Самоцветы для мятежницы

Золотое сияние Лаурэлина скользит по голубым узорам их спальни, плавно льется по белым простыням… Нарвэндэ тревожно приоткрывает глаза, выскользнув из сладкого забытья. Внутри, под одеялом и хорошо и больно, и радостно и горько… Нолдиэ приходится собраться с мыслями, чтобы понять, что произошло этой ночью. И когда осознание содеянного окончательно приходит к ней, то она наконец замечает дремлющего на боку Тьелко напротив. — Не убегай, пожалуйста, — хрипло произносит он, когда Нарвэндэ, подрывается на постели, озираясь в поисках одежды. Вся бравада вмиг сходит с неё, словно холодная вода. — Мы что-то наделали, да? — голос её звучит неуверенно, и только сейчас она осознает всю тяжесть их совместного решения. Но Тьелко смотрит на неё серьезно и решительно. — Ничего из того, что нам делать запрещено, — успокаивает её он, и вместе они ищут одежду чтобы покинуть это место, где они соединили свои роар и фэар, сплетая их воедино раз и навсегда. Из запасных вещей у Тьелко только мужские, и потому помятое платье отправляется в один из сундуков до скончания мира. Нарвэндэ знает, что его больше не наденет, да и ни к чему оно ей. Что-то меняется, меняется навсегда в эту ночь. Они едут по тихим, утренним улицам Тириона, оба облачены в рубахи, жилеты и штаны, каждый на своей лошади. Те горожане, что все-таки видят их вместе, рассматривают их с любопытством. Но Нарвэндэ и не страшно, и не стыдно. Ей хорошо, будто теперь она часть чего-то большего, чем она сама. На крыльце её дома их встречает Тирно. Нарвэндэ спускается с седла на землю позади ограды, и ждет, как Тьелко первым начнет разговор с её отцом. Но разговор не ладится, ибо Тирно все видит сразу, и понимает все без слов. — Я пришел, чтобы просить вашего благословления на наш союз, — почтенно склонив голову произносит Тьелко, но кузнец обрывает его на полуслове. — Зачем, если ты уже взял все то, что хотел? — с некоторой печалью вопрошает он, с досадой поджав губу. Нарвэндэ стыдливо опускает глаза, отпускает поводья, и воздухом просачиваясь между прутьев ограды, спешит домой, прячась у себя. Отец не одобрил, о нет… Но Тьелкормо стоит на своем. — Я не отказываюсь от своих слов, — с вызовом произносит он, как и положено дерзкому принцу, но Тирн печален и тих. — И если надобно, то проведем большую церемонию, как того требует традиция. — Пускай вас венчает сам Финвэ, — говорит Тирн, и так и решается этот вопрос. Нарвэндэ и Тьелкормо готовятся к церемонии основательно, пусть и свидетелями будут лишь Финвэ, да Индис. Нарвэндэ шьет новое платье, из тонкого золотого кружева, и изумрудного бархата, многослойное, взрослое, а Тьелко с помощью Курво и советов отца, делает обручальные кольца. Мало кто знает, что между Великими Домами Нолдор скоро вспыхнет яростная вражда… Наступает тот знаменательный день, и Нарвэндэ с Тьелкормо идут рука об руку по главной площади Тириона к королевскому дворцу, готовые подняться по лестнице сбоку. Нарвэндэ смотрит как вьются длинные юбки вокруг её ног, держа Охотника за руку, и опустив взгляд. Она чувствует его, как себя, и связь вибрирует между ними, словно струна. Внезапно сбегая по ступенькам боком и с мечом наготове, их взору предстает Фэанаро, в доспехах отливающих золотом, и с алым сюрко под сверкающими пластинами. — Не брат ты мне, а предатель! — кричит Фэанор, и золотой шлем в его руках едва не летит в голову брата его, Нолофинвэ. Сам Ноло бледен, обескуражен, напуган, пристыжен. Он молча озирается по сторонам, пока на площади собираются зрители. — Вы оба дороги мне, дети мои, — голос Финвэ полон горестной скорби. Он разводит руки в разные стороны, словно пытаясь обнять и примирить две стихии, но Фэанаро пылает словно лесной пожар. Он бросает долгий, невидящий взгляд на Тьелко, и сбегает с поля боя, гневно воскликнув, переча отцу: — Посмотрим, кто будет любимым сыном, когда он заберет всю власть над нашим народом себе! — кричит Фэанаро, и голос его словно раскаты грома с небес. Под острием его меча, Нолофинвэ ползком спускается вниз по мраморной стенке, а Финвэ тяжело дыша, опускается на колени, придерживаемый за плечи безрадостной Индис. Тьелко срывается за отцом, словно охотник, зная наперед куда тот побежит. К Нэрданэль. К той, что выслушает и поймет. К той, перед которой он может упасть на колени, и уткнуться лицом в живот. Нарвэндэ же поднимается к Финвэ. Как любая подданная она должна поддержать своего короля, и переждать грозу, которая приходит в Аман из сумрака Эндорэ, неся с собой смуту, непокой и раздор. Но Владыка Ветров, великий Манвэ Сулимо, разгоняет дождевые облака, и шторм стихает, так и не разразившись. Нарвэндэ пешком идет до дома Махтана, где сейчас гостит и творит Нэрданэль, ступая ногами в атласных туфельках по влажной траве. Вокруг стоит звенящая тишина, не поют даже птицы, не шумит ветер, а во влажном, умывшемся слезами воздухе, застыли капли дождя. Нолдиэ медленно скользит между мраморных статуй, что словно застывшие фигуры знакомых и незнакомых ей эльдар. У одной из них она находит Тьелкормо, затаившегося среди зеленой листвы. Она молча подходит к нему, и льнет к его груди всем своим телом. Его фэа поет, трепещет вокруг неё, и слова здесь излишни. Она в нем, а он в ней, и их сознания являются одним целым на все времена. — Что-ж, кажется правильной церемонии не будет, — вздыхает она. — Будет, я обещал, — успокаивающе разливается его голос вокруг неё, теплом отзываясь в груди. На её палец медленно опускается золотое кольцо, с витиеватым узором. Оно горит и переливается ярче света Лаурэлина, и Нарвэндэ ощущает, как восторг самого Тьелкормо жжется в груди. Она тянется к нему за поцелуем, и получает его, и её любовь сглаживает их страсть, делает её светлой и благородной. Тьелкормо сладко стонет и улыбается в её губы, и среди вражды и раздора вокруг них вновь царит безмятежность.