Long live the Queen!

Они с Артуром никогда не были идеальной парой. Они хотели таковой казаться, и у них это получалось. Все думали, что они счастливы. Что ж, это, пожалуй, к лучшему. Никто не должен знать горькой правды о короле и королеве Камелота. Гвиневра до сих пор не знает, зачем Артур женился на ней. Ради чего? Почему он не женился на красавице Митиан или еще какой-нибудь знатной дочке могущественного отца, владеющего соседскими землями. Это принесло бы ему мир и новых союзников. И, может быть, битвы при Камлане никогда бы не случилось, будь все по-другому… Артур всегда был слишком упрямым. Настоящий Пендрагон... Гвиневра грустно улыбается, делая большой глоток вина и глядя на огонь в камине. В королевских покоях так холодно. Это из-за холодного осеннего ветра, который теперь гуляет по замку как полноправный хозяин. Конечно, только из-за ветра, а не из-за одиночества… Эти камни помнят. Эти стены помнят. И она помнит, хотя так хочет забыть… Их первый поцелуй. Его неловкие попытки ухаживания. Королева Камелота снова улыбается, хотя по щекам начинают бежать горячие слезы. Они жгут кожу и разъедают глаза, соленые капли дрожат на ресницах, и картинка реальности размывается, ослепляя и воскрешая образы былого. А ведь Артур никогда ее не любил, теперь она знает это. Он был увлечен — не больше. Флирт и нежность, которые они оба приняли за нечто более сильное. Он просто был так неискушен в делах любовных и так боялся своих настоящих чувств. Потому что они неправильные, точнее, он был уверен, что испытывает их к неправильному человеку. Глупый, наивный Артур. Разве любовь может быть неправильной? Но Гвиневра понимает это только сейчас. Потому что знает его лучше и потому что разобралась, наконец, в своих собственных чувствах. А тогда — всё было так сложно. Они были так молоды, невинны и глупы. Ах да, и еще он был упрям. Качество, которое у Пендрагонов в крови. Утер, леди Моргана, Артур. Они все привыкли бороться за то, что они считают правильным. Но, к сожалению, правда у всех была своя. Не будь этого проклятого пендрагонского упрямства, леди Моргана никогда бы не перешла на сторону зла, Утер бы не погиб, сломленный предательством любимой воспитанницы и дочери, и Артуру бы не пришлось мстить за отца своей сводной сестре. И битвы при Камлане не было бы. Но история не терпит сослагательного наклонения. Впрочем, именно пендрагонское упрямство заставило Артура жениться на Гвен. Да, он не любил ее, и, похоже, он сам это понимал. Но Гвиневра была нужна ему. Он создал эту иллюзию любви, чтобы вытеснить настоящее чувство из своего сердца. Он вел себя именно так, как должен был, а не так, как хотел. Хотя… она ведь тоже далеко не идеальный вариант, служанка и принц — не тот союз, который бы одобрил Утер. Но это лучше, чем принц и его слуга. И Артур прилагал все усилия, чтобы сделать дружбу любовью, а любовь — дружбой. И похоже, вскоре, он начал верить в этот тщательно отрепетированный самообман. А после того, как Утер и Моргана обнаружили их в лесу, на том самом романтичном свидании, у Артура не осталось иного выбора. Принц решил идти до конца, даже если это означало для него пойти против воли своего отца… Такой честный, такой наивный. И Гвиневра не остановила его. Хотя видела эти долгие взгляды, которые принц, а затем уже король Артур бросал на своего слугу. Видела его прикосновения — нарочито грубые, вроде оплеухи или подзатыльника за нерадивость, но такие нежные по сути, когда пальцы касаются гладкой скулы Мерлина чуть дольше, чем следовало бы при простой пощечине, как будто наказывают и одновременно просят прощения. Она не помнит, когда для нее это стало очевидным. Но уж точно раньше, чем для них самих. Они были слишком ограничены в проявлении своих чувств, потому что оба считали их неправильными, невозможными. Но что действительно было невозможно — так это скрыть столь сильное влечение друг к другу. Гвиневра может только догадываться, какой пыткой для них было продолжать делать вид, что между ними ничего не происходит. А ведь это был такой спектакль. Интересно, каких усилий Мерлину стоило сдержаться, когда с Артура в зале для совещаний упали штаны. Артур тогда за ужином со смехом рассказывал ей эту историю, а Мерлин подливал вино в кубок короля и краснел до кончиков больших ушей. А потом взгляды короля и слуги встретились, и Гвиневра почувствовала себя лишней в этой комнате. Всего одно мгновение, показавшееся вечностью, всего один взгляд — но сколько эмоций в нем таилось, столько невысказанных слов, сдерживаемого желания. Боги знают, как долго между ними существуют эти отношения. Она сглотнула и крепче сжала кубок, а потом они, наконец, отвернулись друг от друга, чересчур резко, и в глазах обоих было разочарование. Она помнит, как страдал Артур, когда Мерлин пропал. Страдал, это честно говоря, не то слово. Король просто с ума сходил от беспокойства. Сначала он держался, помня, что он король и в первую очередь должен решать дела Камелота, но когда второй, а потом третий патруль вернулись ни с чем, он не выдержал. Наплевал на все — на Камелот, на свою безопасность, на нее — и поехал сам. Гвиневра не видела его возвращения, она меняла простыни в его спальне, когда он зашел в комнату, и она по одному его лицу поняла: Мерлин нашелся. Артур просто сиял от радости в тот день. Забавная штука, Мерлин потом совершенно не помнил те моменты, когда его разумом владела тварь, помещенная в него Морганой. И это, наверное, к лучшему. Потому что именно тогда Артур и сорвался. Она увидела это случайно. Она несла новые свечи в покои короля. Это был первый день, когда Мерлин вернулся к своим обязанностям. Слуга нес завтрак своему королю, с чудовищным опозданием, по правде говоря, и Гвен еще подумала, что сейчас Артур точно будет в очередной раз отчитывать Мерлина за нерадивость. Мерлин осторожно постучал — видимо, и сам осознавал свою провинность и не решался без стука зайти в покои короля. Гвен закусила губу, ожидая воинственного раздраженного вопля Артура, но не успела она пожалеть Мерлина, как деревянная дверь распахнулась, и Артур в распахнутой рубахе буквально повис на шее у своего слуги. От неожиданности Мерлин выронил поднос, который гулко ударился об пол, глиняный кувшин разлетелся на мелкие осколки, изрядно обрызгав брюки короля и его слуги красным вином. Мерлин попытался было пробормотать извинения, но Артур не позволил ему, запечатав рот парня поцелуем. Гвен выронила сверток со свечами и закрыла рот руками, удивленно вскрикнув и вжавшись спиной в стену. Она и представить не могла, что сделает Артур, если увидит, что она видела их… Поэтому уже в следующий момент она бежала прочь по коридору. Это был момент окончательного прозрения. Для нее и для Артура. А Мерлин был не в себе, поэтому благополучно обо всем забыл. И все же, даже будучи во власти чар Морганы, он не мог побороть своей любви к Артуру. И это Гвен видела тоже. Когда одна его рука с мечом тянулась, чтобы убить Артура, непонятно каким чудом, Мерлин, настоящий Мерлин, умудрился поставить себе подножку, помешав тем самым себе убить короля. Это многое значило… А потом Мерлин исчез на два дня, а когда вернулся, ничего не помнил. А Артур так и не узнал, что в эти дни его слуга пытался его убить. Так и не узнал, что Мерлин был вовсе не Мерлин. Гвен могла только догадываться, как они объяснялись друг с другом после того неожиданного поцелуя. Но скорее всего, лже-Мерлин не проявил никакого интереса, а Артур сделал неверные выводы, что его чувства не взаимны. Артур снова был связан своей обязанностью играть любовь с Гвен. А она ничего не стала ему говорить. Хотя могла бы сказать многое. Она просто хотела быть королевой. И, в конце концов, она ею стала, Артур на ней женился. Потому что Камелоту была нужна королева и потому что он уже убедил всех, что он ее любит. Может, даже убедил себя. Мерлин очень успешно изображал радость, и, глядя на него издалека, с возвышения в тронном зале, Гвиневра ему поверила. Но потом, когда она проходила мимо и встретилась с ним глазами, она прочла горькую правду в его взгляде. Для него женитьба Артура означала конец всех надежд. Она никогда не ревновала Артура к Мерлину. Неизвестно почему, но она понимала, что эти двое просто должны быть вместе. Пусть из-за своих дурацких рамок и понятий, что хорошо, а что плохо, они не могут быть друг с другом полностью, так, как они этого хотят, но они две части одного целого. И она знала, что Мерлин никогда не ревновал к ней. И не только потому, что считал, что у него нет прав на короля в плане отношений. А просто потому, что в глубине души знал, что Артур навсегда связан с ним. И никто не сможет отобрать у него его любимого короля, никакая сила. И уж тем более — не она. Гвиневра стала женой короля, она делила с ним ложе, но вся их семейная жизнь была лишь необходимостью. У обоих были обязанности, которые мешали им проводить время вместе. Они встречались чаще на совете за Круглым столом, чем в спальне. Сначала она пыталась как-то наладить отношения, оживить чувства. А потом поняла бесполезность этих попыток. Между ними нет ничего, никаких отношений, никаких чувств. Они — король и королева Камелота, и у них есть долг перед страной и обязанности друг перед другом. Не ладилось у Артура и с Мерлином. Потому что после их свадьбы слуга окончательно отказался от идеи быть королю чем-то большим, чем самым верным другом и соратником. Он держал дистанцию. Гвен видела это, когда он обслуживал их за ужином. Мерлин был подчеркнуто вежлив, мало улыбался, старался не смотреть на Артура. И король перестал отпускать шутки в его адрес. И ей почему-то было больно это видеть. А потом появилось это гнетущее, неотвратимое чувство приближающегося конца. Гвиневра не знала точно, откуда оно взялось. Просто однажды утром, она поняла, что тучи сгущаются над Камелотом. За Круглым столом все чаще звучали сообщения, что то на той, то на другой границе замечены отряды саксов, что Моргана собирает силы и готовится к войне. Это слово — война — стало преследовать Гвен. Королеве начали сниться кошмары, и однажды ночью она проснулась в холодном поту, потому что во сне она увидела, как Артур погибает в кровавой битве. Остаток ночи она просидела с зажженными свечами, штопая рубашки Артура, как делала, когда была служанкой. А следующей ночью она пришла к нему в спальню, а он не стал ее прогонять. Она ничего не сказала ему про свои страхи, но даже лежа рядом с ним, ощущая его теплую большую ладонь у себя на талии, она не могла успокоиться. Чувство, что скоро она потеряет его, лежало тяжелым камнем у нее на сердце. Потом в Камелоте появился новый рыцарь — Мордред. Гвен помнила его. Мальчик-друид, которого леди Моргана спасала когда-то от Утера. Она бы никак не отреагировала на его появление, но когда она увидела, как напряженно следит за ним Мерлин, ее беспокойство усилилось. Мерлин откровенно недолюбливал новоиспеченного рыцаря. Сперва Гвен решила, что это ревность, ведь Артур очень много времени проводил с молодым человеком, тренируя его и посвящая в обычаи жизни королевства. Но потом она вспомнила, что уж кто-то, а Мерлин ревновать Артура не будет. К тому же, тут была не просто неприязнь к мальчику, а настороженность. И она решила спросить Мерлина, почему он так не любит Мордреда. — Я не доверяю ему, — сказал Мерлин. — А почему ты ему не доверяешь? — Он опасен, Ваше Величество. — Почему? Мерлин, умоляю, скажи мне! Я хочу знать. Пожалуйста. — Я не могу это объяснить… — Мерлин, — она взяла его за руку и с мольбой посмотрела ему в глаза. — Мне страшно, Мерлин. Я не знаю, почему, но я чувствую, что что-то плохое должно произойти. Помоги мне разобраться. — Ты права, Гвен, — неожиданно он нарушил все правила этикета и по старой дружбе назвал ее Гвен. И рассказал ей о пророчестве старика-друида. Про то, что Артуру грозит гибель. И в глубине его глаз — там были страх и боль. И еще — отчаянная решимость. Мерлин сделает все, чтобы предотвратить это, он никогда не позволит Артуру умереть… И ей стало грустно. Потому что Мерлин действительно любил Артура, а Артур любил Мерлина. Но они никогда друг другу в этом не признаются. Глупые, несчастные мальчишки! Впрочем, у нее как у королевы был долг перед страной и супругом — она должна была родить наследника. И теперь, зная, что Артуру грозит опасность, она понимала, что это становится необходимым. Но Артур избегал ласк с ней. Они спали в одной постели, но — просто спали. И лишь в редкие ночи ей удавалось добиться от него физической близости. И он был не слишком уж пылок. Его поцелуи были холодны, ласки сдержанны, он просто исполнял супружеский долг, не получая от этого особого удовольствия. Тогда она стала тушить свет, и они занимались любовью в кромешной темноте. Она поняла, что так ему будет легче представлять на ее месте кого-то другого. Понятно кого. В этом сомневаться не приходилось, особенно когда однажды король не сдержался и, излившись в нее, выдохнул «Мееерлин», уткнувшись носом ей в шею. Она не знала, как он снимает напряжение. Потому что взрослый мужчина не может обходиться долго без секса. В бордели он не ходил, служанок по углам замка тоже не зажимал, да и зачем ему? Он хотел одного единственного слугу, и если бы он был в состоянии отринуть лишнюю стыдливость и благородство, давно бы потребовал от Мерлина эту маленькую услугу, перестав мучить и его, и себя. Но Артур, будучи очень сообразительным в одном, был напрочь лишен чуткости. И это за год семейной жизни Гвен тоже хорошо усвоила. Пока он ухаживал за ней и пока она была в него по наивности влюблена, она не замечала этого: что он сущий ребенок в мире чувств, он полон эмоций и переживаний, но не замечает очевиднейшие вещи и не может сделать правильные выводы. Рыцари Круглого стола, пожалуй, были осведомлены об истинных чувствах Мерлина к Артуру больше, чем сам Артур, который этого упорно не замечал вот уже сколько лет. Ну или просто не хотел замечать. Да, скорее, так оно и было. Артур подозревал, что его чувства к Мерлину взаимны, но это не укладывалось в его систему миропонимания. Это не вписывалось, потому что это было неправильно, и Артур страдал, но не хотел делать ничего неправильного. Но нельзя страдать вечно. Однажды это должно было случиться. И Артур не выдержал. Они оба не выдержали. Тень надвигающегося конца сломила нелепые правила о «нельзя» и «невозможно». Гвен знала, что иначе это не могло закончиться, она ждала этого и убеждала себя, что когда-нибудь это случится. И все же оказалась совсем не готова к тому, что увидела, зайдя однажды в покои короля поздним утром, чтобы позвать его на совет, на который он опаздывал. Она и не подозревала, что ее муж может быть таким страстным и таким нежным одновременно. Они занимались этим на столе, на бумагах, которые король должен был подписать. Гвен стояла и не могла оторвать взгляд от этого неприличного и столь возбуждающего действа. Обнаженный Мерлин лежит на спине, голова запрокинута, тонкая шея беззащитно подставлена для горячих поцелуев, и губы Артура скользят по нежной бледной коже, обжигая, оставляя багровые засосы, которые Мерлин потом будет прятать под своим шейным платком. Длинные стройные ноги слуги скрещены на талии короля, одной рукой Мерлин зарывается в густые светлые волосы Артура, притягивая его голову ближе к себе, а другой сжимает мускулистое плечо любовника, оставляя белые полосы на загорелой коже. Руки Артура беспорядочно гладят стройное и красивое тело Мерлина, король подхватывает своего любовника под ягодицы, глубже насаживая на свой член, желая окончательно слиться с ним воедино. Они двигаются в каком-то рваном, но таком упоительном для обоих ритме. «Артур, о, Артур! Сильнее! Быстрее! А-ах», — срывается с искусанных в кровь и распухших от поцелуев ярко-алых губ Мерлина, и его король и любовник вторит ему, ускоряя темп и крепче сжимая худое бледное тело в объятьях, ловя губы Мерлина и выдыхая слова прямо в широко распахнутый рот своего возлюбленного слуги «Мерлин! О, мой Мерлин! Наконец-то мой!». Стол под ними болезненно скрипел, а Гвен стояла и не могла пошевелиться, комкая широкую юбку своего платья и до крови закусив губу. Она понимала теперь, какими жалкими были ее ночи с Артуром. Он не любил и не хотел ее. Он хотел Мерлина. И теперь все было правильно. И она должна уйти, потому что сейчас эти двое очнутся, и будет лучше, если они не узнают, что она знает. И собрав всю силу воли в кулак, она заставила себя выйти из королевской спальни и закрыть дверь. Она вернется попозже. Минут через двадцать. И обязательно постучит… Она постучала. Ей отозвался до неприличия радостный голос Артура. — Одну минуту! Пришлось прождать пять, пока он, наконец, распахнул перед ней дверь, и она невольно отступила назад. — Гвиневра! — воскликнул он, обнаружив ее на пороге. Он просто светился от радости, такой широкой лучезарной улыбки она не видела у него уже несколько лет. Боже, как же он был счастлив! В распахнутой белой рубашке, кое-как завязанных штанах, босой, с растрепанными светлыми волосами, он не прекращал улыбаться, и голубые глаза его радостно блестели. Он был прекрасен. Казалось, на свете нет человека, который был бы счастливее, чем Артур сейчас, подумала она с улыбкой, и тут — заметила Мерлина. Это было счастье в его земном воплощении. Мерлин изо всех сил старался выглядеть как обычно, сохранить на лице бесстрастное выражение, но у него это никак не получалось. Распухшие от недавних страстных поцелуев губы так и норовили расползтись в довольной, сытой улыбке кота, объевшегося сметаной и нежащегося на солнышке, руки бережно поправляли красный шейный платок, и Гвен покраснела, понимая, что именно пытается скрыть от нее Мерлин. Королева снова улыбнулась. И ведь Артур сейчас будет вести себя так, как будто тут ничего не произошло и она ничего не замечает. Он такой самоуверенный болван. Но как же эти двое счастливы! Они заслужили быть счастливыми. Впрочем, она должна срочно придумать причину своего визита. Так будет лучше. — Я пришла за бумагами для совета. Они уже подписаны? — сказала она, не подумав, и тут же прикусила язык. Все трое посмотрели за злополучный стол, на котором смятой кучей валялись важные бумаги с королевским гербом. Кончики ушей у Мерлина стали пунцовыми, щеки у Гвен пылали, а Артур выдавил нервный смешок. — Я...— начал король немного нервно. — Я еще не все подписал. Через полчаса я сам приду на совет. Будь так любезна, Гвен, скажи им, что я немного задерживаюсь… — Конечно, — пробормотала она и поспешила ретироваться за дверь. Ну, по крайней мере, эти двое, наконец, разобрались со своими чувствами, и Артур не умрет, не познав настоящей плотской любви. ...А потом ее похитила Моргана. И были эти бесконечные дни и ночи в башне, когда время сливалось в единый нескончаемый кошмар, а темнота вокруг становилась физически вязкой и душила, убивала. И эти крики, эти безумные, громкие, ни на секунду не смолкающие крики. А потом начались видения. Гвен не хотела их, она хотела убежать, но выхода не было. Сначала они просто появлялись, звали к себе, обещая помочь, а когда она подходила, смеялись над ней. Все, кого она знала и любила: Артур, Элиан, Мерлин… А потом видения изменились… — Ты убогое ничтожество. Как я вообще мог на тебе жениться? Неужели я был таким идиотом? — говорил призрачный Артур, прижимая к себе Мерлина. — Ничтожество. Ты ведь знала, что я люблю его. Знала, что он любит меня. Ты ему не нужна. Потому что у него всегда был, есть и буду я. Ты хотела разрушить наше счастье? Зачем ты вмешивалась? — вторил ему Мерлин. — Потому что она эгоистичная дрянь, которая хотела стать королевой. Так ведь, Гвиневра? — смеялся Ланс, соединяя руки Артура и Мерлина, как старейшина соединяет руки супругов. И потом она бесконечно наблюдала, как ее муж занимается любовью с Мерлином — нежно, трепетно, а Мерлин отдается ему, забывая себя, и как они счастливы вместе, как они наслаждаются этими объятьями друг друга, потому что очень давно мечтали об этом. И чары Морганы стали спасением из этого ада. Гвиневра согласилась бы на что угодно, лишь бы это прекратилось. Она плохо помнит, что происходило с ней, пока она была под заклятьем леди Морганы. Она практически ничего не помнит. Только какие-то обрывки. Похороны Элиана — и необходимость изображать горе, хотя она ничего не чувствует. Тайные сговоры с какими-то бандитами — чтобы те убили Артура. А однажды ночью она зачем-то пришла в спальню к сэру Леону и хотела забраться к нему в постель. К несчастью, благородный рыцарь оказался слишком благородным, и уверил королеву, что ей нездоровится и она, возможно, пьяна, после чего отнес Гвен в ее спальню и попросил горничную позаботиться о миледи. Артуру он ничего не сказал об этом инциденте. А еще были эти встречи с Морганой. Гвиневра плохо помнит их, она помнит лишь холодные руки леди Морганы, крепко сжимающие ее плечи, помнит, как ведьма гладит ее по голове, а она плачет, уткнувшись в худое, острое, пахнущее вереском плечо. Кажется, она жалуется Моргане на Артура, на то, что муж ее совсем не любит, что он любит другого, на то, как ей одиноко, и ведьма успокаивает ее. — Мы отомстим, Гвен! Артур заслуживает смерти за все свои злодеяния. За то, что он сделал с тобой, — шепчет Моргана, проникновенно заглядывая ей в глаза, и королева растворяется в бездонной зеленой глубине глаз ведьмы, в которых в следующую секунду загорается золотой огонь, подчиняя себе волю Гвиневры и заставляя вновь забыть обо всем, кроме главного: «Артур заслуживает смерти. Он должен умереть.» А потом она пришла в себя посреди какого-то озера. Артур сжимал ее объятьях, на берегу стояли Мордред и какая-то старуха в лохмотьях. Гвен еще успела удивиться, а где же Мерлин. Но сейчас было не до этого. Артур очень давно не обнимал ее так крепко. И пусть это больше похоже на объятья брата, она все равно радовалась этому моменту близости с ним, что ему все же не все равно, хотя у него есть Мерлин. Когда они выбрались на берег, она подумала, что старуха очень похожа на Мерлина. Но это было неважно. Гвен слишком устала и ей нет дела до каких-то старух. Она просто хочет побыстрее вернуться в Камелот и оплакать Элиана. Потому что как только пало заклятье Морганы, к ней вернулась вся боль утраты. …Времени на то, чтобы горевать, у нее не оказалось. События развивались слишком быстро, и конец был уже не отвратим. Не прошло и недели после предательства Мордреда, как Моргана атаковала Ставелл. Крепость пала. Война была объявлена. Гвиневра сидела рядом с Артуром за Круглым столом, когда они все провозгласили это — начало войны. Гвен была здесь и не хуже их всех слышала. Моргану не остановить. Она пойдет на Камелот, она будет сжигать близлежащие к замку деревни, беспощадно убивая мужчин, женщин, детей. Она ни перед чем не остановится. Стены замка выстоят, но погибнет столько жителей. — Мы не можем спасти всех, Артур! — попыталась воззвать королева, но никто не захотел услышать. Конечно, король не мог допустить стольких жертв среди мирного населения. Поэтому он принял решение не ждать, пока армия Морганы дойдет до Камелота, не сидеть в осажденном замке за прочными и безопасными стенами, имея все шансы на победу, а выступить и дать бой. На не пойми какой местности, против многотысячной армии, в чудовищном меньшинстве, против магии Морганы. Отчаянный, благородный идиот! Он сам шел на свою погибель. Гвиневра закусила губу и сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Хотелось разрыдаться прямо здесь, вскочить на ноги, надавать этому балбесу пощечин, чтобы он одумался, наконец. Но нельзя, нельзя. Королева Камелота должна быть сильной. И она должна верить в победу своего короля, каким бы безнадежным ни казался его поход и каким бы идиотским ни был его план. Они выбрали ущелье. Самую узкую часть пути. Камлан. Тогда впервые прозвучало это роковое слово, и Гвиневра вздрогнула, не понимая отчего. Никто этого не заметил. Артур продолжал обсуждать стратегию и тактику грядущего сражения со своими верными рыцарями, и, конечно, они не слышали, как Мерлин едва слышно вздохнул у них за спиной. Гвен повернулась к слуге — и испугалась. Мерлин — бледный, растерянный — устало прислонился спиной к стене, и видно было, что он изо всех сил сдерживает себя, чтобы не зажать рот руками и не начать громко всхлипывать прямо здесь, в зале, при Артуре и рыцарях. Не было надежды в его глазах, не было прежней решимости, только страх. Никогда раньше Гвен не видела Мерлина таким напуганным и таким беспомощным. Неужели это Мерлин — тот самый Мерлин, который бесстрашно следовал за Артуром в самые опасные его походы, который, не раздумывая, спас бы своего короля и любовника даже ценой собственной жизни? Дело в пророчестве? Или есть что-то, о чем он не сказал ей? А вечером этого дня Артур сообщил ей за ужином, что Мерлин не едет с ним. Что Мерлин его бросил. Король был убит горем. Давно Гвен не видела Артура таким несчастным. Он сидел на стуле, понуро склонив голову, и маловыразительным голосом, который то и дело срывался на хрип, рассказывал ей, как Мерлин сказал ему «Не в этот раз». — Важные ингредиенты! Он сказал «важные ингредиенты»! Опять какие-то дурацкие травы! Он сказал, что они необходимы! Я еду на битву, в которой могу погибнуть, я и мои рыцари будем сражаться против армии Морганы, а Мерлин в это время будет цветочки и грибы по лесу собирать! Я никогда не считал его трусом. Боже, Гвен, да ведь он никогда не был трусом! Я не понимаю, почему он... так... сейчас… И Артур все-таки не выдержал. Сердце Гвен разрывалось на части, когда он поднял голову и посмотрел ей в лицо: глаза его покраснели и выражали столько отчаяния, губы дрожали, а потом он начал беззвучно всхлипывать. Она не могла больше смотреть на это. Она подошла к нему, и он с силой обхватил руками ее талию, уткнувшись лицом ей в живот, и банально разрыдался как десятилетний ребенок. Гвен гладила его по голове, путаясь в густых светлых волосах, и шептала слова утешения, которые мало чем могли помочь. А потом она пошла искать Мерлина. Она ворвалась в комнаты Гаюса разъяренной фурией и потребовала, чтобы Мерлин вышел к ней немедленно. Старый лекарь не посмел перечить своей королеве, он крикнул Мерлину, чтобы тот спускался, и с поклоном вышел из комнаты, предоставив ей возможность поговорить со слугой Артура наедине. Она думала, что накинется на парня с кулаками, наплевав на статус королевы, но стоило ей его увидеть, как от ее ярости не осталось и следа. Мерлин выглядел ничуть не лучше, чем Артур, пожалуй, даже хуже. Потому что ее дорогой супруг испытывал лишь обиду и боль от того, что он считал предательством, а в глазах Мерлина была просто целая бездна отчаяния и безысходности. Больше всего на свете он хотел быть со своим королем, но… почему-то не мог. И именно это она должна была выяснить. — Почему ты бросаешь его, Мерлин? — спросила королева, подходя к слуге и заглядывая ему в глаза. Мерлин избегал ее взгляда и упорно смотрел в сторону. — Я ничем не могу помочь ему, Гвен. — Ему не нужна твоя помощь! Он просто хочет, чтобы ты был рядом с ним! Для него это так важно! — Я знаю, Гвен. Я знаю! И я сам хочу того же! Думаешь, я хочу его покидать? — он внезапно посмотрел ей прямо в глаза, и она невольно отшатнулась — столько боли было в его взгляде. — То пророчество, о котором я говорил тебе, помнишь? Она пораженно кивнула. — Так вот, оно сбывается! В точности! Камлан — этого слова я боялся с тех самых пор, как узнал это пророчество. Я боялся снова услышать его. И вот завтра, уже завтра Артур едет на битву. В Камлан. Именно туда, где ему суждено найти свою погибель. От руки Мордреда. Я так старался предотвратить это! Но я не справился! И сейчас — я не могу поехать с Артуром. Потому что я ничем не могу помочь ему без… — он вдруг резко замолчал и испуганно посмотрел на нее. Кажется, он только что сказал что-то, чего говорить не должен был. Но она все равно ничего не поняла. — Без чего, Мерлин? — осторожно спросила Гвиневра. Он вдруг взял ее за руку, крепко сжал ее ладонь и, глядя ей прямо в глаза, начал говорить: — Я не могу сказать тебе, Гвен. Пока не могу. Я не еду с Артуром, потому что я должен поехать в одно место. Если у меня все получится, я вернусь. Я постараюсь вернуться до того, как начнется битва. Я буду драться с Артуром бок о бок, обещаю. Я не предатель и не трус, Гвен, постарайся объяснить ему. Я… Она только грустно улыбнулась, положив палец ему на губы и заставляя молчать. — Он знает, Мерлин. И он будет ждать тебя. Мы будем ждать тебя. Только будь осторожен. Мерлин сдержанно улыбнулся ей в ответ. — Буду. А ты — позаботься об Артуре. И почему для нее это прозвучало как «Не позволяй ему умереть до того, как я вернусь»? Слишком невозможная просьба. — Удачи тебе, Мерлин. Что бы это ни было, то, что ты ищешь — удачи тебе, — сказала она, выходя из комнаты. Артур часто говорил, что Мерлин для него во многом загадка. И теперь она, кажется, начинала понимать, в чем была эта загадка Мерлина. Мерлин и Гвейн выехали на рассвете. Отряд Артура выступал в полдень. И Гвен поняла, что у нее нет другого выбора, кроме как поехать со своим супругом и его рыцарями. Потому что эта битва могла стать последней битвой короля Артура, а трону Камелота все еще был нужен наследник. Это был ее последний шанс. Она хотела верить в Мерлина, в то, что он справится, но предчувствие беды не покидало ее. Слишком не равны были силы в грядущей битве, слишком хрупкой казалась надежда. И если королю суждено погибнуть при Камлане, то пусть у нее останется хоть что-то от него. Камелот, который он построил, — это многое, но это совсем не то. Потому что дети — бессмертие своих родителей, а не каменные стены процветающего королевства. Поэтому ей так хотелось, чтобы у них с Артуром родился сын. — Я еду с тобой, — заявила она не терпящим возражений тоном, и Артур лишь крепко сжал ее руку в знак благодарности, даже не пытаясь ее отговаривать. Для него была важна ее забота и ее преданность, но по его глазам она поняла, что он хотел бы видеть на ее месте другого, он хотел бы, чтобы все было как раньше, и по правую руку от него ехал Мерлин. Место будущей битвы ее не впечатлило, и Гвен в очередной раз подумала, какой Артур безрассудный идиот и как безнадежна их затея. Победить в этом узком ущельеце армию, превосходящую их чуть ли не в десять раз по численности, да еще и возглавляемую могущественной ведьмой, позволило бы только чудо. Поэтому Гвен отчаянно пожелала Мерлину удачи и скорейшего возвращения. Поздним вечером она зашла в палатку Артура. Он склонился над картами, но по его отсутствующему виду было понятно, что думает он сейчас далеко не о грядущей битве. Впрочем, заметив ее, он почему-то начал разговор именно с тактики военных действий.  — Может, Леон был прав? Может, нам следовало остаться в Камелоте и выдержать осаду? Именно этот вариант Гвен считала самым благоприятным и единственно возможным. Об этом же она попыталась сказать Артуру тогда на совете, но он не захотел слушать. А теперь уже поздно что-то менять. Они уже здесь, в Камланском ущелье, и битва с Морганой состоится в лучшем случае завтра, а в худшем — уже этой ночью. Поэтому нельзя позволить ему усомниться в правильности принятого им решения. Потому что когда военачальник не уверен в себе, битву можно считать заранее проигранной. И Гвен ответила Артуру то, что он хотел услышать, и что совсем не соответствовало правде. Для этого она и поехала с ним — подбодрить его, придать ему сил. Ну и еще — использовать свой последний шанс зачать ребенка. — Если ты не сомневаешься во мне, тогда и я не буду. И это дает мне сил больше, чем любое оружие, — он подошел к ней и заключил ее в объятья. Она хотела поцеловать его, но он отвернулся, и ее губы лишь скользнули по его щеке. Конечно, ей не следовало об этом забывать. Артур рад, что она здесь, но все же, он хотел бы, чтобы здесь была совсем не она… Впрочем, отступать дальше некуда, поэтому сегодня она сделает все возможное, чтобы он оказался в ее постели. У нее получилось. Он даже романтично взял ее на руки и понес к кровати. Боги знают, представлял ли он снова Мерлина на ее месте или просто решил, что это их последняя ночь, которая должна запомниться, но он был так нежен с ней. Долгие, ласковые поцелуи, которыми он покрыл все ее тело. Его руки ласкали ее грудь, гладили живот, сжимали ягодицы. Он действовал умело, но какая-то легкая неуверенность была в его движениях, как будто он боялся не рассчитать силу и сделать ей больно, и это было так трогательно. В эту ночь она впервые по-настоящему возбудилась от его ласк, она хотела, чтобы это никогда не прекращалось, и она хотела продолжения. Ее тонкие пальцы, мгновение назад бессмысленно ерошащие ему волосы, ловко пробежались по его плечам, сжали розовую кожу соска, вызвав у него удивленный чувственный вздох, заскользили вниз по накачанному животу, ниже, ниже и сомкнулись на его полутвердом члене. Он снова что-то неразборчиво выдохнул и успел удивленно посмотреть на нее, а потом она задвигала рукой, сразу угадав правильный ритм, и он блаженно закатил глаза, тихо постанывая от удовольствия. Член его затвердел и налился кровью, она чувствовала это, продолжая ласкать своего мужа и улыбаясь — совершенно счастливо. О да, Гвен знала, что ему нравится. Потому что иногда подглядывала за ним и Мерлином. Правда, Мерлин никогда не ограничивался только руками, он с готовностью ублажал короля и ртом, и Артур, похоже, получал от этого просто неземное наслаждение. Но Гвен была не уверена, что будет так же хороша, как Мерлин, она никогда не пробовала такой вид любви, к тому же, ее целью было, чтобы Артур вошел в нее и излил свое семя в ее лоно. Когда она посчитала, что он полностью готов, она прекратила ласки и, устроившись поудобнее на кровати, шире раздвинула ноги, желая принять его в себя. Артур приоткрыл глаза, на миг на его лице мелькнула тень разочарования, но потом он склонился к ней, страстно поцеловал ее в губы и резко, до конца вошел в нее. Она не смогла сдержать стон — до того это было сладко, чувствовать, как его большая, горячая плоть полностью заполнила ее. А потом он начал двигаться — сначала плавно, медленно выходя и вновь погружая свой член до самого основания, постепенно все убыстряя, и убыстряя темп. О, это было изумительно! Почему никогда раньше они не занимались этим так? Почему он предпочел Мерлина, черт возьми? Они ведь могли бы быть так счастливы вместе! Она царапала ему спину и беспрестанно стонала, он кусал и мял руками ее грудь, продолжая неистово двигаться в ней. Наконец, он кончил, и его горячее семя обожгло ее изнутри. Она радостно вскрикнула и крепче прижала Артура к себе, не желая, чтобы он выходил из нее, мечтая продлить этот сладкий момент. Но он не хотел этого. Он резко вышел из нее и, обессиленный, повалился на кровать рядом с ней. А через пять минут, повернувшись, чтобы посмотреть на него, она поняла, что он самым бессовестным образом заснул. Что ж, ну, по крайней мере, она своего добилась. И будь она проклята, если это была не самая лучшая ночь в ее жизни! Она бережно поправила на короле рубашку, которую он не удосужился снять, занимаясь с ней любовью, и которая теперь была мокрой от пота, укрыла его одеялом и убрала со лба прилипшие светлые пряди. Потом она надела свое платье и легла рядом с ним, положив голову ему на грудь и нежно обняв его. Она слышала, как громко бьется его сердце, и ей не верилось, что когда-нибудь оно остановится навсегда. Думать о том, что это их последняя ночь, не хотелось. Гвиневра отогнала от себя мрачные мысли и сладко заснула на груди у супруга. Поспать не удалось. Не более, чем через час она проснулась от его громкого вскрика: — Мерлин! Он резко сел в постели, глядя перед собой. — Что случилось, Артур? — спросила она. — Это всего лишь сон, — она нежно погладила его по спине. — Нет. Нет, не сон! Он резко поднялся, надел штаны и камзол и выбежал из палатки. Гвен устало повалилась на кровать. Сказать, что она была зла, — ничего не сказать! Она все еще желала Мерлину удачи, но в данный конкретный момент она его просто ненавидела за то, что он умудрился отобрать у нее Артура даже не будучи здесь, отобрать в эту, возможно и скорее всего, последнюю ночь. Но, тем не менее, ей пришлось признать, что если бы не Мерлин, они бы уже все были мертвы. Боги знают как, но он предупредил Артура об опасности, и армия Камелота вовремя сумела собраться, чтобы дать бой. Моргана не собиралась ждать рассвета, чтобы нанести удар по врагу. Гвиневра хотела напоследок поцеловать Артура и пожелать ему удачи, но он только отмахнулся от нее. — Для этого у нас еще будет время, — улыбнулся он, быстро взглянув на нее, и побежал вперед, чтобы возглавить свою армию и драться бок о бок со своими рыцарями. Гвиневра не знала, что тогда видит его в последний раз. А потом тревожный звук трубящего рога возвестил о том, что битва началась. Вдали слышались крики и лязг металла. Рыцари Камелота на смерть дрались с войском, превосходящим их по численности. И где-то там, во главе этого маленького воинства в красных плащах с золотым драконом, в этом аду — там ее супруг, король Камелота, которому предначертано погибнуть в этой битве. Где же ты, Мерлин?! Гвиневра не хотела об этом думать. У нее нет права об этом думать. Она нужна Гаюсу, потому что столько раненых, боже, столько крови и страдания вокруг! И она промывала раны, делала перевязки, шептала бессмысленные слова утешения, но каждый раз ее мысли уносились туда, на поле боя, где, возможно, в этот самый момент вражеский клинок вонзается в грудь ее мужа, и Гвен до крови закусывала губу, смахивала пот со лба — и вновь возвращалась к реальности, где окровавленными руками штопала рану на плече бледного рыцаря, который тихо стонал от боли. А потом саксы дошли до их лагеря, и в тот самый миг, когда она подумала, что надежды не осталось, раздался какой-то грохот и крики снаружи стали громче. Гвен выбежала из палатки и увидела, как небо рассекла яркая вспышка света. А потом еще одна, и еще одна. Какая-то невидимая сила кидала саксов в стороны, и они тут же падали замертво, а тех, кто еще шевелился, добивали рыцари Камелота… Гвен впервые видела, на что способно волшебство. Она стала искать, откуда исходят эти разящие молнии, и там, на вершине скалы она увидела его — седого длиннобородого старика с посохом. Волшебника, который пришел помочь. Гаюс, выбежавший вслед за ней, слеповато щурясь, тоже смотрел на мага, и Гвен увидела на лице лекаря выражение облегчения. Он тоже ждал помощи волшебника? — Ты знаешь этого мага, Гаюс? — спросила она, и старик не стал врать. — Да, Ваше Величество. Она улыбнулась. Похоже, Гаюс знал этого волшебника очень давно. И похоже, Мерлин все-таки успел. Теперь можно не беспокоиться, теперь Артур в безопасности и все будет хорошо… …Два дня после битвы при Камлане — и никаких вестей от Артура. Саксы разбиты, остатки войска вместе со своей королевой вернулись в Камелот, в ущелье направлено три патруля — и никаких следов короля. Его тело не нашли среди мертвых, и Гвен хотелось верить, что он жив. Потом, наконец, вернулся, Гаюс. — Он жив, Миледи. Мерлин с ним. Но Его Величество смертельно ранен. Сердце ее похолодело. Ей хотелось спросить «Но ведь Мерлин поможет ему?», но рядом был Гвейн, который пока не знал правды о слуге короля. — Я ничего не могу сделать с этой раной. Они должны поехать в Авалон. Только там можно спасти Артура. Она хотела направить рыцарей, если понадобится — она пошлет целый гарнизон, возглавляемый Гвейном и Леоном, но Гаюс отговорил ее. — Мерлин позаботится о нем. Моргана ищет их. И два путника имеют больше шансов добраться незамеченными, чем маленькая армия. Ей пришлось признать, что Гаюс прав. Ей пришлось принять из его рук кольцо Артура с печатью Камелота — символ королевской власти, и при этом постараться не заплакать. Да, она не имеет право на слезы, потому что она все еще королева. Она должна быть сильной. …И она была сильной. Даже когда надежды не осталось, даже когда Гаюс, сломленный, будто постаревший на десять лет, зашел в королевские покои и тихо сказал: — Пора, Ваше Величество. Гвиневра лишь закусила губу и зажмурилась, не давая слезам хлынуть по щекам, запрещая себе думать о том, что всё «могло быть иначе». — Я не справлюсь, Гаюс, — прошептала она, сжимая в руках тяжелое кольцо с выгравированным на нем драконом. — Вы должны, Миледи, — Гаюс взял ее за руку, и Гвен с мольбой взглянула ему в глаза. И ей стало стыдно. Ведь старый лекарь страдает ничуть не меньше, чем она. Да, Артура любили все и больше всего — Мерлин. — Их история еще не закончена, — сказал Гаюс, будто прочитав ее мысли. — Они теперь вне времени. Но их время еще настанет. Когда Альбиону будет нужен король — Артур вернется. Такова их судьба. Для них осталось лишь ожидание и Будущее. Но у нас с Вами есть дела в настоящем, Миледи. Камелот ждет свою королеву. — Вы готовы, Ваше Величество? — в дверях комнаты показался сэр Леон. Королева снова взглянула на Гаюса — старый друг ободряюще кивнул, и ей ничего не оставалось, как выдавить из себя улыбку и сказать, что она идет. Гаюс и Леон вышли. Они будут ждать ее в тронном зале. Подданные Камелота и верные друзья. Те, кто еще остался жив. Боже, сколько потерь для Камелота за один год! Столько славных рыцарей умерло, столько жертв. И столько потерь для нее самой — Элиан, Гвейн, Артур… Гвиневра глубоко вздохнула, сомкнув веки и позволяя на миг воспоминаниям пронестись перед ее мысленным взором. А когда она открыла глаза, в ее взгляде больше не было боли, отчаяния и горя, лишь решимость. Она королева, и у нее есть обязанности перед своим народом. Через пятнадцать минут она вошла в тронный зал и гордо села на свой трон, стараясь не смотреть на пустой трон Артура справа от нее. Отныне она запретила себе чувствовать. Ее сердце так же холодно, как металл кольца, которое она надела на палец, обводя всех присутствующих властным взглядом и кивая Леону. И первый рыцарь, стоявший подле трона, громко объявил: — Король… мертв. Да здравствует королева! …В королевских покоях холодно. И так одиноко… Свечи догорели, в большом камине умирающее пламя отчаянно пытается разгореться вновь, вспыхивая яркими искрами на почерневших поленьях, но те предают его и рассыпаются серым пеплом. Королева смахивает слезы с ресниц и печально улыбается, подходя к окну. В прозрачной синеве постепенно гаснут последние звезды, а на востоке уже показалось алое зарево зарождающегося нового дня. Она пережила эту долгую ночь. Седьмая годовщина его смерти. Скоро в комнаты королевы зайдет сэр Леон, чтобы позвать ее на совет, и вновь целый день она будет занята, слушая сообщения об урожаях и состоянии границ, о новых заключенных союзах и намеченных деловых визитах, вынося решения и подписывая бумаги. Теперь это ее обязанность — заботиться о процветании наследия Пендрагонов — великом и сильном Камелоте, в котором наконец-то воцарились мир и порядок. Их с Артуром сын так и не родился, а Мерлин никогда не вернулся в Камелот. Но все знали, что на страже королевства стоит самый великий маг, который когда-либо ступал на эту землю. А Гвиневра знала, что там, в небольшой хижине у озера Авалон, Мерлин будет оберегать покой своего возлюбленного короля и ждать его возвращения. И еще она знала, что не важно, сколько десятков и сотен лет пройдет, но король Былого и Грядущего обязательно вернется в этот мир. Не потому, что будет призван на защиту, а просто потому, что верный друг будет ждать его. Она почти видела это, как однажды утром Мерлин проснется от громкого и до боли знакомого вопля, и выскочит на улицу из своего дома, чтобы увидеть на пороге живого и такого же прекрасного Артура, солнце будет золотить растрепанные светлые волосы короля, а сам он будет улыбаться той счастливой, особенной улыбкой, которой он улыбается только Мерлину. И Мерлин улыбнется ему в ответ и крепко обнимет своего короля, жарко выдохнув ему на ухо: — Почему ты так долго? А Артур только рассмеется, крепче прижимая к себе Мерлина, озорно целуя его в шею, и, не прекращая улыбаться, скажет: — Тебе не угодишь! Не ворчи, Мерлин. Разве ты не рад, что я вернулся? И Мерлин взглянет в сияющие голубые глаза и уже совершенно серьезно скажет: — Рад. И только попробуй вновь меня покинуть, осёл венценосный! Я тебя больше никуда не отпущу. А Артур снова рассмеется и поцелует Мерлина, и все будет наконец-то хорошо и правильно.