/POV: Шура/
Перед глазами – лишь блики солнца, воспоминания о том дне. Ты стоишь надо мной: мы в высокой траве, слегка уже пожухлой, пахнущей зноем и ласковым августовским вечером, когда ветер обдувает нежно-нежно, неся в себе горький запах полыни с привкусом искренней любви. Я лежу словно на мягкой постели, среди трав и пожелтевших колосьев, а ты стоишь где-то далеко наверху, широко расставив ноги. Пытаюсь разглядеть твое улыбающееся лицо на фоне пестро-голубого неба: волосы развеваются, колышимые внезапными порывами теплого ветра; сквозь них, смешиваясь, пролетают насквозь солнечные лучики, танцуя на твоем лице. Мы счастливы. Картина растворяется во мрачной холодной реальности. Я смотрю теперь на твое лицо, такое спокойное, безмятежное. Смотрю на волосы, лежащие поддельно-идеально на высоком бледном лбу, и не вяжется этот образ с образом тем, летним и таким особенным, живым. Твои глаза сомкнуты, длинные ресницы дополняют тяжелые тени, залегшие под нижними веками. А в подсознании вновь, словно кадры из неизвестной мне киноленты, засмотренной до дыр, всплывают один за другим твои образы. И вновь солнечные зайчики мечутся на твоем вдохновенном лице, создавая причудливые узоры игры света с тенью, и вновь я слышу твой смех, и вновь наполняюсь твоими песнями. Я вижу твои дерзкие глаза, подсвечивающиеся изнутри и снаружи невероятным янтарным огнем, - глаза, в которых кипит жизнь. Умные, красивые глаза. Глаза человека, которого я любил до головокружения. И люблю. Твое угрюмое выражение лица словно издевается, контрастируя с моими воспоминаниями. В тот день – наш последний день – ты нарвал высоких диких маков, сплел два алых венка. Надев первый, слегка великоватый тебе, то и дело съезжавший на лоб, ты аккуратно обвенчал меня вторым, нежно убирая мои длинные растрепавшиеся волосы мне за уши своими длинными слегка прохладными пальцами. Ты тогда так по-особенному заглянул мне в глаза, а затем взял за руку и неожиданно закричал в небо свободно и легко, что было духу. Закричал так, чтобы весь безграничный простор услышал. Ты провозгласил нас Королями Августа, а я засмеялся тогда. Скорее от умиления. Ты беспечно улыбался, повторяя свой зов. И все поле слышало нас, и в лесу отдавалось эхом. Сегодня я держу букет, состоящий из красных маков. Не таких, что преподнес мне ты, нет: эти маки роскошно-красные, грубые, пошлые. Прости, это единственное, что я смог найти в это холодное ноябрьское утро. Август уже не вернуть… Я вкладываю цветы в твои свободные пальцы, лежащие на груди, и, коснувшись их льда, замираю на мгновение. Так хочется взять их в свои ладони, отогреть, чтобы они вновь стали теплыми. Смогли творить музыку и вновь убирали мои непослушные волосы, когда я сам забываю это сделать. Но я поправляю букет и машинально отбрасываю лезущую на лицо прядку. По телу бегут мурашки. По телу бегут мурашки, становится больно. По телу бегут мурашки, и дышать все трудней и трудней. По телу бегут мурашки, а к горлу подступает паника, вырываясь откуда-то изнутри. Она сдавливает грудную клетку в своих стальных тисках, и на мгновение мир гаснет перед глазами. Я пошатываюсь, едва не падая. Кажется, еще чуть-чуть и я в полной мере осознаю, что же произошло:что никогда больше не увижу твоих невероятных глаз, не услышу смеха, и рука твоя больше не сожмет мою в порыве нежности.
Ты мертв. Но и я теперь не живей. Мы ушли из этого мира вместе.