку чая и плотнее кутается в одеяло. – Ясно всё с тобой. Вспоминал. - Мне было невероятно скучно, а утром мы не виделись. Почему ты меня не разбудил? – бубнит он, не отрываясь от чашки – в комнате холодно, а дышать чаем наоборот, тепло и приятно. Мало того, что греет нос и щёки, так ещё и пахнет яблоками. - Тебе всё равно было ко второй паре, зачем тогда? Почему твой свитер снова на полу? – тон Хоика нисколько не меняется – точно так же размеренно и спокойно он сказал бы о надвигающемся цунами или о том, что выиграл миллион в лотерею. - Он яркий, - веско отвечает Йехянги, как будто это что-то объясняет. - Замечательно. Но всё же его место – на полке в шкафу. Наверное, что-то произошло на учёбе. Когда Хоик начинает выражать недовольство беспорядком на стороне Йехянги – это верный признак. Хорошо хоть, не заставляет выбираться из-под одеяла и прибираться, иначе можно было бы начинать серьёзно беспокоиться. Последний раз такое было, когда умерла его бабушка два года назад – Хоик ничего не сказал, просто вдруг начал ругать Йехянги. В итоге они чуть не подрались; кто-то бы точно получил в челюсть, не выяснись в процессе все обстоятельства. Нет, они живут очень мирно. Просто ноябрь – тяжёлый месяц. Хоик поднимает жёлто-зелёный свитер, бережно складывает его и кладёт в шкаф. Его движения плавные и успокаивающие, Йехянги умиротворённо улыбается – нет, похоже, дело просто в погоде. Хочется зашторить окно, чтобы уныние с улицы не заползало в комнату. Но, во-первых, здесь станет совсем темно и мерзко, а во-вторых, вся эта гадость уже проникла внутрь вместе с промозглым ветром и поселилась между рёбер. - Почему бы тебе не выкрасить волосы в какой-нибудь ядрёный цвет? – предлагает Хоик, и Йехянги недовольно морщится. - Нет, я не откажусь от своего белого. Голова должна быть светлой, - возражает он, отставляя чашку на прикроватную тумбочку и будто укоризненно помахивая в воздухе собственным скетчбуком. – Я задолбался тебя рисовать. - Эх ты, Кимчхи… - Хоик мягко треплет его по волосам и идёт на свою половину, к гитарной стойке. Улыбается. Йехянги кладёт скетчбук на колени и откидывается спиной на стену. Он опять не может идентифицировать, что такого особенного появляется в голове Хоика, когда тот называет его этим прозвищем. Детская кличка, приросшая к нему, как родное имя. - Эта погода меня убивает, серьёзно, - жалуется он просто чтобы что-то сказать, пока Хоик подкручивает гитарные колки и пробует струны. – Хочу взять все свои вещи и нацепить на себя. Одновременно. - Тогда ты превратишься в ходячую цветовую бомбу, - резонно замечает тот. – И окончательно станешь капустой. Много-много слоёв шмотья… - Зато мне будет тепло. Пусть отопление уже включат, - Йехянги совсем не собирался ныть, но плаксивые нотки в его голосе появляются сами по себе. – Пальцы мёрзнут, как рисовать?.. Хоик совсем недавно начал заниматься гитарой по самоучителям, но тоже должен понимать, что пальцы – это важно. Тем более, у него и так они не очень чувствительные, а на холоде… Йехянги может только восхищаться, как Хоик упрямо борется со всеми этими бесконечными аккордами. Музыка ему к лицу. Любая. Эстет в Йехянги начинает умирать от восторга, стоит только Хоику оказаться рядом с каким-нибудь музыкальным инструментом. Хоик поглощён игрой и ничего не отвечает, остаётся только наблюдать. Потом Йехянги берётся за карандаш. В своём лучшем друге он любит всё – даже его педантичность, - но особенно – стабильность. Даже играя, он сидит всё время в одной позе, так что Йехянги не приходится каждый раз выстраивать в голове новый образ. Он возвращается к недавно начатому эскизу. Хоик и гитара. Гитара и Хоик. И пусть весь мир подождёт. Когда-нибудь он напишет картину, а не какой-нибудь там эскиз. Идиотский ноябрь. Йехянги засыпает под гитарные переборы, сложившись носом в колени и выронив карандаш. Наутро все его принадлежности для рисования чудесным образом оказываются на тумбочке, а сам он – головой на подушке и под двумя одеялами. Хоик, конечно, ушёл к первой паре. А на подушке Йехянги лежат его кожаные перчатки и короткая записка: «Тебе нужнее :)». Он улыбается, совсем как смайлик, и зарывается носом в одеяло. *** В парке почти никого нет в это время, да и довольно холодно для праздно гулящих. Вот-вот пойдёт то ли дождь, то ли снег, то ли снег с дождём, опавшая листва давно превратилась в бурый слой грязи, а небо сквозь скрюченные ветки деревьев напоминает помойку. Хоик никогда не опаздывает. Он предпочтёт прийти раньше, пусть даже на час или два, и ждать – в противовес Йехянги, который то и дело где-нибудь задерживается по миллиону самых разных причин. Но сегодня они почему-то поменялись ролями. Йехянги замотан в длинный жёлтый шарф по самые глаза, а под ярко-рыжей, как апельсин, курткой у него минимум три кофты. И ботинки уже зимние. Он сидит на лавочке и от скуки рисует воробья, скачущего рядом, у его ног. Пальцев он не чувствует, но нужно дорисовать крылышко и хлебные крошки на земле – остатки разделённой с местными птицами булочки. Хоик появляется только спустя пятнадцать минут от назначенного времени – проходит мимо, нервно оглядываясь по сторонам и набирая чей-то номер на мобильном. Телефон Йехянги в кармане куртки орёт так, что воробей забывает про крошки и стремительно драпает. Хоик чуть на месте не подпрыгивает и оборачивается. На лице его крайнее удивление. - Ты откуда взялся?.. То есть, всё это время был здесь? Я тебя не заметил, - виновато говорит он, подходя, и наконец переводит дух. – Прости, сам не знаю, что на меня нашло. Как будто совсем перестал чувствовать время. Давно ждёшь? - Ты без линз сегодня или что? – Йехянги задумчиво рассматривает проткнутый лист бумаги и наклоняется за выпавшим из его рук карандашом. – Как можно не заметить единственное яркое пятно среди всего этого уныния? Он не злится, даже не раздражён и не расстроен – просто всё это немного странно, а ещё он немного замёрз. - Почему нельзя было сразу в кофейне договориться встретиться? Сидел бы в тепле и рисовал там, - Хоик ворчит, присаживаясь на скамейку рядом с ним, отнимая блокнот и крепко сжимая его пальцы своими. Его руки всегда тёплые. Он для быстро мёрзнущего Йехянги – личная грелка. - Хотел с тобой немного пройтись, - он улыбается и засовывает ладони в широкие рукава хоикова пальто. - Глупая капуста. Йехянги часто вспоминает слова, как-то сказанные ему несколькими разными людьми. Различаясь формулировкой, они были идентичны по смыслу – вы больше похожи на любовников, чем на друзей. Честно говоря, ему совершенно наплевать, как и что выглядит со стороны, когда речь заходит о Хоике. Захочет прикоснуться – прикоснётся, обнять – обнимет, взять за руку – возьмёт. Возможно, дело в привычке, но только с Хоиком Йехянги чувствует себя в абсолютной безопасности. Только с Хоиком он может быть абсолютно спокоен. Хоик – абсолют надёжности, и Йехянги нечего обсуждать с теми, кто никогда не испытывал этого чувства. Они всё равно не поймут. Как и куда без него – даже представлять не хочется. - Ну что? Отогрелся немного? – Хоик улыбается, отнимая руки, и надвигает шапку ему на глаза. Йехянги возмущённо вопит и стягивает её вовсе, чтобы поправить волосы. - Ну совсем дурак что ли, знаешь же, что я этого не люблю. - Сам дурак, - Хоик достаёт из его кармана такие же жёлтые, как шарф, перчатки и надевает Йехянги сначала на одну руку, потом на вторую. – Пойдём, нас кофе ждёт. Йехянги может сварить кофе не хуже, но ходить с Хоиком куда-то – его маленькое счастье, которое он не променяет ни на что на свете. Йехянги просыпается посреди ночи от того, что его кто-то душит. Он не успевает даже испугаться – понимает, что дышит судорожно из-за сдавленных рыданий, что все щёки мокрые, и наволочка, и даже уголок пододеяльника. Он сам зажимает себе рот, но тут же всхлипывает слишком громко. - Йехянги, что случилось? – слышит он сонный голос Хоика, потом шорох – видимо, приподнял голову, стараясь рассмотреть, что там на соседней кровати делается. Бесполезно, у него слишком плохое зрение для этого. Йехянги вскакивает так быстро, что запутывается в одеяле и сваливает его на пол. Плевать, поднимет утром – ему скорее нужно под бок к Хоику. Просто необходимо. - Что такое? – он сонный и ничего не понимает, только обнимает притиснувшегося к нему и уткнувшегося мокрым от слёз носом в плечо друга. – Эй, капустка, ты чего? Сон плохой?.. Тот кивает и поскуливает едва слышно, постепенно успокаиваясь – пальцы Хоика перебирают его волосы, губы касаются макушки и тихонько что-то шепчут. - Дурак, только попробуй меня перестать видеть. Я чуть в лепёшку не расшибся, а тебе хоть бы хрен – Ю Йехянги для тебя был пустым местом. Не прощу никогда такого, слышишь. Идиотский Хоик, это ты во всём виноват. - Я что ли тебе сон плохой наколдовал? – тот только сжимает его крепче в объятиях – Йехянги значительно меньше по комплекции, как будто специально создан для того, чтобы Хоик его обнимал. – Тш-ш, маленький, не плачь… Я же тебя вижу, я здесь, всё хорошо. Плевать в такие моменты, что Йехянги так-то на целых полмесяца хён. Сон был слишком живой, чтобы побороть его так быстро и избавиться от дрянного осадка, но Йехянги очень старается. Прижимается щекой к груди Хоика и подстраивает своё дыхание под его. Так легче, а если закрыть глаза – можно сосредоточиться полностью на биении его сердца. Тук-тук. Тик-так. Ровно, как часы. Сколько, интересно, время? - Наверное, пять утра доходит, - отвечает Хоик на нечаянно озвученный вопрос. Нет причин сомневаться или не верить – у него отменное чувство времени. - Хочу домой. - Неожиданно… - Не могу здесь больше. Я задыхаюсь. Меня эта серость убивает. Дома так не бывает, даже в ноябре, - Йехянги не открывает глаз, а слова сами льются из него потоком. – Сеул как будто всю радость выгрызает. Он полгода о доме даже не вспоминал. Хоик отстранённо накручивает пряди его выбеленных волос на пальцы: - В чём проблема? До Чеджу лететь пару часов. Стипендию выдали, возьмём билеты – как раз хватит. Съездим на несколько дней. Плевать на учёбу, если хочешь. - Хочу. Позвони маме, ладно?.. - Прямо сейчас? – Хоик улыбается и слышит, как тихо хихикает Йехянги. – Спи, дурацкая капуста. Утром всё решим… Слава Богу, всё хорошо. *** Когда выглядывает солнце, начинает очень хотеться жить, поэтому за лекарством от кашля для Хоика Йехянги едет аж до самого Кансогу. У них рядом с общежитием и так есть прекрасная аптека, но логики в импульсивных поступках, вроде этого, лучше не искать. В Кансогу много парков и школ, очень классный магазинчик сладостей и книжная лавка, а ещё крутой цветочный салон, в который приятно зайти и просто поглазеть на витрины. Так он и делает – зависает на мелочах для декора, хотя кажется, что плечо вот-вот отвалится. Сумка слишком тяжёлая после того, как он накупил всевозможных конфет и приобрёл новый сборник мелодий для гитары – Хоику наверняка пригодится, он будет рад. Только за это он должен Йехянги отсюда забрать и покормить вкусным обедом в замечательном кафе неподалёку. Хоик выслушивает всё это по телефону и неожиданно легко соглашается. Наверное, ему невероятно скучно сидеть дома в хорошую погоду и бороться с внезапно одолевшим насморком. - Тогда я буду ждать тебя у метро. Ага, договорились, - Йехянги кивает, будто Хоик может его видеть, и кладёт трубку. – Ура, ура, вкусная еда… Он натыкается на взгляд продавца-консультанта и смущается. Во-первых, у этого парня очень странный цвет волос, во-вторых, есть в нём что-то напрягающее, хищное, птичье. - Конфетку хотите? Вот, угощайтесь, - невпопад брякает Йехянги, оставляет леденец на прилавке и поспешно выходит. - Молодой человек! Подождите… - консультант выскакивает за ним следом, словно опомнившись, и начинает отчаянно оглядываться. Йехянги стоит в паре шагов от него, перекидывает лямку сумки на другое плечо и машет рукой. Ноль внимания. Ну и странный же парень. Он пожимает плечами, разворачивается и уходит. У него ещё есть время на то, что купить новый шарф, который он видел в витрине магазина по пути сюда. Хоик оглядывается по сторонам совсем как тот парень из цветочного салона, и это не только заставляет напрячься, но и немного раздражает. Не спишешь на зрение – он сегодня в очках, такой деловой, с ума сойти можно. - Бу! – Йехянги накидывает ярко-красный шарф Хоику на шею – как раз цветом под оправу очков. Тот вздрагивает и его взгляд останавливается где-то в районе правого виска Йехянги. - Где ты?.. Он холодеет. Это почти как во сне, в том дурацком сне, который довёл его до трясучки. Он цепляется за плечи Хоика и крепко стискивает пальцы. - С ума что ли сошёл так шутить? – слова нервными точками повисают в воздухе, который внезапно становится слишком тяжёлым. Тонны его, этого воздуха. Хоик неуверенно протягивает руку, словно слепой – Йехянги кажется, что проходит целая тысяча лет, прежде чем его пальцы касаются смешной вязаной шапки с бомбошкой. Хоик моргает, удивлённо и непонимающе, и его взгляд наконец-то перестаёт смотреть куда-то не туда. Он будто выныривает откуда-то. - П-привет, - Йехянги первый раз слышит, чтобы голос Хоика так сильно дрожал. – Что это было только что?.. - Кажется, это мне нужно спрашивать, - ещё немного и он просто упадёт. Паника противным комком стоит поперёк горла, мешает дышать. Паника. Целое море, глубокое и синее. Красный шарф – последнее яркое, что видит Йехянги. Его зрение фокусируется только на красном, а мир вокруг стремительно сереет. Солнце, что ли, зашло за тучу?.. Хорошо, что руки Хоика всё ещё его держат. Хотя падать уже больше не хочется. По спине разливается жар. - И всё же, молодой человек, - знакомый голос окликает Йехянги, неожиданно сильно выделяясь среди всех остальных звуков и шумов. Он оборачивается как во сне. – Нам нужно, просто жизненно необходимо с вами поговорить. Продавец-консультант из цветочного салона… Даже бейдж с именем не снял. «Пак Кыни». С его идиотским птичьим взглядом. Йехянги не успевает ничего ему сказать – окружающий мир для него заслоняет что-то большое, тёмное и в перьях; чем-то напоминает крылья, как если бы он оказался внутри кокона. Хоик притягивает его максимально близко к себе, обнимая поперёк груди и живота. - Кто вы? – спрашивает он. Йехянги хочет проснуться. Очень. Но вместо этого наоборот куда-то проваливается. *** - К тому, что вас окажется двое, я готов не был. Удивительно, первый раз столкнулся с одновременным перерождением… Чудо, что всплеск прошёл без особых последствий. Первым такие разговоры начал Кыни, за ним подхватили все остальные. Нечто подобное Йехянги слышал уже, наверное, десяток раз от самых разных людей. Хотя можно ли их называть людьми теперь, вот вопрос. Учёбу пришлось оставить. Чханмин рассказал, что по идее – их документы всё ещё в университете и официально они пока студенты Чхуге, но будет весьма сложно пояснить, почему за два года их так никто и не удосужился запомнить. Да и Йехянги сам не рискнул бы возвращаться, а Хоик – тем более. Единственное, что действительно жаль – они так и не съездили домой, а теперь смысла нет. Со всем этим довольно сложно смириться и ужиться, зато Хоик теперь обнимает его гораздо чаще. Сам. Говорит, ему так спокойнее. Что это значит, Йехянги в безопасности и с ним ничего не случится. В голове Йехянги тонны новой информации, а ещё все подхватили привычку называть его «Кимчхи». Усан даже песню сочинил, состоящую всего из двух слов: «капуста» и «капусточка». Он талантливый вообще. Говорят, они с Хоиком – прирождённая пара. Тот редкий случай, когда Связь проявляется ещё задолго до пробуждения крыльев. Это, мол, очень здорово. Здорово или не здорово, Кимчхи не спорит. Только уговаривает себя, что пока с ним Хоик – он справится со всем. И научится жить по-новому. _______________________________________ *чангу – традиционный корейский ударный инструмент