Make yourself

- Как ты себя чувствуешь? Молчание. Никакого прогресса. Этот парень лишь прикидывается дурачком, но к чему весь этот цирк? Даниил, хоть он и предпочитает чтобы его звали Алис, был одним из самых упёртых пациентов, ни в какую не шедшим на контакт, что приводило в недоумение интерна Фарафонова, а главный психиатр в этой больничке говорил, что ещё и не такое видел за долгие годы службы. Гене хотелось услышать хоть что-то из уст парня. Даню вновь оставили одного палате. Идти в импровизированную комнату отдыха не хотелось от слова совсем. Нахуя? Тишина - вот его вторая подруга, идущая с ним через всё и всех. Именно она сопровождала парня большую часть жизни. Скромное молчание тех, кто не хотел играть с ним ещё в детском саду, затем презрительное молчание тех, кто не хотел даже садиться за одну парту с таким как он, и всё могло бы быть не так плохо, если бы не тяжелая тишина со стороны родителей, что не смела нарушаться. Ребёнок, который не был понят и выслушан. Как следствие —наркомания, неудачная попытка суицида, алкоголь. Белая палата с двумя кроватями, единственной тумбочкой и решетками на ебучем окне, - уже как дом. Дом, в котором всё так же, только при этом никто не давит со всех сторон. Руки уже трясутся меньше, хотя по вечерам всё ещё становится плохо. Солнечный свет слишком сильно бьёт по глазам, от чего Алис закрывает глаза, опирается на стену. Вдох-выдох. До ушей доносится тиканье часов. Раздражает. Но не настолько, чтобы ради этого встать и закрыть дверь. Хотя какой тут закрыть, блять. Парень подтягивает колени к себе. Мышцы неприятно ноют, отдают болью во всём теле. Вдох-выдох. Часы напоминают о том, что близится время приёма психиатра. Как же его заебали эти приёмы, без них тошно, так ещё и тупые вопросы, на которые даже отвечать не хочется. "Как чувствуете себя сегодня?". Так же, как и вчера. "О чём Вы думаете в данный момент?". О том, что этот цирк уже доебал. Единственный неплохой аспект всей этой карусели безумия был ничего такой помощник этого доктора. Кто-то заходит в комнату. Плевать. Дыхание у вошедшего неровное. Волнуется? На его соседа-биполярника совсем непохоже. Слова слишком резко прорезали тишину, хоть голос говорящего не был груб. Это было через чур неожиданно. — Мне интересно, чего ты добиваешься? — Алис вздрогнул, открыл глаза, и вновь неожиданность. Взгляд прямо в глаза. Мурашки по коже. Пристально, так, как не смотрел никто другой. Это заинтересованность? Кривая ухмылка. Опять какой-то ебанутый эксперимент? Ну что ж, Гена, неужели доктор не говорил, что ему наплевать с высокой колокольни на все эти жалкие попытки? Он уже потерял счёт способам разговорить себя. Ему не нужна помощь. Ему нужен отдых, а это он получает сполна здесь. — Какой же ты всё-таки ублюдок, — интерн быстро приближается к парню, он даже не успевает отреагировать, как его хватают за шею, ударяя об стену. Карие глаза это всё, что он успевает увидеть... Перед тем как проснуться. Вдох, потом многочисленные выдохи. Хватает ртом воздух, слишком жарко. Син снова проснулся от ебучего ночного кошмара. ***** Еда тут пресная, как вся обстановка целиком и полностью. Пожалуй, это даже неплохо. Обыденно, без всяких потрясений. То, что необходимо. Кошмары не мучили его уже около месяца, так что прошлая ночь всё-таки полная неожиданность, от которой вернулась ненавистная дрожь в руках, а взгляд бегал из стороны в сторону. Вдох-выдох. Нужно успокоится. Парень сел за самый дальний стол. Он молчал не только с докторами, со здешними "постояльцами" тоже не имел никакого желания поболтать. Покой. То, что он искал так долго. Сегодня что-то пошло не так. Когда тот самый интерн давал каждому за обедом определённые препараты, у Дани впервые за долгое время случился приступ. Слёзы сами покатились по щекам, не в состоянии их контролировать, он хотел уйти как можно скорее. Его остановила рука, что взяла за запястье. Ни капли грубости. Ладонь была тёплой, как бы это ни было по-тупому поэтично, создавала контраст с холодной, словно мрамор, кожей Дани. Взгляд глаза в глаза. Сейчас взгляд казался тёплым, тянучим, лампы слишком живо отражались в этих глазах. Омут. Алис в первый раз был готов сказать пару слов, ведь в кошмаре на него смотрели по-другому, с ненавистью, желанием собственноручно избавить мир от такого, как он. Сейчас он действительно видел желание помочь. В первый раз ему хотелось, чтобы ему помогли. ***** На следующем сеансе терапии Даня снова молчал, а взгляд бегал от пола к интерну. Врач что-то говорил, Гена записывал и наблюдал, Алис молчал и наблюдал. За тем, как Фарафонов о чём-то думает, как у него пролегает складка между бровей, а взгляд становится очень сосредоточенным. Вроде ничего не изменилось. Но теперь хотелось говорить. Только не с этим старым идиотом, что мнил из себя супер-специалиста, а с парнем, который сидел рядом, ведь он внушал доверие. Он не рассказал о небольшом срыве, хотя должен был. Даня не знал какие цели он преследует, но такой поворот ему определенно нравился. Терапия вновь не дала результатов, но кое-кто всё, кажется, прекрасно понял. ***** Литература, что имелась здесь, была такой же пресной, как и еда, стены, люди. Это лучше, чем ничего. Всё же, он впервые за долгое время вообще вышел из своей палаты в эту дурацкую комнату отдыха. Рядом садится тот самый интерн. Явно хочет что-то сказать, подбирает слова. —Алис, — пауза длиною в миллисекунды, — Так же тебе хочется, что бы тебя называли? — это обращение так ошарашило парня, что он отвлекся от второсортного зарубежного детективчика. — Ты же не глупый. Так чего строишь из себя такового? Лично я здесь, чтобы помогать, и, мне кажется, хоть ты и явно эту помощь отвергаешь, но нуждаешься в ней, — Даня криво усмехается. Это снова похоже на кошмар. Почти-психиатр посмотрел на обложку книги в руках Сина и улыбнулся. — Сидни умрёт в конце, кстати — говорит он и встаёт, собираясь уходить. — Сука, — слышит Фарафонов хриплое в ответ и, клянётся, Даня слегка улыбается. ***** Это становится какой-то ебанутой традицией. Коробов, он настолько давно не произносил даже про себя собственную фамилию, что теперь кажется будто это не его, чужое, читает дурацкие книжки, какие может найти в этих стеллажах скудоумия, а Гена садится рядом, всячески его отвлекает, пытаясь разговорить. Алис еле сдерживается, чтобы снова не проронить что-нибудь или улыбнуться. И с каждым последующим разом Фарафонов почти достигал своей цели. ***** Гена устал. Устал от ночных дежурств, от клиники, что выпивала из него все соки, от нерадивых пациентов. Единственное, что радовало — особо буйных не было. Вся эта вакханалия из бумаг, которые на него скинул глав.врач, личных дел пациентов, с которыми необходимо было провести специальный курс терапии давила на мозг, вкупе с фиговым освещением в кабинете, и голодом. Нужно было всё-таки взять с собой что-нибудь из дома. Взгляд упал на настенные часы. Три ночи, а завтра ещё нужно на обход. Парень уже начинает сомневаться в правильности выбора профессии. Всё-таки это то, что забирает все твои силы, оставляя тебя ни с чем. Перебирая в голове пациентов которых дали лично ему, в голову почему-то пришёл совсем другой человек. Даня, Алис, как угодно, Фарафонову вообще казалось, что именно выбранное имя подходит ему больше, его молчание, отторжение какой-никакой помощи. Единственным, с кем Алис хоть немного общался был именно интерн, что немного удивляло его. Возможно, он просто начал с нужного, ведь результатом стали небольшие улыбки в минуты их редких встреч вне стен кабинета, который, как ему казалось, Коробов ненавидел больше всего. А ещё он впервые услышал хоть что-то от парня. И ему определено хотелось услышать больше . А ещё Гена считал, что принял верное решение, когда не сказал главному, что у Дани случился небольшой приступ, когда он давал ему лекарства. Пусть причина такой реакции не была ему известна, зато на него не начали давить с новой силой, ведь приступы - это именно то, от чего по идее Даня должен избавиться. *** Затем случилось нечто, что заставило абсолютно всё пойти наперекосяк. Это был рядовой поход в душ, который в этот раз контролировал Фарафонов. "Совсем охренели, я ведь не медбрат, чтобы таким заниматься," — думал он. В самом конце он заметил, что не хватает лишь одного. Что-то в районе груди неприятно кольнуло. Даня. Шум воды в душе слегка давит на уши. Интерн медленно подходит к последней кабинке. Жарко, клубы пара витали под потолком, приглушая свет, въедаясь в кожу, не давая вдохнуть полностью. — Алис? — Гена говорил тихо, надеясь, что его и так услышат. — Пора выходить, — вот он уже напротив него. Парень сидит на мокром полу, обхватив ноги, беззвучно рыдая. Капли воды стекали по неровно отросшим волосам, а Гена только сейчас до конца осознал насколько Коробов худой. Вот он перед ним. Беззащитный, мягкий. Пальцы парня впиваются в собственные запястья, и только сейчас до интерна дошло, что нужно сделать что-либо, пока он не навредил себе слишком сильно. Поэтому он, даже не выключая воду, подходит очень близко, размыкает руки, а он даже не сопротивляется, и крепко обнимает, успокаивающе поглаживая по голове, пытаясь дать понять, что всё в порядке. Син утыкается куда-то в плечо, всё ещё всхлипывает, делает вдох и стискивает зубы от боли, кусая Гену, но тот лишь сжимает руку в кулак. Об этом "инциденте" Фарафонов тоже умалчивает, считая, что так будет лучше. ***** После этого случая прошло пару дней. Даня вновь остался в собственной палате, приводя свои мысли в порядок. То, что он выстраивал вокруг себя рушилось, а он не понимал что с этим делать. На него уже должны были пожаловаться, сказать что вновь случился приступ, панические атаки, вот они. Но ничего не происходило. Неужели он ничего не рассказал? Было тошно от самого себя. Гене хотелось доверять, но что-то внутри мешало этому, не давало довериться по-настоящему, и это просто разрывало изнутри, мешало дышать. Когда в дверях показалась уже знакомая фигура, парень немного сжался, вспоминая кошмары, а затем и ту сцену в душе. Фарафонов садится на кровать напротив. Он напряжен, дышит слишком глубоко. Хочет сказать что-то действительно важное, но всё не может подобрать слова. Син начинает говорить за него. — Я устал, Ген, — он закрывает глаза руками, слёзы подступают к глазам, но парень их смаргивает. Голос хрипит, ведь он не говорил на протяжении трёх месяцев. Гена слушает, внимательно слушает, ему хочется услышать больше, но он понимает что не нужно давить на него, поэтому он подсаживается к нему, и вновь обнимает. Тепло чужого тела окутывает, пьянит сильнее чем алкоголь или колеса. И ему нравится быть опьяненным. А затем он выкладывает всё, что терзало его так долго и так сильно, переходя на всхлипы и глубокие вздохи. В конце своей тирады у Сина болит горло от такой долгой речи и он берёт с Гены обещания ничего не говорить главврачу, пообещав что он скажет всё, что нужно сам. Гена в свою очередь чувствует себя лучше, ведь Даня наконец смог выговориться. И неожиданно забирает у него поцелуй, мягко сминая губы парня, не делая ни одного резкого движения, даря всю нежность. Гена обещает сам себе, что поможет Алису выбраться отсюда нахрен, и сможет защитить от всего в этом долбанном мире. Мир вдруг сомкнулся в одной комнате. ***** Работа с такими трудными пациентами как Син требует большого количества времени и сил, поэтому даже после его выписки из клиники Гена продолжает работать над ним, не давая упасть в пропасть, рядом с которой парень ходил постоянно. Им с таким трудом удалось сделать так, чтобы Даня начал больше говорить, общаться. Он всё ещё закрытый, но теперь, по крайней мере, не со всеми и не всегда, хотя прежние травмы всё ещё дают о себе знать, ведь ничего не проходит бесследно. Прошёл год с того момента, как Алиса признали вполне адекватным, готовым к жизни в социуме, и с тех пор многое поменялось. С головой уйдя в творчество он заменял алкоголь и препараты, проводя бессонные ночи за написанием текстов. Гена неплохо зарекомендовал себя, получил неплохое место в частной клинике, где график был менее напряжённый, чтобы больше времени проводить с человеком, чьи мысли могли одновременно могли пугать и завораживать, а при всех своих внешних недостатках быть самым прекрасным среди всех живущих. Оба понимают — всё ещё впереди, может произойти что угодно, но они знают точно: Во всём этом водовороте плохих и хороших событий они всё ещё есть друг друга, и этого вполне хватает, чтобы быть счастливым.