нейтральные воды

и сделай вид, что мы вышли из моды, порадуй их, и нам пора бежать. не отставай, ведь нейтральные воды будут единственным местом, где мы смогли дышать.

В Сургуте 12:43 после полудня, минус семнадцать по Цельсию, северо-восточный ветер и пляшущий хоровод снежинок в морозном воздухе. – Камон, – Ва сверкает улыбкой в тысячу ярких солнц и тянет Диму за руку с крыльца гостиницы, вместе с ним ныряя в глубину двора забытого сургутского квартала. Их попутчики по большому всероссийскому трипу отсыпаются после длинного переезда между точками на карте, идущими в афише одна за другой. Самая благостная пара на земле исчезает со всех радаров и вдыхает морозный уральский воздух полной грудью. Когда вокруг всего становится слишком много, когда тебе слишком шумно, нервозно и нечем дышать, ощущение равновесия ты можешь сохранить, только почувствовав, что твою руку не отпускают. Свободной рукой Щебет поправляет на носу очки и, услышав звук уведомления, доносящийся из кармана куртки, выдает хрипло-хрипло (в отличие от рыжего недоразумения, кое-кто не так уж легко просыпается по утрам): – Ва, мой телефон сейчас взорвется от сообщений Юдина. Тянется к карману, звенящему вторым уведомлением, но Ермоленко реагирует быстрее Флэша и, оборачиваясь, перехватывает руку на полпути. Легким, почти невесомым касанием пальцев он бьет Щебета по руке и, недовольно хмурясь, выхватывает из его кармана телефон. Демонстративно закатывая глаза на «когда вы уже успели смотатся?», всплывшее первым, он отрубает очередной канал связи с внешним миром и нарочито небрежно бросает телефон в свой карман, почти заставая Щебета врасплох. Тот стоит напротив такой белоснежно-терпкий, смотрит удивленно-радостно и ловит снежинки черной тканью надетой наспех в лифте шапки. Они так стремительно тают, успевая за несколько мгновений образовывать, словно на черном ночном небе, мириады звезд, складывающихся в созвездия. Ермоленко завороженно смотрит на хрупкие контуры Ориона и про себя сочиняет очередную поэму конца. – Мне ужасно нравится, как ты выглядишь в этой нелепой шапочке, – напевает Ва, выводя их обоих из состояния полутранса, и нетерпеливо тянет Диму к двери ближайшего подъезда, до которого одиннадцать шагов сбившегося дыхания и мимолетных улыбок через плечо. Они почти врезаются в железную дверь, запечатанную домофонным замком, и спасаются от практически неизбежного столкновения в объятиях друг друга, заразительно смеясь, когда Ермоленко, внезапно напустив на себя серьезный вид, вопросительно смотрит на Щебета, безмолвно напоминая ему об их обычной забаве в спальных районах. Дима серьезнеет почти мгновенно, лукаво прищуривается и тянется к руке рыжего недоразумения, накрывая ее своей. Подносит к серым кнопкам с цифрами и неспешно, почти как в режиме замедленной съемки, подносит тонкие пальцы сначала к кнопке с единицей, потом – с девяткой, касаясь их аккуратными движениями обеих рук. – Девятнадцать, – все еще хрипло озвучивает он свой сегодняшний выбор и держит руку Ва в своей еще несколько мгновений перед тем, как отпустить. Тепла так много, что становится трудно дышать. Зрительный контакт прерывается звуком сигнала, идущего в квартиру на пятом этаже с окнами во двор, и Дима расслабленно прислоняется к железной двери, не отрывая взгляда от Валентина. Лохматая, непричесанная рыжесть вкупе с нахальной улыбкой и тонкими пальцами, нетерпеливо постукивающими по панели набора номера квартиры, срывают пробки и заставляют все датчики шкалить, как сумасшедшие. – Кто там? – раздается звонкий голос из динамика, заставляя обоих вздрогнуть, вспомнив про остальной мир, существующий за пределами их вселенной. Про серую кирпичную девятиэтажку и абонента на том конце провода, ждущего ответа. – Хотите поговорить о Будде? – важно выдает Валентин самым серьезным тоном, на который способен. Его подводит приподнятый уголок губ с той стороны, где на него, не отрываясь, смотрит Дима своими невозможными светлыми глазами. – Что? – стушевывается голос, а его обладательница раздраженно выдыхает в трубку домофона и отключается. Не первый раз ее квартира становится магнитом для привлечения странных сектантов. Звук отключения сигнала тонет в безудержном хохоте, звук которого, наверное, слышен и из открытого окна на пятом этаже. Мгновение – воплощенное счастье, звуки хрипло-звонкого смеха и сияния двух пар глаз друг напротив друга. Щебет внезапно замолкает, не переставая улыбаться, и тихо выдыхает: – Ты… – Щебанутый? – игриво подхватывает Ермоленко, сокращая и без того небольшое расстояние между ними. – Невоспитанный? – тянет по слогам, хмурясь на мгновение, когда замечает не до конца застегнутую молнию на куртке Димы. Резко тянет ее вверх, недовольно глядя в глаза напротив, такие обезоруживающе-счастливые, что гнев моментально сдает позиции, сменяясь рыжей милостью. Внезапный сигнал домофона снова и опять застает их врасплох, и Щебет реагирует мгновенно, сгребая в охапку свое рыжее счастье и укрывая в объятиях, отойдя вместе с ним на полметра вправо, пока дверь открывается и из нее неспешным шагом выходит среднего возраста темноволосый владелец черного мопса. Оба важно шествуют мимо, лишь мельком взглянув на странного вида незнакомцев, жавшихся друг к другу около подъезда, как два десятиклассника. – Валентин. – Дмитрий, – Ермоленко почти выдает «Дмитро», но сдерживается и решает оставить это для следующего раза. – Вы категорически приглашены на фотосессию в благостной сургутской девятиэтажке, – торжественно объявляет Щебет, шире раскрывая дверь подъезда перед Валентином. – Как обычно, не обойтись без твоего видения на фото для досье на Сургут в инстаграме. Улыбка Ермоленко сияет ярче звезд созвездия Ориона, и образцовым ранвэем он направляется внутрь подъезда. Сделав несколько шагов, оборачивается к Диме у двери. – У нас два часа. – Как раз успеем сделать парочку твоих фото в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязное окно. – Звучит как твой любимый тип моих фото, которые мы делаем в каждом городе, – закатывает глаза Ермоленко, почти смущенно улыбаясь, и протягивает руку, затягивая Щебета за собой в подъезд. – Так и есть, – мгновенно отзывается Дима, чуть сжимая руку в своей руке, и на ступеньках к лестничной площадке первого этажа разворачивает Валентина лицом к себе. – Мы даже успеем раньше всех приехать на площадку для растяжки и незапланированного сеанса брейчины на двоих, – лукаво улыбается, чуть прищурившись и уже зная, что предложение будет встречено с энтузиазмом. – И поцеловаться на морозе по дороге на площадку, чтобы не отлипнуть друг от друга до самого концерта. Как думаешь, сколько девочек согласится прийти на концерт, в котором не участвует мой победитель? – нарочито томно выговаривает Валентин и становится на ступеньку ниже, вровень с Димой, говорит почти в самые губы, не сводя взгляда с глаз напротив, сияющих особенно ярко в подъездном полумраке. «М о й победитель» в тысячный раз мурашит невыносимо, и Щебет накрывает сухие губы рыжего недоразумения своими, прохладными с мороза пальцами забираясь под черную футболку Ва под курткой, чем заставляет его тихо простонать прямо в поцелуй от неожиданного соприкосновения холодных пальцев с теплой кожей. Несколько сладко-тягучих мгновений – и они нехотя отстраняются друг от друга. Валентин берет руку Димы в свою, подносит к губам и обдает теплым дыханием сплав их вдохновений-сухожилий. На первом этаже довольно зябко, и он тянет своего человека по ступенькам вверх, как минимум на третий. Дима следует за ним в тепло, где дышится легче, и между первым и вторым этажом поворачивается к своей рыжей истине, сравнявшись с ним: – Не только на морозе – у нас целых два часа до репетиции. И... зря, что ли, тебе дарят столько масла для губ?