Never Give Up

      — Ну… Как ты? — в палату зашли все трое «слэйдов», выражения лиц у них были потерянные и встревоженные, если не сказать напуганные. Не так часто им приходилось навещать своих друзей в больнице. И уж тем более — друзей, которые лишь каким-то чудом смогли избежать смерти.       Дон поднял на товарищей взгляд — не менее потерянный и встревоженный, чем у них самих.       Обе ноги были в гипсе. Обе руки были в гипсе. Что уж там. Весь корпус был в гипсе. Он не мог шевельнуться. Каждое движение, каждый вздох причинял ему боль. Голени и плечи ныли практически постоянно, не помогали никакие анальгетики, — и к этому Дон уже успел привыкнуть. Но резкие, словно пронизывающие насквозь уколы между рёбрами всякий раз, когда он пытался втянуть в себя чуть больше воздуха, по-настоящему сводили с ума.       Около недели назад Дон пришёл в сознание после шестидневной комы. Врачи, откровенно говоря, не делали утешительных прогнозов. После такой аварии, после такой операции и после столь длительного пребывания без сознания — он мог вообще никогда не очнуться, а мог навсегда остаться инвалидом.       Первое время к нему никого не пускали. И никто не мог толком объяснить, что произошло. Он знал лишь одно: 4 июля они с Анджелой выехали из клуба в Вулверхэмптоне. Но домой так и не вернулись. Знал. Но не помнил. Вообще. Ничего. Последним его воспоминанием о том дне было то, как он открывал бутылку шампанского в честь только что приобретённого Бентли. Но всё остальное — и вечеринка по поводу дня рождения кого-то из приятелей, и то, как они садились в автомобиль, и сам момент аварии — были словно напрочь отрезаны чёрной и неприступной стеной.       Зато перед глазами стояло лицо Анджелы.       Дон знал, что она погибла. И предпочёл бы не думать об этом. Он любил её, по-настоящему любил. И они очень долго были вместе. Пожалуй, даже слишком долго, для пары, которая так до сих пор и не обручилась. И в ближайшие недели он планировал сделать ей предложение…       Только теперь этим планам не суждено было сбыться…       Дон был чертовски рад видеть товарищей по группе. Сегодня был первый день, когда им разрешили к нему заглянуть. И это, вместе с радостью встречи, несло с собой и определённые страхи. Кому нужен барабанщик, который не может пошевелить ни одной конечностью?       — Не знаю, — честно ответил он на вопрос Джима и ещё раз обвёл друзей взглядом. Непривычно было видеть их всех такими же серьёзными, каким обычно выступал лишь басист. Даже у Дэйва из-под белого халата, которые были вынуждены надеть все посетители, выглядывали самые обычные джинсы и рубашка, и от этого Дону стало особенно не по себе.       — Ты перепугал нас до чёртиков, приятель, — Нодди присел в кресло у постели пациента.       — Я… не хотел, — губы Пауэлла тронула едва уловимая смущённая улыбка.       — Он не хотел! — передразнил того Дэйв. — Вы посмотрите! Он не хотел! Ты нас чуть без ударника не оставил, бестолочь ты эдакая! Ну как же ты так умудрился, а? — сокрушался Хилл.       — Тшш, не кричи, это же больница, — шикнул на него Джим.       — Я… я правда… не специально… Я… вообще ничего не помню, — признался Дон и поморщился — очередной острый приступ рези пронзил его грудную клетку.       — Ты только не волнуйся, приятель, слышишь? — Нодди хотел было взять того за руку, чтобы выразить свою поддержку, но смог лишь положить ладонь на торчащие из-под гипса пальцы барабанщика.       — Мы тут… Мы тут устроили совещание, — Джим оглянулся на гитариста с вокалистом, и сердце Дона ухнуло вниз.       — Решили взять кого-то вместо меня? — перебил он басиста, не дожидаясь, когда тот продолжит.       — Ну здрааааасьте! — протянул Хилл, кривляясь и разводя руки в стороны, и Дон невольно улыбнулся, узнавая в нём привычного Дэйва.       — Как раз наоборот, — Нодди едва ощутимо сжал пальцы Дона, боясь причинить ему боль. — Мы будем ждать, когда ты поправишься. Столько, сколько потребуется.       — А врачи? Что говорят врачи? — во взгляде Дона вспыхнула надежда. Если честно, барабаны — было последнее, о чём он думал в эти дни. Но в перспективе — он определённо не хотел оставаться без группы.       Хотя без Анджелы многое в его жизни утратило свой смысл. Свои краски. Свой вкус… Врачи предполагали, что потеря вкуса и обоняния была связана с операцией, которую пришлось сделать, чтобы ещё в первые часы после аварии Дон не умер от отёка головного мозга. Что она могла быть временной. А могла остаться и навсегда. Как и проблемы с памятью. Нет, момент аварии он, скорее всего, не вспомнит никогда. Это — защитный механизм организма от пережитого шока и ужаса. Но после выхода из комы Дон начал забывать какие-то сиюминутные мелочи: например, что медсестра уже приходила и давала ему таблетки. Это было особенно несложно, учитывая, что боль от этих таблеток не становилась меньше…       — Твой травматолог сказал, что всё должно срастись, — бодро покивал головой Дэйв.       — И что после того, как гипс снимут, ты сможешь вернуться к барабанам, — добавил Нодди.       — Более того, он настаивает, чтобы ты занялся этим как можно быстрее после того, как встанешь с больничной койки, — Джим пожал плечами, как будто он сам подвергал такой совет сомнениям, но не имел права не передать слова доктора.       — Ребят, я… — Дон вдруг почувствовал, что ещё немного, и у него на глаза навернутся слёзы. И это было совсем, совсем не по-мужски. И совсем не по-рокерски.       — Ты бестолковый засранец, но мы повязаны с тобой в одном деле, — Нодди усмехнулся.       Похоже, напряжение, которое царило в палате, когда троица только пришла к своему другу, развеивалось.       — И мы будем заходить к тебе каждый день! — пообещал Дэйв, кивая головой, как болванчик.       — Выздоравливай быстрее. Мы… переживали, — улыбка на лице Джима была зрелищем не частым, а оттого — совершенно особенным.       — Спасибо… Я… Я вернусь, ребят.       — Да куда ты денешься! — фыркнул Дэйв, и в этот момент в палату заглянула медсестра — пациента пора было оставить в покое и одиночестве.