Тоня

Сегодня погода оказалась ветреной и мешала торговли. В последнее время она и так была не очень, а теперь вообще глухо: ветер разбросал последних покупателей. Тоня медленно перемещалась от продавца к продавцу, собирая и разнося сплетни. Она была словесным тружеником, как пчела не знала покоя, собирала нектар слухов, перерабатывала его и выдавала какой-то суррогат информации, состоящий из сот разных сплетен и мягкой начинки придуманной болтовни. Так проходили ее дни с утра и до вечера, а чтобы разнообразить время после заката она не отпуска из рук трубку телефона. Трудно ей было, пока обзвонишь всех, пока со всеми пообщаешься, расскажешь да узнаешь, там уже и спать пора. Когда ей до уборки хаты, да до заготовки харчей: так что по быстрому сварганила, то и насыпала домочадцам — пусть жрут да радуются. А с утра снова на рынок и снова море информации. Вот и приходилось сидеть за прилавком ее мужу и сыну. Ну хоть какая-то от них помощь должна быть, а то один соки пил, точнее не соки. Как она с ним намаялась, по каким рюмочным только за ним не бегала, к каким бабка его не водила, а все равно подлюка временами срывался. Пил сильно, а в хмелю злой был как черт и ни раз руки поднимал. По началу она его боялась и даже из дома убегала, чтобы соседи видели: деревенские законы они блюдут. Правда быстро ей все это надоело, да и он был плюгавенький против нее танка с 5 размером груди. Между прелестями своими зажмет и как вафельницу всю дурь из него выжмет. Он серчал, что-то бубнил под нос, но пить переставал и выходил на работу. Вот так и боролась с ним и видимо ребенок насмотревшись тоже в дурную породу отца пошел. Ладно бы, если пил, так сволочь, гадость стал нюхать, а потом колоть себе. Сколько она с ним слез пролила, по каким только врачам не бегали, перед кем только не унижалась, а все без толку. Дурень ее все крепче вяз в этом болоте. Взяла она его сильной рукой и железным характером, пояснила где раки живут и после в деревню увезла на пол года. Первое время тяжело было: бить сына сильно приходилось, тот бесновался, прыгал в конвульсиях, говорил гадости и рвался в город к своим дружкам, но любящее сердце матери и подкаченные мускулы в споре с его отцом — смогли оторвать сынка от дурного пристрастия. Правда все даром не проходит. Муж красавец в молодости с годами от выпитого потускнел, подтек маленько, а любимое ее чадо, хоть и не курил больше, но немного как ненормальный стал и речь не ровная и головой косил: больше всего она боялась, что возьмется за старое и хоть уже несколько лет не подавал даже намека, но зоркий глаз матери постоянно следил за ним, как Большой брат за всеми. В молодости Тоня была тучной девкой. Это сейчас молодежи нравятся акселератки, у которых кости проступают и все ребра на глаз посчитать можно. Что мужикам в таких нравится, кроме как о кости яйцами биться? А тогда за ней много парней ухаживало, многие млели и от ее груди пышной и от покатых бедер и от задницы круглой: за что не схватись везде налив страсти чувствовался. Правда серенады ей под окном не пели и стихи в ее честь не посвящали, но между собой за обладание ее вниманием и не только местные парни как петухи сражались и бились до крови. Она смотрела, улыбалась и выбирала победителя — отдаваясь страстно, как умела. А там Петька из Армии вернулся: красавец. Он и раньше загляденье был, а теперь вообще возмужал, подкачался. Тонька ели сдерживала себя, чтобы не взять его на улице и не изнасиловать, уж больно он ей нравился и раньше, а теперь в особенности. Многие девки сладкие песни пели каков он в постели и хотелось в это верить. Да и на харю красавец был. Он из местных казаков, вот видимо догнал его дед турчанку, когда на них походами ходили, так и порода их появилась: смугловатые с четкими чертами лица, немного вытянутым подбородком, смоленной копной волос на башке. Глаза темно-карие, жгучие; а ресницы до бровей доставали. Вот смотрела на него Тонька и в глазах его тонула, а губы его алые, пышные, что-то шептали и страстно мочили все ее тело, так и появился у них Санька. Петька поначалу сопротивлялся, отцовства не признавал, да и как там угадаешь, а чужого воспитывать не хотелось. Одно дело Армия, а другое Тоня. Против нее конечно можно по сопротивляться, но выйдет как она решила. Свадьбу отгрохали на ура, вся станица гульбанила несколько суток. На второй день Колька поставил ей фингал под глазом, но это так, для приличия, дескать теперь она за мужиком его должна слушаться и его желаниям покоряться. А ей что, не жалко, главно мужик обряд выполнил показал из себя главного, а с нее не убудет: фингал пройдет, вот зубы трудно вставить — откуда столько денег взять, но это он не трогал, как чувствовал: Тоня многое ему позволяла, но у нее были пределы. После свадьбы зажили душа в душу: он пропадал на работе или с дружками в рюмочной, она с ребенком и с бабами посудачить. А вечером прятала Сашку под лавку, чтобы Петька в хмельной глупости не задел ребенка, а сама кричала пока за косы ее таскал. Правда и в нем было приличие: бил ее не сильно, так для виду, чтобы место свое знала. Она и соглашалась. Петька видимо бдительность потерял или в край осмелел от своего беззакония и по бабам бегать стал. Она ему все прощала и пьянство и кулаки, но запах чужой бабы — это уже слишком. Отлавливала кралей мужа и что есть мочи поясняла им их социально-пониженную самооценку. Баб в деревни было много и Петька все не унимался: всех топтал без разбору, вот однажды осерчав влепила ему что есть мочи. А почувствовав первую кровь и первую победу потом только и разговаривала с ним на этом языке. Петька сначала пытался сопротивляться и пояснить, кто в доме мужик, но с чем попрешь на танк с 5 размером груди, когда в руках только честное слово: помаленьку и сдался. Пожив с мужем с немалого 30 лет она в делах семейных была опытная и не только в семейных: могла поддержать любую беседу и совет дать даже на незнакомую ей тему. Особенно расцветала, когда молодых девок уму-разуму в семейном деле научить нужно, тут она с запоем на перебой рассказывала что да как, чтобы свить счастливое любовное гнездышко. Да и подкрепить ей свои слова было чем: и муж паразит рядом и никуда не ушел и сын — горе ее луковое при ней, вот еще бы женку ему нормальную подобрать и полное счастье будет. Она хоть вздохнет, пусть невестка теперь за сыном ее приглядывает, да и доме заодно порядок наведет и харчей наварит, а то Тоне некогда, она и так целый день как пчелка: пока со всеми пообщается, не голова, а дом советов. В молодости, пока сын в дурную компанию не попал девок у него было много. Парень он статный: смугловат, с острыми чертами лица, с крупными темными глазами, густой бахромой ресниц и алыми губами, как у отца в молодости. Девки даже дрались за него и старались угождать во всем Тоньке, видимо в надежде, что за такую она сына и отдаст. Особенно одна старалась, точнее даже не она, как ее мамаша. Мечтала дочь свою активную за такого славного казака пристроить: и подарками его осыпала и со своей семьей в отпуск брала, чтобы там они лучше с дочкой ее познакомились. Правда все в рамках приличия, с разрешения Тони. Саньки нравилось такое внимание, но глаз у него всегда смотрел на лево, вот и не смогли ни круглые формы юной подруги, ни дорогие подарки ее матери удержать его около этой юбки. Молодость зелена, а вот так был бы ум на нужном месте в тот момент, да покумекав хорошенько, наверное гулял бы возвращаясь. Как ни как, а теща баба зажиточная и дочь у нее одна: со временем все ему бы досталась, а так дурак молодой не тем место думал. Теперь же поезд ушел: нашелся другой молодец, проворный до жути и со стратегическим мышлением. У них даже дите появилось, правда не факт, что от него, хотя что тут скажешь, пусть лучше те кто судачат в своих погребах полазают, да свое грязное белье понюхают. Тоня в душе завидовала это зажиточной дуре, она даже не то что дура, а шлюха была, за это Тоня могла поручиться, хотя где-то там глубоко и тихо — ругала своего непутевого сына за упущенную такую возможность. Она сама была из простой семье: в детстве ни каждый день кусок хлеба ела, а к старости только и имела как хатку покосившуюся, да бизнес небольшой — торговала фруктами. На жизнь конечно хватала, но хотелось большего. А вот, если бы с той породнились, то и жила бы сейчас припеваючи. Хотя, куда там породнишься — девка такая же шалава как и ее мамаша, и правильно, что сын от нее ушел, найдет себе еще хорошую казачку. Сегодня ветрено. Скоро весна. Жаль, что торговли нет: товар-то скороспелый, что потом с ним делать? А тут еще поставщики одолевают, цены гнут, да местная власть покоя не дает. Говорят, что в неположенном место она торгует. А как это они определили, народ ходит, людям так выгодно, значит так и должно быть. Тоня вообще баба спокойная, но пока не тронут, так она обычно просто крикливая, а если заденут, то визжит так — беда барабанным перепонкам. По началу местные чиновники на не серчали сильно и протоколы выписывали, а потом стороной стал ее обходить, что с дурной бабы возьмешь, только настроение испорченное. Когда Тоня открывала рот и защищала свои торговые наделы от «варварского» захвата чиновников, то слова она не выбирала и хаила и в хвост и в гриву, что уши краснели даже у бывалых. Под таким словесным прессингом представители местной администрации сдавались быстро и силы и решимость их таяли на глазах. А потом Тоня бегала к их начальству с челобитными, да обходила приемных всех депутатов. Проще было делать вид, что ее нет и все. Они при рейдах составляли протоколы на всех, а ее просто плавно обходили. Бывало, что новенький и сильно радивый чиновник наедет на нее, но быстро отскакивал. Администрация конечно предлагала ей много мест для санкционированной торговли, но все что давали они ее не устраивало, так и стоял грузовичок Тони около остановки на газоне, он же магазин и склад товаров. Шли годы, кто богател и открывал свои магазины, кто банкротился и потом гнул спину на дядю, но неизменно грузовичок с фруктами стоял около остановки и все знали — это место Тони. Она ни росла в торговли ни падала, зато стабильна, как цены на хлеб в советское время. Продукция у нее конечно не лучшая была, но дрянной назвать — язык не поворачивается. Приезжие, ушлые с Кавказа, возили свежие и сочные фрукты с родных мест, а она закупала на оптовых базах. Правда у тех же кавказцев. Вернее у них своя градация, низшие — рикши, кто работал на себя, имея маленький ларечек или торговал с земли на ящиках — эти ходили на поклон к старшим, просили товар дешевле и старались выбрать по лучше, или иногда раз в год ездили к себе и возвращались навьюченные фруктами. Через границу много не провезешь, но придумывали всякие обходные пути и сколько могли везли сами и мечтали продвинуться по социальной лестнице торговца. Другие по старше уже владели базами, куда приезжали фуры всего возможного и ото всюду. Они уже старались обрасти корнями, завести нужные знакомства. В этом бизнесе без связей ни куда, а то сожрут и все отнимут или бандиты с улицы, или ряженные в погонах. А вот хозяева гипермаркетов — это уже их брамины: высшее сословие. Они не товар руками не перебирали, ни переживали куда сбыть гниющие фрукты, они управляли магазинами, всегда чистые и полностью интегрированные в местные условия. Либо жена у них из местных, либо сами и с местным паспортом и возможно даже к власти пробивались в виде депутатского кресла. Некоторые вообще фамилию меняли на понятную аборигенам, чтобы уже полностью выйти за своих. Правда, вот посмотришь на их рожу и как-то не вериться, что он Петров или еще какой-то «ов». Даже мелкая рыбка мечтает стать акулой и медленно, но упорно приезжие обрастали и базами и магазинами, да и местные тоже от них не отставали. Все верно, но Тоня была исключение. Она, как и другие местные, была жадная до денег, но складывать и тем более выгодно их инвестировать не получалось, то на мужа траты, то сын тащил все из дома, да и чтобы откладывать нужно пахать не покладая рук, а у нее и так куча забот — пока со всеми пообщаешься, пока все узнаешь и расскажешь обо всем, когда там торговать. На хлеб хватает и слава Богу. Конечно же у нее бы все было, да власть поганая, где тут разбогатеешь, то налоги поднимут, то еще что-то придумают. Нет бы помогли: место дали, налоги отменили. Вот говорят, что в Туркменистане и налогов нет и даже коммуналка отсутствует, а у нас все тащат. - «Вот эти буржуи на Западе как живут», - с досадой в голосе произнесла Тоня. - «Тонь, так они пашут как папа Карла», - ответила ей знакомая. - «А ты там была»?, - серчала Тоня, становясь в позу ферта. - «А ты»?, - не унималась знакомая. - «У меня знакомые там были и говорят, что ни фига там не работают, а се отдыхают. Молодежь или развлекается или учиться, а старики на пенсию по всему миру разъезжают и проблем не знают и работать не нужно. Вот». - «И за чет чего они живут»? - «А там мигранты работают, сколько их из Африки понаехало», - не растерялась на вопрос Тоня. Так и не сошлись в общем знаменателе. Тоня была уверена, что есть на Земле рай, где не нужно работать и власть печется, чтобы народ был счастлив, не то что наша. Правда у нее не было знакомых, кто там жил, но вот ее знакомая рассказывала, как у нее подруги ее сослуживца туда переехала и счастлива. Ей сразу и дом большой дали, и кредиты дешевые и медицина классная и все бесплатно и чиновники говорят, что если захочет бизнес открыть, что денег дадут сколько захочет. И везде тебе помощь, и всюду и во всем тебя поддерживают. Завидовала она тем буржуем, про которых рассказывали знакомые ее знакомых и ругала судьбу часто, что родилась не в той стране, а то вот бы сейчас нежилась там в тепле и достатке, плевала бы в потолок и если надоест, то в отпуск поехала. А сказки, которые по телику показывают, что там все плохо и работы нет, так это из зависти, специально все. В этом она была уверена. Наверняка есть на Земле место, что можно жить припеваючи и ничего не делать, просто правительство специально по телику ерунду рассказывает, чтобы все туда не переехали, а то им управлять не кем будет. По молодости она даже несколько месяцев деньги откладывала, чтобы рвануть за бугор, но как-то то одно тянет, то на другое траты, так одни мечты и остались. Ну она и здесь не плохо устроилась. Конечно пахать приходится, не то что там: целый день пока всех обегает пока со всеми на общается — умаяться можно, хорошо что муж с ребенком торгуют, а то вообще трудно было бы.