Insomnia

      В комнате пахло морской солью и водорослями. Капустой, кислыми на вкус кораллами, свежей рыбой. Море текло из розеток, оконных щелей, щелей между дверцами шкафа, море текло отовсюду, но не из крана. Из крана капало. Кап. Кап. Кап. По одной капле в секунду, монотонно и жутко; соленое море капало в самые уши, оглушало и давило. Вдруг все стихло, и море из крана прекратилось, но лишь на секунду, ведь в следующую со стуком упало сразу две. Море натекло большой лужей на пол.       Невыносимо пахло солью. Громко, соревнуясь с каплями из-под крана, тикали часы. Этот звук был громче всех звуков в комнате, громче журчания соленой воды, вытекающей из розеток, громче морских капель. Тиканье угнетало. Этот звук надоел, но вставал перед глазами, как будто тиканье можно было увидеть. Оно вставало черной точкой и возникало то в правом глазу, то в левом. Тик-так. Пимп отличал секунды от минут, минуты от часов на слух — тиканье минут было громче, тиканье часов больно долбило по голове.       Секунды сливались в одну единственную головную боль. В комнате разливалось море, в глазах зудел и скрипел песок. Не спалось. Часы порывались звенеть, как будто уже наступило утро, как будто морю пора уходить, но каждый раз это были всего лишь минуты или назойливые часы. Каждый час, как маленькая победа и в то же время — большое поражение. Не уснуть. Только начинал наваливаться фантомный сон, ненастоящий, но такой обнадеживающий, только плеск волн становился все тише, а часы переставали стучать в виски… Проехал мотоциклист. Фантом исчез, будто его никогда и не было, а песок заскрипел в глазах снова.       Попытки завести будильник, как надежды на лучшее. Пимп лежал на дне комнаты, погрузив руки в морскую лужу, слушая журчание ручьев из розеток, выдвижных ящиков, крышек коробок. Море бралось из ниоткуда и засасывало, топило. Море было холодным, но Стасу холодно не было. Ночь светила в окно перебегающими с места на место тенями, будила шумом автомобилей. Море не давало уснуть.       В голове мысли путались в тесный клубок, Пимп вычленял самые внятные и крутил по кругу, как патефон старую пластинку. Кап. Кап. Свой человек. «Свой человек», который сейчас, скорее всего, спокойно спит и к нему не приходит море. Стас не знал, что ему сказать, этому неизвестному мучителю, из-за которого ночь превращается в поле боя без победителей. Может, это какая-то девушка, жившая в прошлом столетии, может, это какой-то парень, на другом полушарии, где бы они ни были — они спят.       И к ним не приходит море.       Пимп думал об этом «своем человеке», закрывая мокрыми солеными руками лицо. Представлял, сколько всего будет высказано ему в лицо — за каждую бессонную ночь, за каждую каплю моря, за разрывающее голову тиканье часов. Слова тяжело приходили в голову, складывались в связную речь — но ни в коем случае, не дай! — такое сказать когда-нибудь вслух. Часы отбили пятьдесят девятую минуту, заставив сжать пальцами виски. Море холодное, но боль не успокаивало — так только хуже.       Шел четвертый час после полуночи; всего один час после того, как пришло море. Еще два часа немой битвы, и начнется день. Солнце встанет в пять, море уйдет опять, чтобы завтра вернуться и сыграть в мучительную игру. Но пока падали капли из крана, и Пимп пытался уснуть, сжав веки изо всех сил. Море все прибывало — плыла посуда, голубизна в глазах плескалась, скрипел песок и через все это никак не пробивался сон.       Он лежал так на дне комнаты, отчаянно закрыв глаза и чувствуя тяжесть фантомного сна, который уходил с каждым новым тиканьем минуты и тут же возвращался, не принося облегчения. В пять утра встало солнце, и море начало уходить. Глаза заволокло темным, колким песком — не морским, мерзким, будто стеклянная крошка. Медленно высыхала соленая лужа, перестал капать кран.       Кап. Кап. Нет, не перестал.       Еще час до оглушительного сигнала будильника Стас провел, пытаясь изгнать песок из глаз и ненужные мысли из своей головы. Море помогало не спать, но сейчас оно уходило, и тяжело наваливалась на тело усталость. Холодная вода будила, теперь же стальной обруч, сковавший шею, спать не давал. Вам пора вставать. Подниматься, стряхивая воду с озябших плеч, размыкать веки, тяжелые и опухшие от песка, смотреть в отблески солнца и видеть, что море ушло.       Море ушло, но все стало только хуже. Пимп опять проиграл эту битву. Не выспался. Он потер гудящую голову, зевая от недостатка сна и кислорода. В желудке еще оставался соленый привкус, как будто Стас наглотался морской воды. Море приходило к Стасу уже три ночи, тревожило, раздражая воображение своей реальностью, и уходило, как ни в чем не бывало. В глазах прыгали черные точки, как в немом кино.       На съемочной площадке становилось еще хуже — свет бил по глазам, Пимп едва чувствовал собственное тело. Будь проклят тысячу раз этот человек, что сейчас, выспавшийся и отдохнувший, идет куда-то по своим делам и не замечает, ничего этого не замечает. Стас помотал головой, возвращаясь в свое тело, которое стало плохо слушаться. Еле усадил себя в кресло, молча дожидаясь, пока придет Босс.       Разум плыл и не слушался — где-то на задворках сознания еще плескалось море, пугая, волнуя и напоминая: «я с тобой, я вечно буду с тобой». Перед глазами то резко темнело, то становилось невыносимо больно от ламп. Зрение отключалось, а Пимп судорожно пытался привести его в норму, матерясь сквозь зубы. Игорь пришел. Его шаги Стас почувствовал, они вибрацией прошлись по полу, поднялись по кожаному креслу, прошили все тело.       Кажется, он поздоровался, но Пимп услышал его голос только через полминуты и еле нашел силы, чтобы ответить. Голос показался глухим и каким-то совершенно другим, не своим. Стас прокашлялся, но это практически не помогло. Навалилась какая-то странная сонливость, будто бессонница, страшная инсомния вдруг отступила. Но уснуть не получилось. Будто что-то держало внутри, как цепкая струна. Пимп был этому даже рад, ведь на съемках засыпать нельзя, а его проблемы — это его проблемы.       Босс, кажется, выглядел обеспокоенным, но Стас не мог понять точно, пытаясь сфокусировать зрение. Оно не поддавалось, иногда и вовсе пропадая на пару минут. Пимп чувствовал, как открываются и закрываются его глаза, но перед ними стояла только темнота — черная и поглощающая. Он почти не слышал слов Игоря, изредка, по внутренней интуиции, смеясь — иногда попадая в момент. Уши закладывало ватой; все из-за странной сонливости, но море, плескавшееся в глазах, не давало уснуть.       Море пришло на четвертую ночь.       Море так же лилось из розеток и кранов, так же тикало часами и минутами, но Пимп уже не обращал внимания. Он просто не мог заснуть, вглядываясь в мутное окно и наблюдая за отблеском фар поздних автомобилей. Часы раздражали, Стас не мог — или не хотел? — сдвинуться с места, чтобы разбить их в стеклянную крошку, порвать картонный циферблат и сломать стрелки. Стас все так же лежал на дне комнаты, покрасневшие глаза подняв на окно, и иногда ему казалось, что он летает.       Пимп оставлял тело на полу, поднимаясь под потолок и рассматривая его с отстраненным интересом. От галлюцинаций болела голова, еще сильнее, чем от крана. Кап. Вернулся в тело. Кап. Глаза не хотели закрываться, а руки — слушаться. Море шумело, плескалось разбитыми волнами, накатывало на плечи, накрывая соленым одеялом. В мозг приходили разные идеи, уже не спутываясь в клубок, а просто мелькая — попробуй, поймай хоть одну.       Игорь тоже не мог уснуть, но море не пришло к нему где-то около трех, вытекая из розеток и дверец шкафов, и солью не пахло невыносимо и… ну, вы знаете. Босса не покидало странное чувство тревоги за кого-то, будто что-то серьезное происходило, к чему он мог иметь отношение. Будто кого-то он мог спасти, но не спасал.       Кап. Вышел из тела и повис под потолком. Кап. Огромная морская волна накрыла с головой. Кап. Едва не захлебнулся. Море было жестоко.       Море ушло, но галлюцинации не пропали, Пимп с трудом различал предметы перед собой; полчаса искал рюкзак с необходимыми мелочами — паспортом, какой-то едой и ключами. Рюкзак обнаружился в правой руке, но даже посмеяться над этим было выше его сил. Стас медленно говорил, если приходилось говорить, кто-то принимал его за пьяного. Море истощило Пимпа, лишило всего, чего только могло, и плескалось до сих пор, не отставая, напоминая бессчетное количество раз, что оно рядом.       И что скоро его убьет.       Игорь не мог отделаться от этой непонятной тревоги, из-за которой просыпался чуть ли не каждый час. Странный кошмар — будто Босс выходил из своего тела, не управляя ровным счетом ничем и летал, но на полу лежал кто-то другой, лежал в странной луже. Во сне пахло водорослями, а после на языке остался терпкий привкус соли. Игорь не понимал, что это значило, но тревога после таких снов только росла.       Пимп пришел раньше, но казалось, что он сильно пьян или под какими-то веществами. На обеспокоенное приветствие Босса он ответил только через минуту, повторив фразу несколько раз и даже не заметив этого. Что-то явно было не так. Стас опустился в кресло, растирая руками глаза, под которыми виднелись темные круги.       Студия плыла, покачивалась, но на этот раз зрение не подводило, лишь иногда приходилось «собирать глаза в кучу» и фокусировать взгляд на чем-то определенном. Головная боль уходила, а галлюцинации все еще подкидывали новые и новые картины, терзая воспаленный мозг. Пимп смотрел на Игоря, переводя взгляд с его лица на руки — невнятные мысли пронеслись в голове так быстро, что Стас не запомнил ни одной — и видел, как пальцы превращаются в длинные щупальца.       Голос Босса, вроде бы напускно грубый, успокаивал и вырывал из плена больных фантазий. Глаза закрывались сами собой, подчиняясь непонятному гипнозу, чужой голос приобрел странное эхо, отдаваясь где-то в глубине. Пимп вдруг почувствовал, что может заснуть — впервые за эти пять дней — понял, что море его отпустило. Тяжелые веки опустились, и черная пучина тяжелого сна без сновидений захватила Стаса.       Он даже не успел понять, что это значило. — Подтверди, Пимп, — хмыкнул Босс, занятый проговариванием текста и актерской игрой. Игорь совершенно не заметил, что Стас уже несколько минут где-то явно не здесь, — Пимп?       Тот почему-то не отзывался — то ли спал, то ли случилось что-то похуже. Странная тревога моментально вернулась, хотя Босс успел забыть о ней. Он подошел к Стасу, наклонился, прислушиваясь к ровному дыханию. «Братишка, что за херня с тобой?» — вышло обеспокоеннее, чем Игорь предполагал. Показывать эту тревогу при всех почему-то не хотелось. — Да он спит! — крикнул кто-то из съемочной группы. Босс только махнул рукой, прошипев «пусть спит». Пожав плечами, операторы разошлись, раз стало ясно, что будить Стаса никто не собирался.       Пимп не видел никаких снов, ничего не чувствовал, восстанавливая истраченные силы. Убедившись, что они одни, Игорь перенес его на диван, держа на руках осторожно, будто шарнирную куклу. Стас сквозь сон прижался поближе к пушистой шубе, а Босс почувствовал, что тревога его отпустила, словно он и правда кого-то спас. И он, черт возьми, догадывался, кого.       Тот самый «свой человек» смотрел на Пимпа, когда тот проснулся. Немного болела голова, и во рту пересохло, но соленого надоедливого вкуса не было, и это тоже — маленькая победа. Все те речи, что Стас готовил ночами, гневные опусы — всё вылетело из головы, стоило лишь понять, кто перед ним. Босс улыбался. Им, все-таки, чертовски повезло.       Море больше не приходило.       Инсомния закончилась.