Часть 1
26 февраля 2017 г. в 16:09
Перегорит. Сломается. Сгорит. Исчезнет.
Когда-нибудь.
То ли для собственного спокойствия, то ли для новой паники и истеричного смеха сквозь мокрую ладонь.
Кончится. Переломается. Треснет.
Возможно.
Тупым ножом по горлу и молитвами к Господу нашему. Красными глазами и расширенными зрачками. Дрожью в руках и паническими атаками.
Собственными нервами и терпением.
Приходя в ночи, прикрывая дверь, скрип несмазанных петель кажется мелодией смерти, дребезжащее рядом «тише».
Диппер и так слишком много молчит, слыша в собственном голосе дрожь, мольбы о пощаде и «Билл-Билл-Билл».
Ночью больнее, страшнее, ужаснее. В немой темноте любой шорох глубоким надрезом по сердцу. И шепот Билла как выстрел из дробовика — на убой, выбивая все последние маломальские стоны-ахи-выдохи. Последний воздух из лёгких, из горла, которое уже давно не знает других звуков, кроме как сипов.
Сорванным голосом, тоской и израненной психикой — добровольно не запирая двери, как самоубийство чужими руками.
В ночи страшнее, тише, хуже. Выдыхать сложнее, видеть сложнее, говорить невозможно.
Нет различий между сном и реальностью — ночной кошмар наяву и во сне. Ночной кошмар по пятам, холодным воздухом на ухо, ледяными пальцами за руку.
Только в глаза не смотри — потеряешься, пропадёшь, умрешь.
Смерть в случае Диппера как спасение и тёплые объятья со сном навсегда. Смерть в случае Диппера — невозможная роскошь, ускользающим крепким сном и обрывистыми выдохами кое-как через переломанную дыхательную систему.
Смерть в случае Диппера изжила своё, потерялась как последний шанс на спасение и адекватную жизнь.
Билл в случае Диппера Пайнса — доведение до сумасшествия каждую ночь. И каждую секунду ледяными прикосновениями, доводя до нервного тика и вечного страха перед всем.
Билл в случае Диппера Пайнса — приговор на психическую неуравновешенность и отсутствие различий между сном и реальностью.
Шагая по паркету не слышно, касаясь пальцами худых плеч и шепотом на ухо:
— Ты такой послушный.
Диппер уже не вздрагивает. Привык, приучился, научился.
Осознал, что страх уже ни к чему, как и понимание действий Сайфера. Без ожиданий и надежд на лучшее, с отчаянием в глазах и хрипом хватаясь за ускользающую адекватность, сидеть на коленях перед Биллом Сайфером с вернувшимся страхом. Потому что он не уходит надолго.
Потому что взгляд у Сайфера совсем безумный, потому что он уже давно свёл его с ума до той степени, что Диппер даже не понимает, что сейчас происходит — спит ли он, или нет. Дышит он или нет. Жив он или нет.
Не было сейчас понятий жизни и смерти. Не было ничего.
Только холодный пол, колени в синяках и голос Сайфера сквозь темноту.
Ночью больнее. И, хватаясь за края чужой рубашки, смотреть в глаза, которых он не видит, может лишь представить перед собой. И, проваливаясь вниз, умело держаться и не кричать совсем по-девчачьи. Хотя Дипперу уже нет до этого дела.
Перегорит.
Сломается.
Уйдёт.
Надоест.
Как наивная мечта, надежда на лучшее, надежда на хоть что-то.
Но о хорошем думать уже не приходится.
Конец света внутри Диппера имени Билла Сайфера с каждой секундой всё больших масштабов, и тут хоть с крыши падай. Во благо спасения самого себя. Во благо внутреннего хаоса и размытых очертаний непонимания.
Истинным безумием будет то, что Диппер начнёт понимать, что происходит около него. И это страшнее Армагеддона в крови и взрывов под сердцем, раскрошенных рёбер и зубодробительной боли по всему телу и даже за его пределами — в разуме.
То, что творит Билл — наказуемо законом. Но перед Биллом нет ни единого закона, морали и нравственности. Перед Биллом есть Диппер — его любимая потрепанная кукла.
Билл усмехается криво и, держа за плечи, шепчет:
— Держись крепче, иначе будет хуже.
И Диппер послушно цепляется пальцами сильнее, и дрожит от страха, потому что под ногами — всеобъятная пустота.
Но Диппер отчего-то верит Биллу — своему самому важному ночному кошмару.
Перегорит.
Отпустит.
Надеждам не суждено сбыться.