Дома сейчас расцветают васильки

В последнее время Людвиг часто думает о родине. Стою на коленях в холодном темном подвале. Запястья, еще недавно пристегнутые к стене, еще помнят ледяную сталь наручников; ноги, перетертые цепями, саднят и кровоточат, но к ним не прикоснуться из-за боли; голова раскалывается, и с этим ничего сделать нельзя. Дверь тихо скрипит; пауза, резкий скользкий свист, и плеть как в масло входит в развороченную в мясо кожу на спине, вызывая хлюпающий звук. Из легких вырывается тихое шипение. Хочется кричать-кричать-орать от боли. Дома сейчас весна. Дома сейчас расцветают васильки… В лесу мокро и противно. Только что прошел дождь; с ветвей на голову падают маленькие капельки вперемешку с еловыми иглами, одна из них попала на нос – холодная. Под ботинками хлюпает вода, каждый шаг дается с трудом, но дышится наконец свежо. Хочется остановиться и так глубоко вдохнуть, но боль в ребрах мешает это сделать. Приказ упасть на колени. Падаю, склонив голову. Вижу руки - шершавые изрезанные ладони, покрытые собственной и моей кровью. Они сейчас держат мелкокалиберный пистолет. Несколько шагов назад. Вижу дуло. Еще шаг. Резкая боль в плече. Потом еще, и еще. В одно и то же место – так больнее, больно, очень больно, Господи, как же я хочу сдохнуть. Все происходит молча. Он молчит, потому что нечего сказать, я молчу, потому что чертовски больно, и если я что-то скажу, то непременно закричу и станет еще хуже. Зелеными цветками распускается хмель. Задыхаюсь от кашля, когда понимаю, что из легких постепенно выходит вода – я лежу у озера, в котором провел последние десять минут. На мне ничего, кроме армейских штанов, искромсанных в куски и мокрых, поэтому должно быть холодно. Но я горю. Кровь приливает к ранам на щеках, груди и спине, порезам на лодыжках, и я хочу встать, но не могу. Лежу и кашляю, выхаркивая озерную воду. Дома сейчас весна. И когда ты приходишь, бледными холодными руками накрываешь мои щеки, и я вижу в твоих глазах страх, нежность и горечь, но совсем никакого отвращения, я понимаю, что скоро буду дома. Все закончилось. Раны зарастут, затянутся, кровь отмоется – уж ты об этом позаботишься. А он… Он останется в своей холодной пустыне, один, как всегда – молчаливый и жестокий. На Родине один хрупкий паренек сажает тюльпаны.